Золото

27

Федор Иванович штопал варегу у окна. Он почему-то стеснялся попросить жену сделать ту или другую мелочь и обычно сам чинил рубашки, пришивал пуговицы.

Лидия ворвалась в квартиру со слезами, повиснувшими на ресницах. Он не обратил внимания на ее расстроенное лицо. Ворчливо сообщил, что в конторе уже шепчутся о ее связи с управляющим.

— Пожалуйста, без нравоучений, — сказала она злым голосом. — Я могу тебя порадовать более интересной новостью.

И она рассказала о его предполагаемом увольнении или переводе, ожидая увидеть испуг или, по крайней мере, изумление, но он спокойно вдевал нитку в ушко иголки.

— Да, я думаю на Алдан перебраться. Давно хочется переменить место. Надоел проклятый Витим. Кстати, инженер обещал рекомендательное письмо и вообще похлопотать за меня.

Она с нескрываемым любопытством глядела на мужа. Федор Иванович — на Алдан. Сам хочет. Надоел Витим. Чудеса! Хотела подтрунить, но представила себе, жизнь на малолюдном прииске бок-о-бок с Тин-Риком и поддержала:

— Совершенно верно. Рано или поздно все равно придется убираться отсюда. Поналезут свои люди к Лена-Голдфилдс, лучше заблаговременно распрощаться с ними. — Она нервно всхлипнула. — А ловкий, оказывается, этот Тин-Рик. Зазвал в кабинет и дверь на замок запер. По роже бы съездить.

Федор Иванович повернулся на стуле и отложил иглу на подоконник:

— Ты что, с ума сошла, что ли? От тебя, правда, можно ожидать!

— Минуту назад ворчал, а теперь перепугался насмерть, как бы не обидела твоего начальника. Очень жалею, что не съездила по холеной морде.

— Ты не поняла его. Такой человек может пошутить и будет похоже на правду. Но людям не растолкуешь, только попади на язык, вот о чем я говорю.

— Ты, кажется, ничего бы не имел против, если бы я сошлась с ним; только потихоньку, чтобы, кроме тебя, не знал никто.

— Я о тебе забочусь. Думаешь — приятно мне самолюбие свое прятать. Не спеши к худому, оно само к тебе поспешит. Жизнь, как тайга, велика. Тайгу я меряю двадцать пять лет и конца не вижу.

Лидия в первый раз приметила проседь на виске мужа. Сделалось вдруг жаль этого странного, беспомощного человека, готового ехать куда-то на Алдан, может быть, только для того, чтобы удержать ее возле себя…

— Не расстраивайся, ничего плохого у меня с управляющим не произошло. Даст он тебе и рекомендательное письмо, и отношение к тебе не изменилось нисколько.

Он с благодарностью глядел на жену.

— Не сердись на меня, Лида. Надо на участок сходить.

Лидия осталась одна. Не выходило из головы решение мужа ехать на Алдан. Может быть, он решил ехать только тогда, когда ему предложили уволиться, и для утешения считает решение собственным? Незаметно мысли перебрались на иное. Привычные вещи, — буфет, комодик, трюмо, — весь вид квартирки под влиянием прокравшейся тоски изменялся. Было тихо, только тикали стенные часы. Всецело отдалась мысли о Тин-Рике. Пыталась понять тайную причину создавшихся нелепых отношений. Пыталась обвинить одну себя в неумении подойти к нему. Хотелось оправдать его.

На дворе уже стемнело. Она продолжала сидеть, уютно забравшись на кресло с ногами. Так любила она сиживать, когда не собиралась выходить из дома. Вдруг ее мысли оборвал негромкий стук в окно. Крикнула с досадой:

— Кто там? Входите же, не заперто!

Вошла библиотекарша в своих теплых платках с мохнатыми узлами на спине.

— Странно, стояли под окном на морозе и не попробовали дверь.

Вошедшая осторожно осмотрелась.

— Ну, как же без разрешения, что вы? Я на минутку. Вам, наверное, не нужны теперь газеты, помните, взяли у меня со статьями «Шахтера». У нас собрание сегодня в память забастовки двадцать восьмого февраля. Один товарищ взялся докладик сделать. В статьях есть кое-какой материал. Будьте так добры.

Лидия смутилась от преувеличенной любезности гостьи.

— Знаете, — сказала она, — газеты случайно сожгла уборщица. Мне очень неловко. Но, кажется, в них ничего не было о забастовке.

— Вот именно в одной статье было, я хорошо помню, о положении рабочих перед забастовкой. Вот беда-то. А я обещала. — Гостья посмотрела в лицо. — Вы не читали сегодняшний номер? Замечательная статья. Непременно прочитайте. Ах, какая жалость: я ведь дала слово достать материал для доклада.

— Я еще раз извиняюсь за газеты, — холодно поглядела Лидия на библиотекаршу.

— Что вы, что вы. Я сама виновата. У меня к вам есть еще очень большая просьба. Не знаю, как была бы благодарна вам. Только нашему культпропу не говорите. Он запретил мне просить вас об этом. Я так взволнована. Подумайте сами: многолюдное собрание, торжественные воспоминания и не дали в клуб света. Говорят — энергии не хватает для производства. Не сможете ли вы попросить Тин-Рика. Это от него зависит. Странно. Именно сегодня не хватило энергии. Голубушка, если бы вы обещали…

Библиотекарша попыталась рассказать, кстати, новости о концессионерах, об их странном поведении на приисках, но Лидия остановила ее:

— Знаете, в этих сплетнях много личного. Администрация совершенно ни при чем. Они тоже служащие. Выполняют, что прикажут.

Гостья как-то слишком торопливо отступила к двери.

— К нам, конечно, в клуб не заглянете? Всего лучшего. Извините за беспокойство.

Вслед библиотекарше Лидия возмущенно пожала плечами и с раздражением подумала: «Какое кому дело до моих отношений с кем бы то ни было». Прошлась по комнате резкими шагами и вдруг замерла. Все, начиная от первой встречи с Тин-Риком, до этого посещения славной старушки, — которая вправе так осторожно стучаться в окно, так неискренно с ней говорить, — предстало с необыкновенной ясностью. Сделалось страшно. Ведь он нисколько не любил ее, искал в ней только временное развлечение на скучном прииске, а она готова была разорвать все, что окружало ее, и бросить ему под ноги, как клочки ненужного письма. И охватила радость, что миновала непоправимая беда. Она пригладила волосы, словно они были растрепаны, и глубоко вздохнула.