Девушка в белом кимоно

* * *

— Сора? Наоко? — в дверь заглянула Хиса. — Настоятель идет к вам.

Мы с Сорой обмениваемся испуганными взглядами. Что, если Матушка с ним уже связалась? Что, если она уже здесь? Что, если они хотят, чтобы мы ушли вместе с ней? Но мы не успели высказать свои подозрения, настоятель подошел к двери.

— Можно мне войти? — его одежда оказывается насыщенного цвета корицы и лишенной орнамента. Он не велик размером, но его влияние на людей и это место очень сильно.

Если настоятель воплощает плодородную землю, то сестры и монахи — его плоды. Воздух наполняют ароматы целого букета специй: карри, кумина, куркумы.

Сестра Сакура снимает очки и, протирая их краем своей одежды, быстро представляет нас друг другу.

Я же не слышу ничего, кроме биения своего сердца.

Что, больше никто не войдет? Мы с Сорой обмениваемся удивленными взглядами.

— Здравствуйте, девочки, и ты, новая жизнь, — говорит настоятель, глядя, как Хиса пытается накормить девочку из шприца. Его радостная улыбка освещает круглое лицо, а глаза щурятся, рассылая во все стороны морщинки-лучики. На такую улыбку невозможно не отозваться, но я не улыбаюсь. Как и Хиса, когда он спрашивает, кушает ли девочка. В ответ она лишь качает головой.

— Она обязательно начнет есть, — отвечаю я им обоим. — Пожалуйста, не прекращайте попыток.

Мы усаживаемся кругом: слева от меня сестра Сакура, сестра Момо, Сора и настоятель, который оказывается справа. Я все еще напряжена и в любую минуту готова выхватить у Хисы ребенка и броситься бежать.

— Я бы хотел, чтобы вы рассказали все с самого начала: как вы оказались у наших дверей, — настоятель складывает руки в широкие рукава своей туники и смотрит на меня.

Они добры к нам, но сумеют ли они нас понять?

— Мы были в Бамбуковом роддоме, здесь, ниже по дороге, — говорю я и замираю, жадно вглядываясь в них в ожидании реакции. Ничего не увидев, я продолжаю дальше:

— Моя мать только что умерла, я была дома и...

Малышка зашевелилась, давая мне повод остановиться и обдумать свои слова. Как мне им все объяснить?

— У меня были осложнения во время беременности. Мы забеспокоились, что я могу потерять ребенка, и бабушка вызвала на дом акушерку. Она сказала, что мне надо сдать анализы, поэтому меня отвезли в роддом, но... — я напряглась и опустила взгляд, не зная, как объяснить бабушкины намерения. — Как мне объяснить вам то, чего я не понимаю сама?

— Наоко, просто расскажи свою правду, — голос настоятеля был мягким и располагающим. Уголки его рта чуть приподнялись. — Иногда, чтобы выгнать змею, приходится ворошить самые глухие заросли.

Постепенно у меня находятся нужные слова, и как только это случается, мне не остановиться. Они текут и текут, обрисовывая события прошлых полутора лет. Я рассказываю им о Хаджиме, о нашей свадьбе, о моей семье. Даже о Сатоши и о том, что он был выбором моей семьи. Я рассказываю, как Матушка запирала калитку, а потом, обменявшись взглядами с Сорой, я рассказываю о младенцах.

Обо всех этих несчастных детях.

О том, как они делали первый вдох, а потом переставали дышать. О Йоко, Джин, Айко, Чийо и многих других. Я не просто ворошу, я не скрываю ничего, чтобы показать им Матушку Сато.

Они слушают, не перебивая и, насколько я могу судить, не осуждая. Глаза Хисы стали мокрыми, и она все время их утирает. Сестры качают головами. Даже Сора тихо плачет. Ее не было с нами — Джин, Хатсу и мной. Может быть, она не знала всей жестокости Матушки Сато?

Сора продолжает мой рассказ, начав с того, в каком состоянии она меня обнаружила. О матушкином чае, нашем бегстве и путешествии до ворот монастыря.

Настоятель вздыхает. Его улыбка исчезает, словно ее и не существовало.

Малышка начинает капризничать, и я тянусь, чтобы ее забрать. Хиса колеблется, но я настаиваю. Я уже не боюсь их неудовольствия. Пока я не понимаю, стоит ли им доверять. Пусть лучше девочка проголодается, чем я лишусь ее навсегда.

— Она здесь? — не выдерживаю я. — Она пришла за нами?

— Та женщина? — спрашивает сестра Сакура с грустным лицом. — Нет, нет, дитя. Мы просто хотели услышать вашу историю.

И я хочу поблагодарить вас обеих за то, что поделились ею, говорит настоятель, выпрямляясь. — И за вашу смелость.

Все тихо кивают в молчаливом согласии.

— Что будет дальше? — спрашивает Сора.

Сестра Сакура поправляет очки.

— Мы доведем все до сведения властей, чтобы они обратили на это внимание, разумеется.

— Но они ничего не будут делать, — возражаю я, переводя взгляд с одного лица на другое. — Расследование ничего не даст.

— Это будет зависеть от того, к кому мы обратимся, — говорит настоятель. — Однажды по побережью шел человек и заметил там монаха, который наклонялся к песку, подбирал что-то и осторожно бросал обратно в море, — настоятель высвободил руки из рукавов и жестами стал сопровождать рассказ. — Человек подошел ближе и спросил: «Что ты делаешь?» Монах остановился, посмотрел на него и ответил: «Бросаю морские звезды обратно в океан. Солнце уже взошло, а прилив выбросил их на берег на верную смерть».

Я качаю свою крошку и внимательно слушаю.

— Тогда человек осмотрелся и снова взглянул на монаха. «Разве ты не видишь целое бесконечное побережье, покрытое выброшенными морскими звездами? Что ты можешь сделать один?» Монах вежливо его выслушал, бросил в воду очередную звезду и сказал: «Ну для этой звезды я уже что-то сделал», — настоятель улыбается, и его глаза светятся радостью. — Понимаешь, Наоко? — он поднимает голову выше. — Ты помогла Хатсу? А ты, Сора, помогла Наоко? А ваши действия помогли этой крохе? — и он кивнул в сторону моей девочки.

Настоятель наклоняется вперед, чтобы встать. Сестры тоже поднимаются. Остаются только Сора и Хиса. Я снова смотрю на свою спящую птичку. Бабушка часто говорила: «Даже пустое место собой что-то представляет».

А моя дочь — не пустое место.

— Брат Юдай? — вдруг произношу я.

Настоятель оборачивается и возвращается через порог с приподнятыми бровями.

— Что, дитя?

— Пожалуйста, если вы сможете об этом договориться, я бы хотела увидеться с отцом.

Я зашла слишком далеко, чтобы опускать руки.