Зови меня Волком

78

Награй молчал. Едва пылающее солнечное колесо скатилось к горам, готовясь скрыться за твердью земли, весь город собрался на главной площади. Люди выстроились на расходящихся лучами улицах, сидели на лестницах, приставленных к домам и даже на крышах. И никто не проронил ни звука, только домашняя птица или зверь нарушали молчание. На площади сложили великое кострище размером с баню. Промасленные брёвна блестели тёмными пятнами в полумраке. Со стороны восхода выстроили ступени.

Бояре с семьями плотным кольцом обступили костёр, а впереди, на две сажени, ближе к костру, выстроились цепью колдуны. Окружённые дружинниками в сером, слева от лестницы стояли дочери Любослава: трое были уже на выданье и одна замужняя боярыня, по виду едва ли младше Усуды. Она то и дело оглядывалась на боярский строй, как там её дети с мужем. За её подол держались две меньшие княжны, ещё совсем малые, не доросли и до пяти лет. Они крепко держались за руки, та, что постарше тихо плакала и постоянно теребила ленты, что ниспадали с её головы и платья, а меньшая вообще не понимала, что происходит и жалась к самой старшей сестре, крепко вцепившись в подол её платья. Даромиру претило быть на бабьей стороне, и он стоял по правую сторону лестницы. Волк и Ольгик неотступно следовали за княжичем.

Как только стемнело, колдуны запели прощальную молитву. Три ночи полагается петь посмертные песни и молитвы, а на улицах Награя не позволено говорить никому, кроме колдунов, и тем только эти молитвы и разрешается, дабы не сбился дух князя с пути в Чертоги Вечности. Сначала спели «Благодарность», затем «Распахните двери да свои объятия», затем затянули «Честная жизнь — светлый путь». Едва допели колдуны третью молитву, как протяжно взвыл рог у кострища, звук был низкий и надрывный, словно рёв раненого зверя. Со стороны княжеского терема коротко отозвался такой же рог.

Колдуны громко завели молитву: «Путь воина, сына ратного». Волк удивлённо вслушивался в слова поминальной песни: определённо это она. Уже с десяток лет он не слыхал «Путь воина». Эту молитву поют по погибшим в бою. С тех пор как Награй и Грата примирились её и петь перестали. Вскоре в конце улицы замерцали огни факелов. Медленно покачиваясь, плыли к тонущей в темноте площади два ряда огней. Едва закончив петь, колдуны начали эту же молитву снова.

Вот уже огни подплыли ближе, так что стало видно очертания слуг и дружинников, несущих факелы с двух сторон от юного князя Радмира, возглавляющего шествие. За спиной высокие бояре несли на плечах длинный челн, в котором покоился под белым пологом великий князь Любослав. Казалось, даже ветер затаил дыхание, дабы не нарушать молитв по князю. Бабы молча прижимали к глазам платки. Бояре осторожно вышагивали, точно на волнах покачивая, на плечах Любослава. Медленно внесли они челн на кострище. И спустились, встав с мужской стороны.

Подметая землю бородой, вперёд вышел Мудромысл. Колдун поднял вверх руки и слуги, провожавшие шествие, вручили зажжённые факелы колдунам.

Мудромысл дождался, когда слуги скроются в тени, за спинами бояр и заговорил:

— Молим вас Творцы, Отцы и Матери начала нашего, примите достойного сына вашего в Чертоги Вечности. Разверзните врата перед духом его и укройте благословением своим великого князя награйского Любослава Мудрого!

— Да будет так! — хором отозвались колдуны.

— Да будет так! — вторила им толпа.

Колдуны вышли к кострищу и запалили солому по кругу. Быстро занялось, затрещало пламя. Все колдуны ушли в толпу. Теперь их место вокруг площади. У костра остались только Данег и Мудромысл.

Данег встал возле лестницы, ещё не охваченной огнём, и заговорил:

— Нет сейчас подле нашего князя-батюшки жены его — княгини гратской. Три жены уже ждут его в Чертогах Вечности и проложили путь ему, но держит его в миру четвёртая, ещё не принесшая пока дитя.

— Воля молодого князя Радмира на то, чтоб не шла с ним Любослава Гратская, да Духи в том благословят, — горько ответил Мудромысл.

Данег поднял руки:

— Я не уберёг своего князя, хоть и клялся Духам, укрыть его от всякого лиха. Так примите же Духи мою душу, не осквернённую чернью неправедной, служившую Духам и князю добром и честью! Нет мне в мире места, коли не смог уберечь даже в мирное время своего государя. Примите же и вы, — обратился он к людям, — мою жертву так же радостно и легко, как мне она дана.

Мудромысл протянул Данегу чарку дурмана, которая обычно полагается жене. Толстый колдун быстро опрокинул в себя отвар и взошёл на загорающиеся ступени.

— Желаешь ли ты, старший сын, сказать отцу последнее слово своё? — Мудромысл обратился к Радмиру.

Молодой князь говорил громко, было видно, как он старается выглядеть суровее и взрослее, но звонкий голос выдавал в нём юнца.

— Да будет путь его лёгок и чист, и ведёт его свет наше княжество по воле Духов. Я не посрамлю отца своего и княжества его!

— Да будет так! — ответил Мудромысл.

— Да будет так! — отозвалась толпа.

— Да будет так, — слабо отозвался одурманенный Данег и шагнул в костёр.

Ни звука боле не прервало тихой молитвы, доносящейся из-за спин горожан. Юный князь Радмир подошёл к брату, но Даромир намеренно отвернулся и отошёл. Мальчишка украдкой смахивал слёзы, стараясь не выказать слабости, особенно перед братом.