Через розовые очки

15

— День ли царит, тишина ли ночная, — пропел хрипловатым, но приятным баском сосед Полозов и добавил, подмигнув, — Дашенька, вас к телефону… джентльмен.

Поведение соседа настроило Дашу на лирический и несколько игривый лад, и, пока, теряя тапки, она поспешала к понуро лежащей трубке, перед глазами уже обрисовался Вадимов контур и заполнился всяческими, несвойственными душе гаденыша качествами, как‑то: совестливостью, верностью, умением любить… Он нужен ей как прошлогодний снег, но если позвонил, то, стало быть, переживает, а это, хочешь — не хочешь, волновало.

— Даша? Даша Измайлова? — спросил незнакомый мужской голос.

— Положим…

— Вот что, девонька. Я тебе привез привет от Клима Леонидовича Фридмана. Мы с ним вместе шабашили.

И опять, как при разговоре с отцом, тело ее от затылка до пяток обдало теплой волной и нестерпимо заломило виски от набухающих слез. Слово "шабашили" звучало паролем. Оно все объясняло. Конечно, шабашили, строили дорогу в белых снегах. Что же отцу делать на чужбине, как не шабашить?

— Что же ты молчишь‑то? — продолжал мужчина. — Подай голос.

— Как он там? Здоров? — выдохнула Даша. — Я здесь извелась совсем.

— А зря. Здоров он, как бык. И возраст не помеха. Мужик сильный. Он кроме привета еще посылку тебе передал. Говори, куда везти.

И тут в голове щелкнуло, негромко так, настораживающе. Даше показалось, что она слышит этот звук, похожий на клацанье бельевой прищепки. Пружинка растянулась и сжалась, ухватив за хвостик опасную, страшную мыслишку.

— Опять умолкла, — хмыкнул мужчина. — Называй адрес.

— А вы где его видели? — Дашин голос вдруг неприятно охрип. — Отца, то есть…

— Вот встретимся и расскажу.

— Это он дал вам номер телефона?

— А кто же еще? Вот ведь недоверчивая попалась.

— Знаете, я не могу вас дома принять, — зачастила Даша. — Понимаете ли, люди… много. Ко мне родственники из Котьмы приехали. Тетка, племянники… двое. Давайте встретимся…. Нет, нет, не на улице. На улице холодно. В метро. Ну почему вас не устраивает метро? Ах, согласны? Тогда Коньково? — Даша нарочно выбрала станцию подальше от Пригова переулка. Кроме того, Коньково хорошо просматривалось. — Вот и славно. Вы как выглядите? Как вы будете одеты? Ага… поняла. А я буду в шубе. Каракуль такой мелкий. Волосы распущены. Нет, я шапок не ношу. Уже весна на подходе. Я буду в шубе, а в руке у меня будет мороженый судак. Какой судак? Это из классики, из Ильфа и Петрова. Ну что вы привязались к этому судаку? Я просто пошутила. Ровно в семь. Договорились. Второй вагон, если ехать от центра.

Она повесила трубку и отерла пот над губой. Лоб тоже был мокрым, она вообще вся спеклась. А может, дура пугливая, она все выдумала? Нет, и еще раз нет! Отец ни при каком варианте не стал бы посылать ей "посылочку". В предыдущем письме об этом не было ни слова. Были только прежние призывы — живи тихо. И еще целая страница про Достоевского. "Кроткую" он, видите ли, наконец прочел. Нашел место и время! И еще "Бобок". Даша попросила у Полозовых этот "Бобок". Рассказ отвратительный. Про какого‑то психа и покойников на кладбище. Лежат трупы, душа отлетела, а мысли остались. И о чем эти разложенцы мыслят? О сексе… гадость! Нашел что в бегах читать! Но ей‑то что делать? Господи, сохрани! Кто этот человек?

В запасе у Даши было два часа. Во–первых надо изменить внешность. Хотя зачем ее менять, если речь идет о незнакомце? Ладно, не будем тратиться на пустые мысли. Ты сейчас труп, и душа у тебя отлетела. А потому ни о какой каракулевой шубе речь, разумеется, не идет. Шубу из коричневой каракульчи до полу, на пуговках, роскошную, носила Варя. Сочиняя свой мнимый образ, Даша плохо соображала, и потому пользовалась подручным материалом. Непокрытая голова в любой мороз — это тоже Варины заморочки. Впрочем, она в машине ездит. А Даша как раз всю зиму проходила в шапке и только недавно перешла на берет. А что сказала про волосы длинные, распущенные, так это хорошо. Если у шабашника есть ее фотография, то она из старой жизни, и на ней Даша должна быть с длинными волосами. Но с какой стати у этого джентльмена с шабашки будет ее фотография? Дичь, чушь, как в плохом кино! Но как страшно!

Краситься или не краситься? Краситься, но умеренно. Шапку надвинем на глаза. Дубленку не надо… куртку. Серая, неприметная, спортивная… Может, лыжи взять для конспирации? Но какие в марте лыжи? И потом, лыжи остались дома на балконе. Идиотка, девушка с веслом! А про судака она хорошо сказала. Этот тип поймет, что если у нее есть силы шутить, то значит нет места подозрениям. А если она не подозревает, то, значит, и не боится. Да и что они (вот уже и "они"!) могут ей сделать? Народу полно, час пик. Но с другой стороны… "Улицу разбитых фонарей" все видели? Шабашник может взять ее под руку, плотненько так, и сказать: "Гребем к выходу, а пикнешь, мое перо под твоим сердцем". Ой, мамочки!… Какого лешего так сильно наваксила ресницы? И это называется спортивный стиль? Может постучаться к Полозовым? Мол, если сегодня не вернусь, звоните в милицию. Не–ет… Не тот случай. Это в "Разбитых фонарях" рекомендуется обращаться в милицию, а делать это в повседневной жизни, только телефонную сеть засорять.

Народу в метро было гораздо меньше, чем рисовало себе Дашино воображение. Оно и понятно. Трудяги уже дома чай пьют или водку, зрители добрались до партера и амфитеатра, в ресторан и казино еще рано. Хотя кто в казино на метро ездит?

Даша перешла с кольцевой на радиальную и села в четвертый вагон. Она вовсе не собиралась сходить на Конькове. Ей надо было успеть в те короткие мгновения, когда поезд остановится, выпустит пассажиров, а потом тронется, набирая скорость, успеть поймать взглядом и запомнить навек мужчину с посылкой. То, что в руках у него будет какой‑то пакет, хоть кирпич в газете, Даша не сомневалась. "Посылочка" была вещью знаковой, он ее так держать будет, чтоб она издали была видна.

Теперь надо решить важнейший вопрос — стоять ей в вагоне или сидеть. В сидячем положении ей придется вывернуть голову на сто восемьдесят градусов, а это обращает на себя внимание. Но глупо как‑то стоять в вагоне, где полно сидячих мест. Но с другой стороны — кому какое дело? Может, у нее как раз "такой день", а памперсы она не купила. Нет — памперсы это для грудных, а у нее нет денег на "Олвейс". Решено, она стоит в центре вагона, непринужденно взявшись за перекладину и отвлеченно глядя в окно.

Никогда раньше Даша на слышала, как громко в метро стучат колеса. А может, это не колеса, а сердце ее колотится о ребра. Почему пассажиры не реагируют на звук? Они должны все на нее коситься. Следующая станция Коньково. Сердце сейчас зазвонит, как будильник.

Люди выходят, потом входят. Нет его! Просто она приехала слишком рано. В Теплом Стане Даша пулей вылетела из вагона, перебежала на другую сторону платформы и поехала в обратном направлении. На Конькове она вытянула шею, как гусь, но опять не увидела шабашника. Впрочем, народу как на зло подвалило много, и был явный перебор черных курток.

На Беляеве Даша опять села в четвертый вагон, поспешая в опасную зону. На этот раз сидячих мест в вагоне не было. Рядом с Дашей стоял пузатенький дядечка лет под пятьдесят и читал сложенный вдвое глянцевый журнал. На Дашу, вредно ухмыляясь, мельком глянул Пушкин, жирный заголовок сообщал, сколько дней осталось до дня его рождения. "Если что, спрячусь за Александра Сергеевича и этого пузатого", — трусливо подумала Даша.

В лицо ударил свет платформы, и как‑то сразу появились расположенные в центре зала лавки. С дальней, той, что ближе к головному вагону, неторопливо поднялся мужчина с обьемистым, перевязанным бечевой пакетом, и Даша, пискнув про себя, поняла — он! Черная кожаная куртка, красный шарф навыпуск — все, как было оговорено. Высокий, фигура атлета, гладкие, словно набриолиненные волосы. Только бы не встретиться с ним через стекло глазами, а то он сразу все поймет.

Как и предполагалось, Даша спряталась за спину соседа с журналом. Она смотрела на шабашника всего миг, просто удивительно, что так хорошо запомнилась его внешность. Лицо как лицо, даже, пожалуй, приятное. Не старый, лет тридцать пять или около того. Скуластый, да скуластый. Глаза его, яркие и очень внимательные, так и шарили по выходящим, искали девушку в каракулевой шубе. Долго тебе, дружок, там стоять! Да, еще деталь — складочка на переносье. Не морщинка, которая идет вдоль, а именно складочка, положенная поперек. Федька Коклюшкин, знайка из шестого класса, доказывал когда‑то, что такая складка на переносье — признак палачей. Не тех палачей, что маньяки и убийцы, а которые на должности. Какая‑то семья во Франции или в Швеции из поколения в поколение справляла эту должность, и складка у переносья была их родовым признаком. Как, скажем, выступающий подбородок у Габсбургов или огромный нос у Бурбонов. Удивительно, как засорена наша память ненужной информацией, а потом вдруг в неожиданный момент эта ненужная и выстреливает. И что смешно, такая же переносица со складкой была у физика — жуткий тип! Он совершенно замучил Дашу с гравитацией, а потом с оптикой, она никак не могла нарисовать, как пересекаются лучи в линзах. При чем здесь, скажите на милость, Федька Коклюшкин? Почему не трогается поезд? Авария у них там, что ли?

Даша опомнилась, заметив, что сосед опустил журнал и уставился на нее с крайним удивлением. "Извините", — она отлепилась от пузатого, чувствуя, что щеки ее прямо‑таки набухают краснотой. Неужели этот старый дурак подумал, что она к нему прижималась из сексуальных побуждений? Даша отошла к двери и стала кашлять. Никогда она не думала, что кашель может появиться на нервной почве.

Шабашник позвонил в тот же вечер. На этот раз к телефону подошла Ангелина Федоровна, и пока соображала, кто звонит и к кому, Даша успела стать рядом и показать жестами — ее нет дома, нет, нет!.. и неизвестно, когда будет. Дождавшись от старушки понимающего кивка, Даша ушла на цыпочках в свою комнату. Через приоткрытую дверь было слышно, как Ангелина воркует:

— Ей что‑нибудь передать? Ах, сами позвоните? Хорошо. Вечерами она обычно дома. А я кто? Какой любопытный молодой человек. Ха–ха… Я просто соседка.

На следующий день соседи стали жаловаться, что телефон барахлит. Возьмешь трубку: алло, алло!.. а в ответ — молчание. Можно предположить, что их внезапно разъединяют. Один звонок нормальный, потом опять заклинивает. Хотели на станцию звонить, но Марья сказала:

— Там кто‑то дышит! Сима, послушай. В телефоне кто‑то дышит и молчит.

Сима горбатенькая внимательно послушала — правда, дышит. Петр Петрович так и вырвал трубку, обдал молчуна трехэтажным матом. Ангелина Федоровна, уж на что нетерпима была к подобным выражениям, на этот раз не стала морщиться и делать замечания. Даша стояла рядом и тряслась от страха. Она‑то знала, что это ей молчат, ее пугают.

Больше звонков не было. Объявился человек с признаками палача и исчез в никуда. И что теперь делать? Можно, конечно, напроситься ночевать к Виктории Ивановне — доцента с кафедры. Сказать, что, мол, ремонт или тараканов травят. Виктория не откажет, она добрая. Ну переночует она в гостях день–два, а дальше что? Если "эти люди" ее разыскивают, то они устроят за ней слежку, а потом поймают в подъезде. Поймают, увезут, чтобы… О дальнейшем думать не хотелось.