Жемчужина дракона

Глава 21

– Не знала, сын, что ты способен на такие сюрпризы, – заметила Алмэй, отпивая ароматный зеленый чай из крошечной пиалы.

Сейчас, когда они поужинали и отпустили слуг, Китарэ открыл окна, ведущие во внутренний двор его покоев. Они могли немного поговорить, наслаждаясь друг другом и спокойствием зимнего вечера за пиалой чая и неспешным разговором. Сидя друг напротив друга за маленьким низким столиком прямо на полу, будто это обычное для них дело.

– Разве это был мой сюрприз? – усмехнулся Китарэ. – Скорее твой, хотя ты и знаешь, как я их не люблю.

– Мне все еще кажется, что я знаю, как будет лучше для моего ребенка, – тихо ответила она.

– Тебе просто кажется, что я еще ребенок. Это не самая мудрая позиция, мама.

Некоторое время Алмэй молчала. Характер ее сына изменился пятнадцать оборотов назад, и она приняла это, решив, что смерть отца так отразилась на нем. Но порой его было очень сложно выносить даже ей. Он никогда не грубил, не повышал голоса и не огрызался. Просто после разговора с ним возникало ощущение, что твоим лицом вытирают грязный пол…

– Не слишком ли ты…

– В самый раз. – Он прямо взглянул ей в глаза, и у Алмэй побежал мороз по коже от его пронизывающего взгляда. – Ты выбрала для себя путь и жизнь, закрыв двери для внешнего мира и растворившись во дворце. Это твой выбор, так придерживайся его.

– Ты указываешь мне мое место? Это слишком даже для тебя! – с трудом заставив себя проглотить пряный напиток, воскликнула она.

Китарэ глубоко вздохнул и пригубил свой чай:

– Разве? Почему тебя так задевает собственный выбор, озвученный мной? Я всего лишь сказал так, как есть на самом деле. Так почему ты злишься?

– Потому, что я все еще императрица…

Китарэ поднял ладонь вверх, обрывая ее на середине фразы:

– Я всегда жалел тебя. Всегда сомневался в себе, понимая, что ты и так слишком многое потеряла, чтобы я взвалил на тебя груз, с которым ты просто не сможешь справиться. Знаешь, какую бумагу ты подписала и так самодовольно поставила печать? Ты подписала мой смертный приговор со всем положенным достоинством императрицы, ведь это так приятно, когда у тебя спрашивают дозволения. Пятнадцать оборотов назад ты так легко приняла тот факт, что жемчужина моего отца уничтожила его, как и весь мир, потому что так вам было удобнее… Что уж там, даже я принял это. Но вы, те, кто так и не нашел своего отражения, просто не понимаете, насколько абсурдно подобное предположение. Самое интересное, даже не хотите этого понимать, меряя всех эвейев по себе. А ведь тот, кто лишил нас всего, мама, ближе, чем ты думаешь, и ты едва не разрушила, просто поставив печать, не только мою жизнь, но и будущее империи, отдав ее ему. Я понимаю, почему Ожерелье моего отца не пыталось вас разубедить. Теперь понимаю. Но ведь ни один из вас даже не пытался спросить, усомниться. Ты говоришь о своем положении, но ты же даже не пытаешься усомниться в нем, чтобы проверить, насколько прочен твой трон.

Китарэ говорил спокойно и хладнокровно, а для Алмэй целый мир падал и переворачивался с каждым его словом.

– Ты вдовствующая императрица, мама, и этого ничто не изменит, но сегодня я больше не буду беспокоиться о тебе. Своей заботой я превратил тебя в дитя, у которого слишком много власти, и стал беспомощным родителем, которому нечего противопоставить твоей воле. И либо ты выползешь из той раковины, в которую заточила себя, либо тебе не следует даже пытаться. Иначе я просто сделаю так, что ты, даже если захочешь, не сможешь покинуть дворец.

– Ты угрожаешь мне?

– Это все, что ты услышала?

Разумеется, нет. Услышала она гораздо больше, чем ожидала. Но Алмэй хотелось защититься. Хотелось оправдаться. Хотелось сказать, что он несправедлив. И чем больше она об этом думала, тем больше понимала, что он прав. Он не ругал ее. Он повелевал ей, как мог бы сделать лишь один эвей в этом мире – ее император, ее сын. Но неужели все эти годы она так жалко обманывалась? Неужели ис Нурак, эта змея… Алмэй часто задышала, борясь с подступающими слезами и душащей ее ненавистью. Как же так? Как она могла быть так слепа? Она верила каждому слову Китарэ, даже не предполагая, что все это время он воздействует на нее. Не потому, что хотел заставить, а потому, что хотел, чтобы она правильно поняла.

– Я убью его, – вдруг выпалила Алмэй, а в ее взгляде разгорелся совершенно безумный уголек ненависти.

– Нет, – просто ответил Китарэ, и она вдруг поняла, что это «нет», которому она не станет противиться. – Не убьешь. Это не твоя война, мама, но тебе решать, чью сторону ты выберешь. Я не желаю жить и оглядываться в ожидании бездумного удара от тебя. Что скажешь?

Алмэй замолчала, увидев своего сына совершенно иначе, чем всего какой-то час назад. Не ребенок больше, нет. Совсем не малыш, ради которого она однажды воздвигла настоящую крепость, совершенно позабыв о том, кого поместила внутри. Ему следовало ненавидеть ее, презирать за слабость, но чувствует ли он хоть что-то за этой ледяной маской спокойствия? Ей, наверное, никогда не узнать. Как бы она ни пыталась сдержаться, одинокая слеза все же побежала по ее щеке. Одиночество бывает разным, и, обладая всеми благами мира, ты можешь остаться совершенно один, закрывшись в собственном прошлом и боли, а когда вдруг захочешь вернуться, то просто поймешь, что уже некуда.

– Да, император, – церемонно поклонилась Алмэй, понимая как никогда ясно, что теперь только от нее зависит, будет ли у нее возможность оставаться рядом с сыном.