Золото

26

Лидия тихонько подвигалась между раскиданных штабелей крепежного леса. Уже виднелся чистенький домик в три окошка. Не задумалась бы, прошла мимо, куда глаза глядят. Но куда? Нет ни близких, ни родных, кроме мужа. Воспоминанье о другом, единственном родном — об отце — двинуло ее тонкие полукруглые брови. Сам никогда ничем не стеснял себя, а дочери указывает пальцем под крылышко «порядочного» мужа. Наверное, узнал, что вернулась опять к Федору Ивановичу, и доволен. Дал в наследство буйную кровь и ненавидит собственное отражение в зеркале. Самодур старый.

Лидия замедлила шаги, наполненная нахлынувшими воспоминаниями об отце. Среднего роста, ширококостный, проседь в длинных волосах, шляпа с измятым верхом и надорванными полями, широченная, даже на его плечищах болтающаяся рубаха, штаны, похожие на бабью юбку. Сапожищи до колен, кованные чуть не конскими подковами, кушак с распущенными длинными концами. Где усы, где борода — не разберешь. Красноватый, набухший от вечного похмелья нос, как у пропойцы-монаха. И не по дикому взъерошенному виду светло-карие чистые глаза. Волокита до седых волос, любимец горняков, необходимый человек для инженеров, шутник и балагур. И этот человек, о котором никто никогда не отозвался плохо, лишь только переступал порог своей квартиры, превращался в зверя. Чистые белки глаз мутнели. Тиран, скандалист. Ночные скандалы, мольбы не бить мать… Пьяный храп на весь дом… Странная забота видеть дочь пристроенной владела им, как мания… Еле дождался окончания гимназии, и сейчас же «дядя Федя» получил ее руку. Торжество старик справил с таким же диким грохотом, как справлял свою неудачную жизнь. От крыльца отцовского домика до жениховского порога были раскинуты куски кумача; красная дорога комкалась и волочилась пьяными ногами. Приказал дочери разносить угощения с поясным поклоном.

Могла ли она не пойти за Федора Ивановича? Была ли даже мысль не выходить? Ей было все равно, лишь бы не видеть любовниц отца. Ежесекундную ненависть испытывала она к этим расторопным бабенкам в высоких скрипучих ботинках с резинками. Они топтали память матери. Там, где мать сиживала со страхом на лице, шлялись развязные бабы и нахально оглядывали барышню-гимназистку.

Неожиданно оклик заставил вздрогнуть:

— Добрый день, Лидия Прокопьевна!

На крыльце конторы стоял управляющий Тин-Рик в куртке, наскоро наброшенной на плечи, без треухи, — наверное увидел ее в окно. Мягко сбежал по ступенькам, так же мягко взял за руку и пожимал своими большими белыми руками. Заглядывал в намороженное до пунцовости лицо ее и приглашал хоть раз заглянуть в контору. Серый коридорчик, оконце в переборке… Дверь кабинета сейчас же закрылась… На столе — порядок. В чернильном хрустальном приборе искристые, как вино, чернила. По стенам планы приисков, раскрашенные в бледные тона, чертежи подземных разработок. Покрывая воркующий голос приветливого хозяина, вдруг затрещал телефон. Инженер поморщился и, указав гостье на кресло, взял трубку.

— Я слушаю. — Он повысил голос. — Я уже не раз высказывал свое мнение: общественные организации не имеют оснований диктовать управлению приисками технические правила, а тем более противные закону. Нас не похвалят за нарушение установленных норм, соблюдать которые мы обязались. — Он несколько мгновений слушал и сдержанно, но с явкой усмешкой посоветовал невидимому собеседнику: — Если хотите убедиться, будьте добры справиться с текстом «Правил безопасности при ведении горных работ» Наркомтруда, издания прошлого года. Они же, эти молодчики, даже стремянки запасные пожгли. Я вешаю трубку, товарищ. Уверяю вас — очень занят. Что? Да, это забота о жизни рабочих, не что иное. Не будем спорить об убеждениях. Что? — Он рассмеялся. — Но ведь он уехал. Напрасно вы пытаетесь проводить параллели. Ах, вы еще не кончили свою мысль? Простите. — Он кивал головой и повторял в трубку. — Так. Так. Ну и прекрасно. Можете передать все это ему лично по адресу: США, Нью-Йорк, Чатам, девятнадцать, восемь.

Инженер повесил трубку.

— Сидят и придумывают, как бы испортить настроение. Тачки вспомнили, этого недоучку мне в укор ставят.

Лидия чувствовала нервную приподнятость, словно пришла на давно ожидаемое решительное свидание. В голове мчались всевозможные предположения, как он заговорит с ней теперь, после искреннего раскаяния, с которым ушел из ее квартиры неделю назад. Беседа по телефону ворвалась острым клином в их встречу и, кажется, разбила то настроение, с которым оба входили в кабинет.

Инженер с озабоченным лицом прошелся по кабинету, наклонился над столом и что-то записал в блокнот.

— Мне самому этого барона-недоучку навязали на шею. Я в конце концов очень благодарен тому, кто спровоцировал его. По крайней мере, скоро и без усилий освободился от типа, способного только дискредитировать управление. Придумает же, тачки мыть!

Лидия невольно улыбнулась, вспомнив смешной приказ.

— Что вы нашли смешного? Вы, наверное, что-нибудь знаете об этой истории. Расскажите, я очень люблю анекдоты. Кстати, где теперь Соломатин или как его зовут — Жорж?

Лидия удивленно посмотрела на управляющего.

— Не имею представления, господин управляющий, — сказала она. — Вы его, по-видимому, подозреваете в чем-либо?

Она уже чувствовала ту пропасть, которая разделяет ее и этого холеного барина. От нее пытаются узнать адреса предполагаемых преступников. За кого ее принимают? А Тин-Рик, словно не замечая ее состояния, продолжал:

— Я нисколько не обольщался надеждой увидеть русского рабочего более культурным. Наоборот, в силу исторических причин он должен регрессировать. Но бить окна камнем! До чего может довести разрушение главнейших нравственных основ общественности: права собственности и уважения к человеку, как к личности. Все это печально. Завтра в мое окно может влететь камень или что-нибудь похуже. Да, грустно все это. Грустно еще оттого, что мы должны будем расстаться. У вас такой вид, словно мы враги. Вы насторожились, будто я хочу использовать вас в качестве ренегата рабочего класса.

Лидия подумала: «Сам проговорился». Лицо сделалось растерянным. Инженер продолжал:

— Отношения с рабочими у Федора Ивановича обострились настолько, что перед управлением встал вопрос о его переводе. Необходима уступка. Демонстрация уступки. Конечно, мы его устроим не хуже, чем здесь. Вам не грустно будет уехать из родных мест?

Лидия чувствовала шум в голове. Новость, сообщенная инженером, поразила ее: «Неужели в самом деле конец?» Он понял ее состояние. Соскочил со стола, на котором минуту назад уселся, и обнял ее. Не отпуская, осторожно переселил на диван, не встретив сопротивления. Звякнули пружины. Она полулежала, закрыв глаза руками, и не шевелилась. Не сделала движения, даже услышав хруст ключа в замке, повернутого два раза. Инженер подсел к ней, взял руку и прижал к своей щеке. Казалось, наступила минута, которую долго ждал, попытался быть еще смелее, но ничего не мог сделать с ее проворными руками. Вскочил, прошелся по кабинету.

— В чем дело, дорогая? — Лицо было в пятнах, переносицу изуродовала складка.

— В том же самом, о чем мы не раз говорили, — едва слышно ответила она.

Тин-Рик пожал плечами:

— Ну хорошо, давайте поговорим откровенно. Вам нужен настоящий неподдельный муж, чтобы жил в одной квартире, под одной кровлей. Тогда давайте сделаем так. Федор Иванович уезжает, вы остаетесь. Но так как на прииске жить, ничего не делая, неудобно — становитесь моим секретарем. Подождите, не протестуйте, я не все сказал. Для постороннего глаза секретарь, а в действительности — моя жена. Вы девочка умная. Согласитесь, иного выхода нет.

— Да, это единственный выход, — усмехнулась Лидия.

Она поднялась с дивана бледная, губы тряслись. Боясь, что не выдержит и разрыдается, бросилась к двери, повернула ключ и выбежала из комнаты.