Золото

25

Ночью Лидия плохо спала. Утро показалось необычно долгим и томительным. Еще не пробило на стенных часах девять, вышла погулять, чтобы рассеяться.

Солнце давно выбралось на бледное небо. С прищуренными глазами, ослепленная яркой белизной, бродила по насту среди заброшенных шахт, разрезов и отвалов. Местами снег неожиданно проваливался, и тогда она вдруг опускалась до колен, как будто из взрослой превращалась в подростка.

Десятками лет тысячи рук нагромождали холмы породы, перемытых песков, тщательно осмотренных, раздробленных камней. Совсем недавно кипела здесь жизнь, раздавались крики коногонов, пыхтели лебедки; стрекотали пульзометры и камероны, гудели под землей взрывы, тянулись вереницы подвод и шахтеров по дорогам и тропам взад и вперед, как в оживленном муравейнике, и — все исчезло. Стоит над долиной негреющее солнце, играют снежинки, как бриллианты, насыпанные ворохами на белое полотнище, и тихо.

Она брела дальше. Мотки тросовых канатов корчились из-под снега, здесь и там чернели куски барабанов от бремсбергов, углы поворотных кругов с линейками узеньких рельс. Из провалов шахт торчали стремянки… Мертвое царство. Выросшая в крае, где золотопромышленность — единственный источник и труда и жизни, Лидия не раз видела умирание отработанных приисков, но там смерть была естественной, здесь же она казалась насильственной.

Проносились отрывками картины прошлого. Вокруг приисков непрестанно кипела борьба. Тяжба рабочих с хозяевами, интервенты, банды Пепеляева… Горячая кровь, мерзлая земля и золото!.. Возникали больные думы о муже, о Тин-Рике. Самое тяжелое было в том, что они в одно и то же время казались близкими и врагами. В них то и другое было переплетено и запутано, как корни под слоем плотной земли. От них исходило тепло ее жизни и от них же дуло замораживающим холодом. Чтобы отделаться от бесплодных мыслей, пошла быстрее, сбегала с отвалов, полированных ветрами. Вскрикивала от удовольствия, провалившись в снег, нисколько не затвердевший в затишье.

Возвращалась к стану, сделав полукруг, новыми местами. Неподвижная фигура с винтовкой остановила ее:

— Не полагается тут ходить, или не знаешь!

Хотела возмутиться, но заулыбалась. Перед ней стоял Прохор, давнишний знакомый — сторож конного двора, теперь милиционер. И он узнал ее. Зашевелился в огромном тулупе.

— Проветриться ходила? Теперь — гуляй. Простор!

Он сбросил рукавицы, прислонил винтовку к столбу и принялся крутить цигарку.

— Эх, дела, дела божий, суд царев. А как было прииск пошел…

— Да. Вот судьба — и ты же охраняешь их…

Прохор встрепенулся от упрека.

— Оно не их, конечно, местность золотую. Поставили и стоишь. Дело исполняешь. И не скажи, Лида, не зря это. Не может быть, чтоб зря. Надо, видать, так.

— Ну, а пройти-то все-таки можно?

— Иди. Незнакомого не пустишь, а тебя почему не пустить. Ступай.

Стан далеко отмечался струйками дыма; ни крыш, ни труб не было видно. Кое-где в отвесных стенах разрезов чернели зевы орт; веяло запахом земли и теплотой. Когда-то детишками скатывались на лыжах в такие разрезы по откосам осыпавшихся краев, заглядывали в темные ходы и прятались друг от друга по штрекам. Лидия сбежала, едва успевая переставлять ноги, в разрез и пошла словно по дну оврага. Проделанные в стене ходы невольно манили взглянуть в их темноту. Вдруг приостановилась и боязливо оглянулась: в сумраке орты померещилось движение. Все яснее различала приближающегося к выходу человека. Готова был пуститься бежать, но мысль, что все равно не успеет выбраться из разреза, если он бросится в погоню, удержала на месте. Из орты вышел человек с кайлом в руке и топором за поясом. Ватная куртка и штаны перепачканы глиной, от сапог оставался на снегу грязный след. На закопченном лице сверкнул ряд зубов.

— Лида, здорово. Милиционера не видала?

— У столба стоит.

— Ну и пусть стоит. — Он обернулся и крикнул в орту: — Ребята, выходи!

Вышли трое. Один — тот самый, который ударил Жоржа бутылкой на вечеринке. Несколько мгновений стояли молча, недоверчиво поглядывали на незваную гостью, но в конце концов, — простецкий народ, — принялись рассказывать, как их оставили лимитетчики без заработка, откровенно признались, что охотятся за своей ортой, она находится как раз по ту сторону отвала, в нее можно попасть встречной проходкой.

Ужаснуло такое предприятие.

— Ребята, — воскликнула Лидия, — вы не сумеете своими силами, сбойка не сойдется, заблудитесь. И завалит вас, не дай бог!

— Молчи, Лида. Мы ползем, как червяки, норку в аршин берем. И породу есть куда убирать — кругом штреки да просечки. Дело обмозговано — инженер такой план не составит. Лишь бы не накрыли. Федор Иванович твой ходит тут нюхает, вот кто нам хуже завала. Слыхала — и нарсуд отказал нам. Орта, можно сказать, кровная, как без боя отдать. Глаза пальцем лучше себе выколоть. Вот какие наши дела. И не мы одни, везде постукивают. Опять копачей наделают. Как при Лензото. А про Жорку слыхала? На Алдан, стервец, подался.

Тот, который ударил Жоржа бутылкой, перебил других:

— Я тоже собирался, да эта глупость вышла у тебя на вечеринке. Здорово меня отработал парень. Плечо отшиб, окаянный черт!

Шахтеры освоились с внезапной встречей и непринужденно болтали, как в казарме у плиты. Лидия не переставала удивляться их смелости. Интересовалась, как они живут в шахте, как достают продукты, как не замерзнут. Ребята улыбались ее наивности.

— Всю жизнь ты на приисках, а ничего не понимаешь. Почему не жить в шахте? Продукты, конечно, приходится покупать. Живем — умирать не надо, а лучше бы так и не жить.

— Ну, ребята, — остановил болтовню первый вышедший из орты, — надо на обед налаживаться. Время вон уж где. — Он взглянул на солнце. — Обед, Лида, мы завариваем подальше. Тут просечка одна есть знаменитая: сколько ни жги дров — дым уходит внутрь. Соединение имеется со штреком. Протягивает.

Шахтер подошел к Лидии и, в упор глядя в глаза, тихонько предупредил:

— Всю подноготную теперь знаешь. Почему, конечно, не рассказать, если человек интересуется. Сама понимаешь, какое это дело…

— Да что вы, ребята, не знаете меня, что ли?

— Потому и разговариваем, а то бы кто его знает, что и делать с тобой. Зря ты сюда ходишь. Мы вот пили с тобой и плясали, и Жорку и Мигалова Кольку знаем, а есть, которые не посмотрят.