Хозяин Севера

Герман осторожно привлёк меня к себе.

— Всё, что я сделал тогда в лесу — это моя и только моя вина, Наташ... Я должен был почувствовать тебя раньше, должен был остановиться! Не вини в том, что произошло, Василису Игнатьевну — она не виновата.

— И Марианна тоже не виновата? — спросила я с горькой усмешкой.

— Наташ, Марианна пыталась меня вернуть назад, в мир живых.

— Обманывая при этом меня! — эмоционально воскликнула я. — Твоя Марианна врала, притворялась моей подругой — а на деле просто пыталась найти лучший день, чтобы привести меня лес к чудовищу.

Я попыталась вырваться из рук Германа, но он не дал мне этого сделать.

— Я не прошу тебя простить, Наташа... Я и сам вряд ли бы такое простил. Но, малышка, дай нам время. Ты только-только вошла в мир оборотней.

— Герман, отпусти меня, пожалуйста.

— Ты ещё многого не знаешь, — упрямо продолжал говорить Герман. — И единственное, о чем я тебя прошу сейчас — это не торопись с выводами.

Мне хотелось рассмеяться — истерично рассмеяться. А ещё лучше начать больно ударять кулаками по каменной груди Германа, чтобы он смог почувствовать хотя бы отголоски той боли, которой пришлось пережить мне.

Но я не стала этого делать.

Я сдержалась, хотя мне было и непросто оставаться спокойной...

Надо же, «не торопиться с выводами»...

Я мысленно усмехнулась, подумав, что слова Германа прекрасно работают в две стороны: он предлагал мне не торопиться с выводами, при этом уже сам сделав выводы обо мне...

Не торопиться, не торопиться, не торопиться...

Да я, наоборот, чуть ли не тормоз по жизни: всегда терплю до самого последнего момента. Хотя, казалось бы, на какой ляд?

Когда Марианна бросила меня в том лесу одну, я до последнего считала, что с ней что-то случилось. Мы же подруги — не так ли? Как я могла подозревать её в том, что она сбежала и бросила меня одну в этом страшном месте?

Это как тогда с Аркашей — я и тогда до последнего момента верила в нашу семью, в наши отношения с мужем, пока он не нашёл в себе силы прямым текстом сказать мне всё, как есть...

Только Марианна предала меня куда сильней, чем бывший муж.

Она рискнула моей жизнью.

— Мы можем уже ехать? — спросила я, понимая, что все эти разговоры сейчас ни к чему не приведут.

У Германа своё видение этого мира, у меня — своё. И пусть всё так и остаётся.

«Мне бы сначала добраться домой и просто перевести дух», — с грустью подумала я... в то время, как Герман продолжал увлечённо рассматривать моё лицо.

— Знаешь, — вдруг протянул он. — Я много раз слышал про отношения в истинных парах. Что для оборотня, после того, как он найдет свою истинную суженую, не существует никого красивее и привлекательней, чем его пара...

— Да? — рассеянно спросила я.

— Про это ходят столько слухов, — кивнул Герман. — Это так прикольно сейчас ощущать самому.

Он наклонился и уже потянулся к моим губам, но я резко отстранилась, повернув голову в сторону.

— Герман, я очень хочу домой, — напомнила я.

И нет, я ни на один момент не обманывалась, что дома всё закончится.

Точнее... по тому, как обо всём говорил Герман, я понимала, что даже возвращение в город не сильно изменит моё положение.

Герман считал, что я уже часть его стаи, часть его мира... часть его. Всё это подтверждало мои выводы — о том, что он больше не отпустит меня.

Но я не собиралась так просто сдаваться.

Пусть Герман каждым своим словом, каждым своим действием подтверждал мои опасения, но я ожидала, что в Мурманске у меня хотя бы появится возможность вздохнуть свободно... пусть и не до конца свободно, но, по крайней мере, я надеялась, что мне не придется больше делить с ним один дом.

Я ещё не очень понимала, как это будет... ведь квартира, в которой я жила всё это время принадлежала Герману. Но, если честно, то сейчас я была готова переехать в любое другое место, пусть даже в самую раздолбанную однушку без мебели и ремонта, лишь бы только остаться там одной.

Весь путь по дороге в город я думала именно об этом — строила осторожные планы, прикидывала в уме, что может случиться при приезде домой, заранее подбирала «правильные» слова. Но когда мы оказались на самом деле дома...

В квартиру я вошла первая.

Открыла дверь своими ключами, которые по-прежнему лежали в моём рюкзаке. Рюкзак, связка ключей и тяжелая дорогая дверь, которую я уже привыкла считать своей — всё это казалось сейчас чем-то очень родным, и в то же время каким-то... забытым что ли?

Я когда-то давно смотрела фильм про бессмертного мальчика-робота. Он больше тысячи лет провёл подо льдом, а когда его спасли, вся его прежняя жизнь стала уже историей — сейчас я чувствовала себя как этот мальчик: одинокой и потерянной, как будто вся моя прежняя жизнь стала просто одним воспоминанием... дымкой, которую уже не вернуть, как не старайся.

Недолго застыв с ключами перед дверью, я открыла замок и вошла внутрь своего уже несуществующего дома... а там всё было по-прежнему.

На зеркале — моя фотография с Костей в самодельных бумажных треуголках... как-то раз в пятницу наши ребята дурили, а потом мы с Костей полдня ходили в этих шедеврах кустарного производства.

У шкафа — мои домашние тапочки, которые я сменила на походные ботинки перед тем, как выехать в лес с Марианной.

Муниципальная газета, реклама пиццы — которые я накануне вытащила из почтового ящика и зачем-то принесла в квартиру, так и остались лежать на тумбочке неподалеку от массажной расчески, резиночки для волос и детского крема, который больше всего подходил мне при этой холодной северной погоде.

Я смотрела на всю окружающую меня обстановку и чувствовала, как моё сердце обливается кровью, потому что всё это осталось нетронуто — как будто я только на минуту вышла за порог и уже вернулась... Вернулась другой.

Но это место оставалось нетронутым островком моей прежней жизни.

Стянув ботинки и расстегнув куртку, я прошла внутрь квартиры... внутрь своего прежнего дома. Кухня, гостиная, моя спальня... вот мои домашние бриджи и футболка, которые я оставила лежать на кровати. Вот моё полотенце в ванной, вот пачка чая, который я купила попробовать в магазине возле работы — и так пока не определила, куда этот чай можно пересыпать.

Я ходила по квартире — касалась вещей, касалась мебели — и сохраняя внешнее спокойствие, плакала навзрыд внутри себя, понимая, что та, спокойная размеренная жизнь, которую я оставила перед походом с Маринной, больше никогда ко мне не вернётся.

Никогда больше.

Когда я выходила из спальни в коридор, я случайно бросила взгляд в сторону кабинета... и заметила Германа, стоявшего на пороге этой комнаты.

Как это ни странно прозвучит, но Герман сейчас напоминал мне меня саму... положив руку на открытую дверь, он стоял у самого входа — и молча рассматривал комнату.

Это ведь был его кабинет.

На лице мужчины сейчас играла лёгкая улыбка, отдававшая немного грустью. Я вспомнила, что он почти год находился в образе того страшного чудовища... то есть год отсутствовал у себя дома.

В этот момент я не подумала о том, что мне пришлось пережить по его милости; я не думала ни об ультиматумах Германа, ни о том, что он не собирается меня отпускать... я пожалела его.

Пожалела не так, как жалеют слабого или немощного —совсем не так. Но... это было больше похоже на сочувствие к человеку, прошедшему через тяжелое испытание в своей жизни.

Повинуясь какому-то, даже мне самой не до конца понятному чувству, я подошла к Герману и встала неподалеку от него. Тотчас его железная рука обвила меня вокруг талии.

— Вот так, — хмыкнул Герман и повернул голову ко мне. — Целый год здесь не был, Наташ.

— Должно быть, странное чувство? — спросила я.

— Странное... — кивнул Герман. Нахмурившись, он вдруг неожиданно признался. — Знаешь, я не думал, что одичание будет таким... Обычно, когда оборотням приходит время уйти, они обращаются в волков — человеческая сторона исчезает, и оборотень просто становится волком. Волком, который не помнит своего человеческого прошлого, но всё равно мыслит, существует... только как зверь, но всё же как-то.

Он заглянул мне в глаза.

— Одичалые замирают между двумя формами, когда ни одна из наших половин не может одержать победу: это и не животное, и уже не человек...

— Ты вообще ничего не помнишь? — спросила я.

Герман покачал головой.

— Ничего, кроме неясных теней, — он невесело усмехнулся. — Получается, я отсутствовал целый год — и хотя я ничего не помню, я чувствую... я знаю, что я изменился.

Герман кивнул на комнату, на пороге которой мы стояли.

— Но здесь всё осталось по-прежнему. Так, будто я ушёл от сюда только вчера.

Последние его слова так сильно совпали с моими собственными мыслями, что я вздрогнула... и поёжилась.

— Спасибо, малышка, — протянул Герман, поцеловав меня в макушку.

— За что спасибо? — настороженно спросила я, так и не решив отодвинуться от него сейчас.

— За поддержку.

Я молча кивнула, чувствуя себя неуютно от этого непрошеного единения с этим мужчиной... Я не хотела сочувствовать Герману, не хотела ему сопереживать — ведь именно он причиной того, что моя собственная жизнь развалилась на две неравные половины: на половину до него, и на кусочек после.

И в этом коротком, наполненном болью, кусочке я была сильно не счастлива...

Вздохнув, я осторожно высвободилась из объятий Германа и отошла подальше в прихожую. Сняв, наконец, с себя куртку, я бросила её на тумбочку, оставив газету с городскими новостями и рекламу с пиццей внизу, под курткой. Оценив, что расстояние до Германа кажется вполне приемлемым, осторожно протянула.

— Я думаю... что мне надо собирать свои вещи.

Это был мой план.

Запасной вариант, на случай, если Герман... если Герману захочется остаться у себя дома. Это ведь был его дом. А я могла пожить где угодно — лишь бы не рядом с ним.

Когда я озвучила свои намерения, я опасалась гнева Германа, но тот повернулся ко мне с озадаченным выражением на лице.

— Собрать вещи? — спросил он, нахмурив лоб. — Зачем?

— Ну... — я махнула рукой, очертив в воздухе кривую окружность. — Это ведь твоя квартира. Твой дом.

Герман как будто не понимал.

— И? — спросил он, продолжая хмуриться.

— И... я не хочу тебе мешать.

Вот только в этот момент взгляд Германа сверкнул золотом — его глаза всего на одну минуту стали желтыми, как будто звериными. Но он моргнул, моргнул ещё раз — и это странное состояние у него прошло.

— Наташа. — строго процедил Герман. — Ты говоришь ерунду.

— Это не ерунда, — максимально мягко возразила я. — Я не хочу мешаться...

— Мы одна семья.

— И мне самой не хочется с кем-то делить свой дом.

На скулах Германа заиграли желваки.

— Что ты хочешь этим сказать? — ясно сдерживая сейчас свой гнев, спросил мужчина. — Во всех мирах, во всех странах мира мужья и жены живут вместе.

— Герман...

Честно сказать, я побоялась пока заявлять, что мы не муж и жена.

Не только потому, что Герман сейчас всё больше и больше заводился, но ещё и потому что понимала: моё заявление мало что поменяет. За то время, что я провела вместе с Германом, он неоднократно давал мне понять, что я — его пара, его законная жена. Даже начни я этот разговор заново, вряд ли недовольство Германа, с которым он сейчас мерил меня взглядом, помогли бы решить этот вопрос... Мне пока просто было необходимо найти какой-то тихий угол, где вокруг меня не будет никого... и особенно — никого из оборотней.