Зови меня Волком

— Давай квасу, — Волк снял с пояса мех, вылил воду и протянул мужику.

— Дай коней-то остановлю, что на ходу плескать?

Ольгик с Даромиром спешились, толстяк, увидев, как они привязывают к телеге коней, перебрался к тюкам, уступая Волку место на облучке, и довольно протянул:

— Вот, так-то оно справнее будет.

— Куда едем? — взяв вожжи, спросил Волк.

Толстяк размашисто указал вперёд.

— Прямо веди, тут полем недалеко. Так, куда вы путь держите?

— Нам по пути, отец, — успокоил Волк. — Что там по закуске?

— А, да! Это сколько хошь! Сестра и пирогов мне напекла и сала даже дала в путь, со свадьбы-то осталось. Жрать надо, а то на жаре такой быстро задохнется. Эх! Гулять бы там да гулять, но честь тоже надо знать. Да и жена дома ждёт, — досадливо вздохнул толстяк, шаря по мешкам, — Меня, кстати, Леншиком звать. А вас как?

— Я Ранок, — сразу же назвался княжич, — Этот, — он указал на Ольгика, — дядька мой по маменьке. Яном звать. А батю Митьком кличут.

Волк резко оглянулся. Даже Ольгик поёжился от его злого взгляда.

— Ну-ка, шурин, — медленно проговорил Волк, — поучи мальца уму.

Ольгик обернулся и треснул княжичу лёгкий подзатыльник. Волк покачал головой: поди, сейчас углядит толстяк, что мальца шибко жалеют.

— Да ты ошалел? — встрепенулся княжич.

— Сейчас кнута отведаешь! — прорычал Волк. — Ты как с дядькой разговаривашь? Сколько раз тебе говорено, не лезь во взрослые беседы, да не называйся кому попало!

— О! Суров-то как, папашка! На-кось, закуси, чем Духи щедры, — толстяк протянул Волку ломоть хлеба, — ща сальцо ещё нарою. Поди, где-то в корзине завалялось. Ян, подай-ка ту корзину. Эй! Уснул, что ли?

Ольгик не сразу понял, что это к нему просьба, но сообразил и протянул мужику корзину.

— Оп! Вот она, родная! — воскликнул Леншик, доставая закупоренную тряпицей глиняную бутыль. — А вот и сальцо!

Он быстро накромсал кусками сало, наломал хлеба, достал мытой репы да лука:

— Как говорится, чем богаты!

Ольгик, благодарно кивая, взял хлеб и ломоть сала.

— Славно засолено! — откусывая, протянул он.

— В этом сестра — мастерица! Не отнять, — согласился Леншик и сунул Ольгику бутыль, — кружек нет, но ты так, по-братски, не побрезгай.

Даромир, не решаясь взять угощения, наблюдал, как смело отхлёбывает из бутылки Ольгик.

— Ух! Крепка!

— А то! Закусывай, тогда не так даёт. А что, мальчонка-то? Как бишь его? Ранок? Чего не ешь-то?

Волк оглянулся:

— Сын, не обижай доброго человека. Мы, почитай, ему тут гости. И подай мне тоже что пожевать.

— Это завсегда! — радостно хлопнул в ладоши Леншик и снова спросил, — А вы, стало быть, с Лога?

Эк! Пьяный леший! То двух слов в голове не удержит, а тут вбил себе в голову, и не отнять!

— А тебе-то что? — спросил Ольгик.

— Так говорю же: тётка там живёт, да брат родной. И двоюродных куча!

— Брат — охотник, что ли? Чего он в Логе забыл?

Леншик радостно засмеялся:

— Охотник! Ещё какой! Коли бы вы с Лога были, то точно его знали б! Куликом его звать. Он на всю округу мастер!

— Коли бы были с Лога — знали бы, — Волк старался показать безразличие.

Знавал он Кулика в Логе. Охотник славный, а пьяница и того хлеще.

— Так хорош? — удивился Ольгик.

— Хорош! Лучший в округе! О! — Леншик поднял палец. — Даже боярам дичь возит, с князем на охоту ходил. Но с князем-то, говорит, неинтересно, — развёл он руками и тут же спохватился, добавил, — но почётно!

— Так давай что ли, за брата твоего и того? Немножко? — Ольгик протянул Леншику бутылку.

Они хлебнули самогона. Волк надеялся, что толстяк напьётся и уснёт, но тот, видать, выспался под кустом.

— Не сравнить, конечно, с Бирюком, но где Бирюк теперь, и где Кулик? Хоть братец-то и не прислуживал князьям, зато жив-здоров.

Ольгик хоть и успел надраться, а смекалку не растерял. Быстро глянул на Волка и спросил:

— А расскажи-ка, брат, что за Бирюк?

— Да-а, — протянул Леншик. — Видать, не шутите, что не из Лога. Да и не с наших краёв. Уж про Бирюка-то все в окрест слыхали. Охотник был: ВО! — Леншик растопырил руки. — При жизни его Волком прозвали.

Даромир подавился хлебом и громко закашлялся.

— На-кось, малец, молочка кислого. Запей, — Леншик заботливо протянул небольшую крынку. — Так вот, имя-то у Бирюка другое было, но охотился он славно. Особливо на волков в голодный год ходил… Зверь от голода дуреет, прям в деревню лезет, али в город. Брат говорил, то дикая пора была. И вот Бирюк так здорово орудовал! За то его Волком и прозвали. А имя я его и не знавал никогда. Почто оно мне? А потом с ума-то и сошёл.

— И всё? — спросил Даромир.

Леншик почесал голову:

— Ну, почитай, да.

— Интересно-то как, — пробурчал Ольгик. — Жил человек, да крыша потекла… И чего бы всем о нём знать.

— Говорят, он душу-то лешему продал. За то, ему леший благословение и дал. Дар леса: любой зверь Бирюку был ни по чём. Оттого он и сошёл с ума.

— Это как? — отпивая ещё, спросил Ольгик. — От встречи с Лешим, что ли умом тронулся?

— Бирюку в лесу жить положено. Одному. А по старости зверем обернуться, да следить за лесом, чтоб никто там из зверей не шелопутничал. Вот и жил охотник тот один. Всю жизнь. А как до моих годков, примерно, дожил, вздумалось ему жениться. Бабу взял себе красивую! Да только вот с ума сошёл. Лет десять жили душа в душу, а потом стала звериная сущность просыпаться в мужике. Бить он стал жену свою да сына. Дочерей не трогал правда. Но говорят, так у них зверьёв-то принято. Волк волка бьёт, а бабу ихнюю, сучку то бишь, никогда.

— Так он же жену бить начал, — напомнил Ольгик.

— Да. И то верно, — растерянно кивнул Леншик. — Так я же говорю — с ума сошёл. И всё.

— Что всё?

— Забил её в смерть.

— Убил что ли, бабу?

Волк хлестнул кутом кобылок, чтоб прибавили шагу. Те сорвались в усталую рысь.

Леншик лениво оглянулся, похлопал Волка по спине:

— Эй. Ты там полегче, не дрова везёшь же ж, — пожурил он и вернулся к рассказу, — Как есть убил. И сам горя не вынес. Зимой ушёл куда-то в город торговать мехами и не вернулся. Только по весне его возле леса и нашли. Раздетого, без сапог, в одной сорочке да штанах. Неужто, нормальный мужик без тулупа или шубы выйдет по зиме? Босым!

— А ежели разбойники?

— Может, и разбойники, пожал плечами Леншик, — И сын его пропал. А был, точно ваш Ранок… Помню, я видал того мальчонку. Что же, разбойники и сына заберут, что ли?

— Отчего бы и нет?

— В логе-то другое говорят. Что сын его ушёл за отца в лес, за порядком там следить…

— И ты в это веришь?

— А чего бы нет?

— Знаешь что, отец? — подал голос Волк.

— А?

Влаксан помолчал, обводя взглядом поле: темнеющее сумеречное небо обнимало холмы, покуда хватало глаз, струилась на ветру трава. Редкие кусты, словно дозорные, то тут, то там возвышались в поле.

— Уж скоро смеркнется, а вёрст на пять не видать деревни. Далеко ли Тюринец?

— Коли ночь идти, то к утру дойдут по-тихому слепухи.

— Давай-ка, у того куста встанем, — Волк указал древком кнута на раскидистый куст. — На ночь устроимся. Кобылок да коней побережём, а по утру дальше двинем. Отдохнувшие лошадки охотнее потащат воз. И к обеду спокойно доберёмся. А то я этим путём ещё не хаживал, боюсь, как бы опять кони не увязли.

— Мои — ни в жизни не зайдут, куда не нужно! Дорогу знают лучше меня!

— Они уже сегодня в ручье увязли, — напомнил Ольгик.

— Да?

Ольгик пьяно захохотал и хлопнул Леншика по плечу:

— Мы там и встретились. Забыл, что ли, брат?

— Ах! Да. Точно, — ударил себя в лоб толстяк, — Действительно, умаялись, поди. Ну, ладно. Давай что ли, заночуем. Только на телеге всем местов не хватит.

— Не переживай, отец. Нам к земле не привыкать.

Леншик засуетился:

— Токмо лошадей распрячь надобно, — похлопал он себя по бокам, — раз уж отдыхать им положено.

— Распряжём и стреножим, — успокоил Ольгик.

— Скоро стемнеет. Негоже ночью болтовнёй память князя сквернить, — строго наказал Даромир.

— А-ну, — Волк сердито оглянулся, — не учи батю! Ишь, зазнался, сходил разок через Награй, так в себя уверовал? Мужиков взрослых поучать вздумал. Ох, всыпать бы тебе!

Леншик подавился самогонкой и, закашлявшись, выдавил:

— Ну, ты тоже, папашка, строг. Малой, видать, впечатлительный, с колдунами переобщался. Что ж сразу, плетей-то? А ты, приятель, — он хлопнул Даромира по спине так, что тот согнулся до колен, — не перегибай, и правда. Где князь, да колдуны об нём молитвы-то поют, а где мы. Разве ж сюда долетят их песни?

— Мы можем помолиться о князе сами, — предложил княжич.

— А коль заняться не хрен, то раздеться и побегать, — зло отрезал Волк. — Аль ты у меня колдуном заделался? Что-то раньше не слыхал я, чтоб ты с духами говаривал, Ранок, — он особенно выделил последнее слово.

Даромир поник и даже ссутулился, грустно пробурчал:

— Я думал, как лучше. Думал, духам угодно. Почём мне знать-то, при мне первый раз князь наш помирает…

— А ты не думай. Да коли взбредёт тебе поучать отца с дядькой, то язык прикуси и слушай больше. Длинный язык — плохой товарищ, мужику тем боле. Усвоил?

— Угу, — скрестив руки, буркнул княжич.