Грааль

Глава 17

В тот вечер за столом я хотел отыскать Лленллеуга и Моргаузу, но ни того, ни другого так и не заметил. Не было их. Меня это навело на определенные размышления. Может, кто еще заметил их отсутствие, но мне об этом не сказал. С другой стороны, Артура и Гвенвифар тоже не было за ужином, и это никого не удивило. Король и королева часто ужинали в компании друг друга, и это правильно.

Тем не менее, я решил, что переговорить с Мирддином не лишнее. Все равно я хотел спросить у него, что он думает о затее Артура со строительством храма, и заодно обсудить Братство Грааля. Быстро покончив с едой, я отправился на поиски Эмриса. Легко сказать! Все знают, как трудно найти Эмриса, когда он этого не хочет. У него много дел, столь же разнообразных, сколь и непонятных. То он рядом с Пендрагоном, а то уже в Каэр Эдин на севере, или возвращается из Иерны. Кто из лордов ему понадобится в следующий раз, какие у него дела с епископами и аббатами, что за предзнаменования ему понадобилось срочно проверить — никто не знает.

Я нашел его на берегу озера, но не сразу. Он ловил рыбу под Тором, поскольку с детства пристрастился к этому занятию. А когда нашел, первым делом спросил:

— Как ты считаешь, эта идея с Братством — довольно неожиданный шаг?

Мирддин задумался.

— Давай-ка прогуляемся, Галахад.

Мы пошли по узкой тропинке, ведущей от озера. Тихий вечер заканчивался. Небо отливало золотом, и первые звезды уже зажглись.

— Для меня прозвучало неожиданно, — начал я разговор.

— А что, когда-нибудь было более подходящее время? — спросил он, наклоняясь, чтобы сорвать травинку. — Ты считаешь, добро должно вечно стоять в тени, ожидая возможности проявить себя?

— Боже упаси! Но посмотри сам: мы недавно заключили мир с саксами, и почти сразу вынуждены были ввязаться в войну с вандалами. И, как будто этого мало, пришла засуха, а вместе с ней и чума. Народ начал покидать дома, отправляться в чужие земли. Мне кажется, что этого более чем достаточно, а тут еще… — Мне не удалось подобрать слов для точного обозначения планов Пендрагона, и я просто неопределенно махнул рукой в сторону Тора.

Мирддин долго смотрел на меня своими острыми золотыми глазами, что-то прикидывая. А потом сказал:

— Ты довольно точно выражаешь мои мысли.

— В самом деле?

— А что тебя удивляет?

Я вынужден был признать, что меня действительно удивляют планы Артура.

— Но ведь ты — его Мудрый Советник?..

— Ты мог бы заметить, что у короля есть собственное мнение.

— Да, но…

— Ему просто не терпится, — Мирддин ответил, не дав мне закончить. — Он упрям и импульсивен. Я советовал повременить с идеей Братства. Мои поиски подходят к концу, надо бы подождать немного… Только он не слушает. Торопится. «Летнее Королевство рождается, Мирддин, — говорит Артур. — Нельзя его задерживать. Мир и так долго ждал. Разве это не грех — сдерживать то, что способно принести так много добра?». Ну и ты видел, — заключил Мирддин. — Он исполнен святой ревности и небесного честолюбия. И никто не может ничего сказать ему поперек, потому что он просто не услышит, а если и услышит, то прислушиваться не станет.

— Ты не советовался с Элфоддом? Возможно, Элфодд мог бы его убедить…

— Что толку? Два сапога — пара. После исцеления Артура епископ убежден, что Царство Небесное близко, и что Верховный Король — это Божий инструмент для его установления здесь и сейчас. Они подстрекают друг друга.

— А Гвенвифар? Неужто королева не найдет способ убедить мужа немного подумать?

— Могла бы, наверное, — Мирддин устало вздохнул. — Только, видишь ли, королева совсем недавно видела мужа на смертном одре как раз в этом самом месте. Гвенвифар так рада, что Артур снова жив-здоров, что в ее глазах даже чрезмерно усердный Артур предпочтительнее умирающего. Нет, она не станет разубеждать его.

Да, пожалуй, дела обстояли хуже, чем я полагал. Артур, чудесным образом исцелившийся, раз и навсегда избавившийся от врагов, внезапно загорелся добродетелью и добрыми делами. И что в этом плохого? Кто сказал, что он неправ? Разве Артур, после своего чудесного исцеления утратил свою проницательность? Разве тот, кто удостоился видения, не может лучше других истолковать его?

— Я думал, что для тебя, Мирддин, Летнее Королевство — это земля и звезды, — сказал я, неспешно идя по тропинке. — Я думал, ты тоже хотел этого больше всего на свете.

— Да, ты прав! — Эмрис удивительно эмоционально отреагировал на мои слова. Точно, как ястреб. — Я все делаю для его прихода! — воскликнул он. — Кто бы знал, как я хочу его появления, и чего оно мне стоит! Воистину, Галахад, я делаю больше, чем могу. — Голос Мирддин стал торжественным и печальным. — Но это делается не так.

Я ждал продолжения, а он покусывал травинку.

— Летнее Королевство близко, Галахад, ближе, чем когда-либо, — можешь быть уверен. Но его нельзя заставить наступить. Нельзя его торопить, а то сделаем только хуже. Теперь у нас есть шанс — шанс, который может никогда больше не представиться. Инстинкт подсказывает мне, что действовать следует со всей осторожностью.

— Разумно, — согласился я.

— А если я ошибаюсь? — неожиданно пробормотал Мирддин, и в его голосе слышалась боль. — А вдруг прав Артур? Что, если рука Божья избрала его, чтобы совершить этот великий и славный подвиг? Противиться этому, хотя бы просто сомневаться, значило бы идти против Божьей воли. Неужели я, так долго трудившийся для создания Летнего Королевства, не могу распознать его приближение теперь? И вообще, может Бог вознаграждать своих верных служителей еще до того, как их труд завершится?

Я не понял его последних слов, но, прежде чем успел попросить его пояснить, он заявил:

— Можем ли мы быть уверены, что Божественному велению ничто не может противостоять?

— А если это не Божественное веление?

— Значит, Братство не поможет, — просто заключил он, бросая травинку в воду.

Мирддин мудр и проницателен. Он не только разгадал суть моих собственных сомнений, но и предложил ясное утешение.

— Ты узнал что-нибудь еще о Моргаузе? — Меня сейчас этот вопрос беспокоил больше всего.

— Только то, что она дворянка из Каэр Уинтана, — ответил он, его лицо посуровело. — По крайней мере, так говорят. — Он явно не хотел допускать меня к своему расследованию. Но почему? Нет уж, я буду продолжать.

— Кажется, Лленллеуг изменил свое мнение о ней, — заметил я. — До ее исчезновения он на дух ее не выносил. А теперь, когда она вернулась, он с нее глаз не сводит.

— Согласен, выглядит странно, — кивнул Мирддин.

— «Странно»? И всё? Мне казалось, раньше тебя это больше беспокоило.

— Меня? С чего бы?

Вот и поговори с ним! Я вдруг почувствовал себя глупо из-за того, что ввязался в дела, которые меня не касались. В конце концов, если бы что-то было не так, Мудрый Эмрис знал бы; он всегда отслеживает самые тонкие изменения силы и ведает скрытый смысл событий.

— Что ж, — признал я, — возможно, я слишком поспешен в своих выводах. В конце концов, вреда от нее никакого.

Мирддин кивнул, но мне показалось, что думает он о чем-то своем. Дворец на вершине Тора казался темным контуром на фоне бледно-лилового неба.

— Будь настороже, Галахад, и молись, — рассеянно сказал Мирддин. — Молитва и осторожность.

Он повернул к Тору, оставив меня наедине с моими мыслями. Мне пришло в голову посетить святилище — старое святилище, где торговец оловом Иосиф воздвиг первую церковь на Острове Могущественных, и где впервые в этом царстве миров был явлен Грааль. Эта простая глинобитная хижина так и стояла на старом месте, рядом с первой маленькой церковью на холме над озером.

Добрые братья аббатства часто молятся в святилище, и я подумал, не встречу ли я кого-нибудь из них, но когда я подошел, стало ясно, что там никого нет. Вот видите: я верую довольно своеобразно. Бог ведает: во мне нет ни малейшей нелюбви к добрым братьям, но они все такие ученые; рядом с ними, особенно за молитвой, я неизменно ощущаю себя язычником. Вины братьев в том нет, это я виноват. Быть может, истовость их молитв показывает недостаточную глубину моей собственной веры. Они, конечно, достойны всяческих похвал, но я скроен из другой ткани. Мой удел — проводить дни на коне, с копьем и щитом. И да будет так!

Святилище вырисовывалось на фоне угасающего неба темным контуром, и я немного постоял, думая о его древности. Во мне нарастало благоговение, с ним в душе я и поднялся по склону холма и вошел внутрь. Простая голая комната, способная вместить троих-четверых братьев, не более. Единственное узкое окно над алтарем, сам алтарь сложенный из трех каменных плит. На алтаре — свеча, но она не горит, и внутри святилища темно, как в пещере.

Темнота вовсе не мешала чувству умиротворения и покоя, которые, казалось, наполняют крошечную часовню безмятежностью, широкой, как море. Войдя, я встал на колени и прикрыл глаза, с головой окунувшись в этот океан спокойствия; непреодолимая волна влекла меня в свои бездонные глубины. Или высоты?..

Я не молился, а просто отпустил свой ум, позволив ему плыть по течению в море покоя. Никаких мыслей, только желание погрузиться хотя бы ненадолго в океан тишины и безмятежности. Наверное, это тоже можно назвать молитвой, не знаю.

Не могу сказать, как долго я пребывал в этом состоянии, я не думал о времени, время растворилось в вечности; в какой-то момент мне показалось, что я стою на коленях в святилище уже целую жизнь. Где-то в мире происходят какие-то события, идут войны, шумят толпы людей, а здесь — остров блаженного довольства, сопровождаемый желанием, чтобы все это длилось вечно. Пусть я навсегда останусь здесь таким, каков я есть именно в этот миг. Ничего другого я не хочу.

Я старался удержать эту мысль, цеплялся за нее, взывал в глубине души: Царь Небесный, не отринь меня! Я даже непроизвольно выкрикнул эту мольбу, страстно желая ответа. И он пришел. Лицо и руки начало покалывать. Где-то глубоко во мне зарождалось чудесное ощущение, словно вокруг меня заплескалось полотно света, а в теле родилось предчувствие мягких языков пламени, не обжигающих, но греющих душу. Я погружался в живой свет! Ощущение было настолько сильным, что я открыл глаза и увидел перед собой ту самую святыню в золотом свечении, блики которого скользили по стенам бедного святилища, как отражение света на воде.

В другой раз я мог бы удивиться этому чуду, но не сейчас. В моем нынешнем сознании это казалось совершенно естественным. Так и должно быть. Единственное, что меня занимало, это перебегающие световые волны, у которых не было источника: свет просто сиял сам по себе и проявлялся повсюду, заливая грубые стены мерцающим золотом. Удивительное наслаждение — смотреть, как все блестит и переливается, и я пребывал в невыразимом восторге. Сердце трепетало, я снова чувствовал себя ребенком, охваченным блаженством, превосходящим всякое понимание.

А потом… потом случилось чудо. Свет усилился, его сияние становилось все более плотным, как бы обретая телесность, и на меня пахнуло теплом, подобным тому, которое возникает, когда солнце прорывается сквозь облака и согревает землю силой своих лучей. Воздух наполнил легчайший звон серебряных колокольцев, колеблемых ветром. Звук стал светом, а свет — звуком; Я понял, что и свет, и звук — форма проявления той силы, которую мне пока не постичь.