Оборона Лиепаи (июнь 1941)

Командир 148-го иап майор Зайцев свидетельствует: «О наступлении войны я узнал накануне от командира 6-й сад полковника Фёдорова, который вызвал всех нас, командиров полков дивизии. 21-й полк сидел в Риге, я — в Либаве, 31-й СБАП — в Вайноде, и № — ра не помню СБАП [так в оригинале; следует читать «40-й скоростной бомбардировочный авиационный полк». — Авт.] — в Вентспилсе, к себе, в Ригу в 20.00 21 июня [или Зайцев путает и летал он в Ригу ранним утром 22 июня после получения Директивы № 1 штабом 6-й сад, или, что тоже вполне возможно, еще до того, как в войска пришла собственно Директива № 1, из Москвы уже были даны схожие указания — Авт.]. Там нам была дана команда по боевой готовности, но (самолёты противника) не сбивать, а сажать! Это было сказано всем. На недоумённые вопросы было подтверждено сиденье и всё [так в оригинале; следует читать: «Сажать и всё!» — Авт.]. В 22 ч 21-го июня я в тумане взлетел к себе в Либаву.

Наш полк, получивший некоторый боевой опыт в Финляндии, был мной заранее приведён в боевую готовность. Все самолёты были рассредоточены, оружие опробовано. Все мы, лётчики ночевали на аэродроме на казарменном положении и к войне были готовы, правда, с таким престранным указанием — «Не сбивать!» Но это указание нам войну начать не помешало..».[177]

Дежуривший в ту ночь по аэродрому Лиепая А. Д. Очередников четко фиксирует время получения директивы: «С 21 на 22 июня 1941 г. я заступил дежурным по гарнизону мест. Батпурви. В 3.15 утра объявил боевую тревогу..».[178] Его слова подтверждает Дегтярев, согласно его воспоминаниям, полк был поднят по тревоге в 3 ч 30 м: «22 июня в 3 часа 30 минут нас вновь подняли по тревоге по прибытии к самолётам (мы) запустили моторы, прогрели их и ждали дальнейших указаний».[179] Это бесценная информация, дело в том, что большей части документов 6-й сад, за июнь — июль 1941 года пока ненайдено, поэтому сведения, содержащиеся в воспоминаниях военнослужащих полка, фактически единственная, на данный момент, информация, о событиях в 148-м иап в ночь с 21 на 22 июня.

Интересно, что заместитель командира полка по политической части Головачев в своих воспоминаниях не отмечает объявление тревоги под утро, по его мнению, тревогу объявили еще вечером: «Всю ночь на 22 июня авиаполк и база находились в состоянии боевой тревоги с мыслью (кстати, подсказанной сверху), что это — боевая тревога для больших лётно-технических учений, которая, по нашим предположениям, завершится завтра вылетами по заданию штабдива».[180] Это замечание сходится с воспоминаниями командира полка, однако, в дальнейшем рассказе Зайцев пишет о том, что после того, как прилетел и объявил тревогу, он спокойно лег спать в 24 ч: «…После моего прилёта из Риги я собрал всех командиров эскадрилий, передал им полученную информацию, и часов в 12 ночи мы легли спать…».[181]

Тем не менее, еще до начала первого немецкого налета 148-й иап был приведен в боевую готовность, личный состав рассредоточил самолеты и прогрел моторы. Еще раз процитируем Дегтярева: «…В 3 часа 30 минут нас вновь подняли по тревоге и по прибытии к самолётам (мы) запустили моторы, прогрели их и ждали дальнейших указаний…». Ввоспоминаниях командира полка тоже отмечено, что и оружие было опробовано: «Все самолёты были рассредоточены, оружие опробовано…».

Согласно доклада о действиях зенитной артиллерии ЛибВМБ по самолётам и наземным войскам противника в период с 22 по 27 июня 1941 г. старшего лейтенанта Ткаленко к началу войны части 84-го озадн находились в готовности № 1.

Первый налет немцы произвели из морского сектора на высоте 1500–2000 метров.[182] «В 4.00 на летное поле Большого Либавского аэродрома посыпались бомбы!».[183] Заместитель командира 6-й сад по политической части полковой комиссар Рытов в своих мемуарах фиксирует точно время первого налета — 3 ч 57 м.

Аэродром был атакован самолетами седьмой эскадрильи 3-й группы 1-й бомбардировочной эскадры люфтваффе (III/KG 1). Повоспоминаниям оберлейтенанта М. фон Коссарт, в то время командира 7-й эскадрильи 1-й бомбардировочной эскадры (7/KG 1), впервой атаке группа Ju.88 сбросила бомбы на ряды совершенно незамаскированных самолетов, выстроенных, как на параде, рядами по краям аэродрома Лиепая. Вероятно это и были 14 неисправных самолетов. Единственной защитой был один зенитный пулемет на аэродроме и несколько орудий в районе порта, которые не нанесли никакого ущерба атакующей стороне. В журнале боевых действий 27-й армии, первый удар по Лиепае также зафиксирован в 4 утра: «В 4 часа утра 7 самолетов противника бомбили аэродром в Либаве. 4 самолета уничтожено на земле, ранены 3 красноармейца. Один самолет противника сделал посадку в лесу [не подтверждается немецкими данными] поблизости, а 6 ушли обратно…».

Из штаба 6-й сад об авианалете ответили, что это, видимо, «фашистская провокация, естественно, требующая спокойствия и выдержки», Головачев указывает на то, что в ходе налета была устойчивая связь со штабом дивизии, и на вопрос, что делать, последовало решительное — не поддаваться на провокации. А. П. Дегтярев подтверждает, что команды подняться на перехват не поступило.

Заместитель командира 6-й сад по политической части полковой комиссар Рытов подтверждает, что штаб дивизии не разрешал 148-му иап оказывать противодействие немецким самолетам, в свою очередь, имея на этот счет указания от штаба ВВС ПрибОВО в Риге: «Вошел офицер оперативного отдела с только что полученной радиограммой. Мы буквально впились в нее глазами, однако нового в ней ничего не было: на провокации не поддаваться, одиночные самолеты противника не сбивать (!). — Нас лупцуют, а мы помалкивай. Ничего не понимаю, — раздраженно произнес командир [имеется в виду командир 6-й сад полковник И. Л. Федоров. — Авт.] и бросил шифровку на стол…».[184]

Командир полка майор Зайцев объясняет в воспоминаниях отсутствие противодействия противнику туманом, а далее сообщает, что еще во время первого налета была потеряна связь с вышестоящим командованием: «Первый налёт нам никакого вреда не причинил, так как аэродром был закрыт густым морским туманом. Такие туманы бывают только на побережье Балтики, да ещё и в Англии (там я, правда, не был — только об этом читал). Немцы повторили налёт ещё часов примерно около 6-ти. Мы тоже не взлетали — туман не давал взлетать, а выше была ясная хорошая погода. Аэродром наш после 2-го налёта тоже не пострадал, правда, были повреждены около 10-ти самолётов, которые стояли в линейке без моторов и не были рассредоточены, как неисправные. На лётном поле появились воронки от бомб, но они быстро были засыпаны обслуживавшим нас БАО. [здесь и далее — батальоном аэродромного обслуживания. — Авт.] капитана Анцишевского. Связь с Ригой была повреждена (ещё) при первом налёте, и поэтому все дальнейшие решения на войну я принимал самостоятельно…».[185]

Однако туман не помешал приземлиться трем И-153 из звена, дежурившего в Паланге, по воспоминаниям С. А. Овчинникова: «Звено самолётов из 3-й эскадрильи, в которой я служил, находилось на аэродроме «Паланга». В первые часы первого дня войны они приняли на себя удар — по ним был открыт артиллерийский огонь немецкими войсками, подошедшими к нашей границе. Наши лётчики взлетели с аэродрома Паланга, обстреляли лес, откуда шла стрельба, и прилетели на аэродром Либава, а тут уже нас два раза бомбили. Технический состав с аэродрома «Паланга» приехал на автомашине. В это время в Паланге дежурили лётчики: комиссар эскадрильи капитан (фамилию забыл), лейтенант Землярчук, лейтенант Фокин, техник — техник-лейтенант Дулзенко, и другие. Они набрали остатков от разрывов снарядов — показать нам, что, мол, нас в Паланге обстреляли, а у нас в это время шёл воздушный бой над аэродромом. Наше звено всё благополучно прибыло на свой аэродром и вступило в бой с противником. Лётчики рассказывали: когда взлетали с аэродрома Паланга, то увидели — село [так в оригинале — Авт.] Паланга уже горело, и в окрестных сёлах шёл бой. Там стояли наши части, и недалеко от Паланги был пионерский лагерь (дети военнослужащих и другие). Судьба этих детей, семей была, вероятно, тяжёлой, потому, что в первый же день войны Паланга была занята немцами».[186]

А. П. Дегтярев уточняет, что самолеты дежурного звена, избежавшие уничтожения на аэродроме в Паланге, все-таки были потеряны: «Звено наших самолётов дежурило на границе, в местечке «Кретинга», и когда там началась артиллерийская стрельба, они взлетели и прибыли на аэродром в Либаву, (но) при посадке все трое скапотировали (перевернулись), так как попали в воронки».[187]

Время второго появления немецких самолетов над Лиепаей, пока не уточнено документами, но в воспоминаниях это происходило около 6 ч утра. Война продолжалась уже два часа, а советское высшее военно-политическое руководство все еще не отдавало внятных указаний войскам приграничных округов, а те, подчиняясь Директиве № 1, продолжали «не поддаваться на провокации». Представить, что чувствовали в этой ситуации боевые пилоты, ветераны войны с Финляндией, не составляет труда… Выдержке этих людей можно просто позавидовать, но судя по всему, после второго налета, нервы у людей начали сдавать — атмосферу передает А. Г. Рытов: «К нам подошел комиссар Головачев. Глаза его были воспалены. — До каких пор нам руки связанными будут держать? — Он зло пнул подвернувшийся под ногу камень. — В общем, докладываю: летчики решили драться, не ожидая решения сверху. За последствия буду отвечать вместе с ними…».[188]

Несмотря на решимость личного состава, командование ВВС СЗФ продолжало играть в молчанку. Вновь слово А. Г. Рытову: «Я связался с членом Военного совета округа и доложил обстановку в Либаве, надеясь получить совет или приказ. Но он ничего вразумительного не сказал. Напомнил только об одном: — Что будет нового — докладывайте!?»[189] После таких вот ответов командования, похоже, у личного состава никакого уважения и пиетета к нему (командованию) не осталось, и опять цитата из мемуаров Рытова: «Стало ясно, что в этой труднейшей и запутанной ситуации приходится рассчитывать только на свой боевой опыт и поступать так, как подсказывает партийная совесть.»[190]

После второго налета наступила пауза, полковой комиссар Рытов, посоветовавший Зайцеву и Головачеву уповать на свою партийную совесть, улетел в Ригу. О почти пяти часах времени между вторым и третьим налетами на Лиепаю в воспоминаниях ветеранов полка практически нет никаких подробностей. После 12 ч из Москвы пришла вторая директива, которая была не менее запутанная, нежели первая. Фактически, исходя из нее, каждый командир вынужден был, вместо четкого отдания приказа, терять время на отгадывание этой головоломки — то ли есть у нас война с Германией, то ли это просто нападение и надо все еще не поддаваться на провокации! В общем, каждый из получателей должен был понять, и как показал ход последующих событий, понял Директиву № 2 по-своему и начал ее выполнение по собственному разумению.

Штаб ВВС СЗФ на основании директивы № 2 издал боевой приказ № 01/ОП. В приказе ставились следующие задачи: «…Третье. ВВС ПрибОВО втечении 22.6.41 уничтожают наземные части противника в районах Мемель, Тильзит, Шталлупенен, Инстербург.