Девушка в белом кимоно

ГЛАВА 13

Япония, 1957

Я плохо спала, проворочавшись всю ночь на пропахшем плесенью футоне, пока мои мысли сражались с демонами Баку, пожирателями кошмаров. Что, если Кико рассказала Таро о том, что обо мне узнала? Что, если здесь появится отец, чтобы вытащить отсюда и насильно вернуть меня домой? А если Хаджиме проигнорирует мое письмо, которое я оставила ему с охранником, и больше сюда не вернется? И от этой нелепой мысли мои глаза распахнулись.

Свет раннего утра отозвался в них резью. Поморгав, чтобы вернуть четкость зрению, я заново осмотрелась. Сырые пятна на кухонной ширме из рисовой бумаги и лужи на неровном дощатом полу. Прыткий гречишник пророс сквозь напольные доски. Я морщусь. Мне почти удалось убедить себя в том, что ужасное состояние дома было плодом моего воображения. Но действительность оказалась еще хуже, чем до того, как я уснула. Здесь все нуждалось в починке. Кривая дверь стучит о косяк, отклоняясь на дюйм, потом рывком возвращаясь обратно. В образовавшуюся щель просовываются ловкие пальцы и хватаются за край двери.

В испуге я вскакиваю, готовясь убежать. Вот только куда? Выход здесь только один, а в дверь может войти кто угодно: разъяренный хозяин этого дома, сумасшедшие соседи или, что самое страшное, мой отец.

Дверь отъезжает в сторону. Песочного цвета брюки, зеленая брезентовая сумка, приглаженные волосы.

— Хаджиме! — подскакивает мое сердце, и ноги бегут за ним вслед.

Я чуть не сбиваю его с ног, торопясь обнять.

— Вот это да, — смеется он, делает шаг назад, чтобы удержать равновесие, и отпускает сумку, которая падает на пол с тихим стуком. Он целует меня в макушку и возвращает мои крепкие объятия. — Привет.

Мне кажется, что у меня сейчас что-то сломается от таких крепких объятий.

— Привет, — больше мне сказать нечего. Меня переполняют счастье, облегчение и слезы. Ночь оказалась для меня длительным путешествием с тяжелым багажом, но теперь Хаджиме рядом со мной, и он поможет мне перенести его тяжесть.

Его улыбка изгибается, он приподнимает меня на цыпочки и целует. Он еще не брился, и я ощущаю его колючую щетину кончиками пальцев. Расслабившись в его руках, я впервые ощущаю себя плотно стоящей на ногах с момента моего прихода сюда.

— Здесь все в ужасном состоянии, да? — он делает шаг назад и оглядывается. — Я собирался его отремонтировать до того, как ты... — и тут его взгляд падает на мою сумку, и он выглядит озадаченным. — Сверчок, что случилось?

— Я попросила окаасан помочь мне переубедить отца, и она попыталась, но он...

— Выгнал тебя из дома? — он смотрел на меня во все глаза.

— Ой, нет, нет, но... — теребя пальцы, я рассказываю ему, как просила помощи у окаасан. — Она ко мне прислушалась, но вот он не прислушался к ней, — и я объяснила, как отец объявил о своем решении выдать меня за Сатоши без моего согласия. — Но знаешь, что сделала окаасан? — я светилась от гордости. — Не спросив у него, она дала мне выбор. И вот я здесь.

— Но твой отец об этом не знает?

Я качаю головой.

Он стал покачиваться с носков на пятки.

— Нам надо с ним поговорить, — он берет мою сумку и широкими шагами направляется к двери. — Если он обнаружит, что ты ушла из дома, будет еще хуже. Он тогда вообще никогда меня не признает.

— Хаджиме, если я вернусь, то должна буду выйти замуж за Сатоши, — шагнув к нему, я забираю у него сумку из его рук. — Я выбрала тебя, значит, пути назад у меня нет.

Его губы складываются в усмешку.

— И что же это тогда за выбор? Ты не можешь вот так взять и отказаться от своей семьи.

— Разве ты не отказываешься от своей, оставаясь здесь, со мной? — я ставлю сумку возле своих ног и складываю руки на груди.

— Это не одно и то же. Конечно, мне их недостает, но...

— Ты сам сказал, что, если ты тут останешься, это разобьет сердце твоей матери. А как же твои бейсбольные игры по субботам и воскресные обеды с родителями? Я знаю, от чего откажешься ты, Хаджиме. Но ты все равно остаешься здесь, со мной, так что... — я с надеждой пожимаю плечами. — Так что я тоже выбираю тебя, вот и все. Хорошо?

— Нет, Сверчок. Это не хорошо, — он делает крохотный шаг назад, но его достаточно, чтобы между нами возникла дистанция. Он хмурится. — Тебе нельзя терять свою семью из-за меня. Чтобы ты никогда больше не смогла прийти домой? Увидеться с ними? А как же Кендзи? Это безумие какое-то, — он почесал подбородок, потом покачал головой. — Ну уж нет. Я не позволю тебе этого сделать. Не могу позволить. Это слишком. Нет.

— Нет? — с языка, который слишком часто заставляли молчать, легко слетают злые слова. — Это мой выбор! Не отца, не Сатоши и, знаешь что, Хаджиме, даже не твой! — Это громкое заявление повисает между нами.

Он открывает рот, будто собирается что-то сказать, но ничего не произносит. Вместо слов он отворачивается, и у него опускаются плечи.

Мои же, наоборот, широко расправлены, потому что я готова защищать свою точку зрения.

— Разве ты не понимаешь? — из глаз брызнули горячие слезы. — Выбор уже сделан. Окаасан рискнула всем, чтобы он у меня был. И я его сделала. Так что теперь ты должен решить, — в ушах оглушительно стучала кровь, — хочешь ли ты по-прежнему взять меня в жены. Вот в чем заключается твой выбор. Единственный, который можешь сделать ты.

— Но, Сверчок, все не так просто...

— Да нет, все как раз и есть просто. Разве только... — Он передумал. Может быть, он сейчас встретился со своим драконом и, стоя лицом к лицу с тем, о чем просил, понял, что ему это не нужно. Мое сердце оборвалось. Ребенок. Я даже не успела ему рассказать о том, что я, возможно, беременна.

У меня подгибаются колени, и я усаживаюсь на край футона, стараясь сосредоточиться на своих раскрытых ладонях. На решении, которое только что было в этих руках и которое я уже приняла.

И от которого он может отказаться.

Хаджиме сует руки в карманы и начинает ходить по комнате. Шаг, другой, третий.

— Это не должно было так происходить. Мы должны были получить их благословение. Я хотел, чтобы они тоже участвовали в нашей жизни. Чтобы мы вместе планировали свадьбу, может быть, чтобы поговорили с моими стариками по телефону... — он вздыхает и запускает руку в волосы, которые затопорщились в разные стороны между его пальцами. Так, с рукой в волосах, он оглядывает покрытую пылью комнату, стену с мокрыми потеками, лужи на полу. Вздыхает и морщится. — Я думал, у меня будет время подлатать это место. Ты бы пока планировала свадьбу, а я занимался подготовкой нашего дома, но... — он чуть слышно выругался.

— Хорошо, — у меня в груди заканчивается воздух. — Я понимаю. Ты больше не хочешь на мне жениться. Все действительно слишком сложно, — вот и пришел конец. Я почувствовала, как во мне что-то надломилось, как будто где-то внутри погасла лампочка.

— Нет. Нет, я вовсе не это имел в виду, — он садится рядом со мной так, чтобы мы смотрели друг другу в глаза. — Конечно же, я хочу на тебе жениться, — обеими руками он берет меня за щеки и касается моего лба своим. — Я хочу этого больше всего на свете.

— Тогда в чем дело? Что тебе мешает? — шепчу я.

Он снова поднимает взгляд и смотрит мне в глаза.

— Помнишь, я тебе рассказывал о празднике, дне города? Сразу после него мы должны будем отбыть патрулировать пролив. Нам поменяли расписание, — его глаза смягчились. — Я не смогу остаться.

От услышанного я выпрямилась. Я думала, что он пробудет здесь, со мной, еще неделю.

— И как долго тебя не будет?

— Всего две недели, но... Ты-то здесь. Я не могу оставить тебя здесь незамужней, совсем одну в этом месте, — он опускает голову.

Он тянется ко мне, и я обвиваю его руками.

— Твое начальство по-прежнему не подписывает тебе разрешение на брак? Я все подписала, — я запускаю пальцы в его волосы.

Хаджиме поднимает голову и смотрит мне прямо в глаза.

— Я знаю. Я уже заверил бумагу у нотариуса. Я уже дважды относил ее на перевод, но лейтенант избегает меня, потому что военно-морские силы не особо приветствуют, ну ты знаешь... — он отвел голубые глаза. — Да это вообще не имеет значения, потому что пока тебе нет восемнадцати, нам нужно разрешение твоих родителей.

— Мне уже почти восемнадцать! — у меня голос почти срывается на визг. Это катастрофа.

— Я так устал спрашивать у всех разрешения и везде слышать отказы. Сначала от моего лейтенанта, теперь от твоей семьи, — Хаджиме встает, но внезапно его глаза озаряются радостью. — А что, если мы все-таки это сделаем? Мы ведь можем сделать это сегодня вечером.

— Что сделать?

— Пожениться, — он хватает меня и поднимает на ноги, потом прижимает мои руки к своей груди. — Мы можем провести церемонию сегодня вечером, а бумаги выправим позже. А что? Тогда все в этой деревне будут знать, кто ты такая, что мы женаты и что ты со мной.

Я опускаю глаза на наши сомкнутые руки.

— Я люблю тебя, Сверчок. Я хочу прожить с тобой всю свою жизнь. И пусть все будет, как будет. Не будем думать ни о ком другом. Это твоя и моя жизнь. Твоя мама нас поддерживает, значит, мы будем стараться переубедить твоего отца до тех пор, пока он не передумает. По мне, так пусть на это уйдет хоть вся жизнь, я не боюсь. Ну что? Скажи, ты согласна?

Я лихорадочно обдумываю детали. То, что Хаджиме не сдается в попытках расположить к себе отца, согревает мне сердце.

— Но у меня нет платья.

— Тогда выйдешь за меня в том, что на тебе надето.

— Но это кимоно для сна! — смеюсь я, и он смеется со мной.

— Ну надень что-нибудь другое из своей сумки. Главное, скажи, что ты выйдешь за меня, — его мысли уже наполнили его восторгом. — Мы можем пожениться здесь. Я позову ребят, чтобы они помогли. Гости могут принести с собой угощение, и, я не знаю, найдем пастора, или буддийского священника, или кого ты захочешь, — Хаджиме поднимает мои ладони и целует их. — Сверчок, я не могу оставить тебя здесь в одиночестве и незамужней. Я хочу жениться на тебе. Это же мой выбор, да? Ты мне сама так сказала, — он улыбается, глядя на меня. — Так вот, я выбираю тебя. Поэтому выходи за меня сегодня.

В глазах у меня все расплывается, и я понимаю, что они снова полны слезами, но на этот раз от рождающейся во мне лавины счастья.

— Ну хорошо, выйду, — лепечу я.

— Да? — его улыбка становится шире.

И его поцелуй не дает мне повторить ответ.

Настало позднее утро, и Хаджиме ушел, чтобы подготовиться к вечерней церемонии. Он оставил меня с Маико, соседкой, которая вешала на веревку белье. Она извинилась за то, что не зашла познакомиться, признавшись, что я ее напугала. Она решила, что я была шпионкой, пришедшей сюда за земельными налогами. Мы сидели на ступенях крыльца и смеялись над этим, изготавливая украшения вместе с двумя другими женщинами: бабушкой Фумико, пожилой женщиной, жившей через два дома от нас, и Исури, молодой матерью, жившей на соседней улочке.

У Исури был грудной ребенок с пухлыми щечками и пальчиками с ямочками. Дочь Маико, Йошико, присматривает за ним и за вторым своим младшим братом, чумазым Татсу, который без устали носится вокруг, зажав в каждом кулачке по нескольку ленточек. А в это время Йошико бегает за ним и ругается.