Гранды. Американская сефардская элита

13. ЧЕЛОВЕК, ВЫЗЫВАЮЩИЙ ОГОНЬ НА СЕБЯ

Американской еврейской общине нужен был человек, который стал бы ее совестью. По крайней мере, так считал молодой Урия Филлипс Леви из Филадельфии, который, похоже, уже в раннем возрасте решил, что будет выполнять эту роль. Для него стоял вопрос об ассимиляции — утрате всего того, что означало быть сефардским евреем, или о преемственности, и он придавал огромное значение последней. Он не одобрял того, что, как он слышал, происходило в таких городах, как Новый Орлеан, и таких людей, как Иуда Туро, которые были евреями только наполовину. Он не одобрял таких филадельфийцев, как девушки Фрэнкс, которые, казалось, не только не заботились о своей стране, но еще меньше заботились о своей вере, стремясь, очевидно, только к тому, чтобы выйти замуж за титулованных англичан. Он не одобрял своих двоюродных братьев Леви — Самсона, Бенджамина и Натана (последний был партнером Дэвида Фрэнкса), которые танцевали в Ассамблее, вступали в христианские клубы и лишь на словах относились к своему благородному наследию. Все их дети выходили замуж за христиан и переходили в другую веру. Урия Филлипс Леви считал, что американским евреям нужны Великие люди — такие, которые будут стоять на четвереньках как американцы и так же на четвереньках как евреи, которые займут руководящие посты в американских институтах, но на своих собственных еврейских условиях. Это был большой заказ для уже серьезно раздробленной и разобщенной группы людей, но Урия Леви его выполнил. Он был небольшого роста, но его эго было огромнее, чем вся новая республика. Не менее значительным было и то, что Урия Леви почти всю жизнь носил на своем маленьком плече.

Быть крестоносцем, борцом за права человека он считал своим правом по рождению. Ведь он был филадельфийцем Леви. К его семье, считал Урия Леви, нельзя относиться легкомысленно. В конце концов, Джордж Вашингтон был на свадьбе его бабушки и дедушки. Его прапрадед был личным врачом короля Португалии Иоанна V. В семье Леви были заключены все подобающие случаю браки. Одна из сестер Урии вышла замуж за Хендрикса, другая за Лопеса — одного из вест-индских кузенов Аарона Лопеса. Хотя семью Урии иногда называли «бедной ветвью» (Самсоны Леви были значительно богаче), Леви не могли ничем не гордиться.

В 1806 г., когда Урия Леви объявил о своем намерении начать военно-морскую карьеру, ему было всего четырнадцать лет. Он уже научился определять по силуэтам названия и флаги всех кораблей, которые входили и выходили из филадельфийской гавани. Сначала он записался в кают-компанию, в обязанности которой входило, в частности, заправлять койку капитана. К осени следующего года началась война 1812 года, и президент Джефферсон объявил эмбарго на всю американскую торговлю с Европой. Это означало, что судоходство простаивает, и Урия использовал это время для посещения навигационной школы в Филадельфии, где быстро обнаружились его блестящие способности.

Американский флот в это время был построен по образцу британского. Его офицерский состав состоял из людей со старыми традициями, которые все «знали» друг друга и считали себя «джентльменами». Иными словами, американские морские офицеры представляли собой своего рода клуб, правила, ритуалы и требования к членству в котором были непреложными. Ни один еврей никогда не был офицером ВМС США, и было немыслимо, чтобы кто-то захотел или попытался им стать. Урия Леви выбрал для своей арены тот институт американской жизни, где роль еврея всегда была самой слабой, самой капитулянтской, где евреям традиционно отводилась самая низкая власть и самая низкая работа.

В 1809 г. закон об эмбарго был отменен, и Урия Леви — теперь уже выпускник военно-морского училища — вернулся на службу. Вскоре он впервые столкнулся с властными структурами.

В годы между двумя войнами на улицах американских портовых городов орудовали британские банды, искавшие восприимчивых молодых людей, которых можно было буквально заманить на службу в британский флот. Однако американцы, имевшие при себе соответствующие документы, обычно были защищены от подобной опасности, и Урия Леви, естественно, позаботился о том, чтобы его «охранное свидетельство» было в полном порядке. В результате, когда однажды днем в филадельфийском кабаке раздался крик «Банда пресса!» и большинство молодых людей поспешно направились к задней двери, Урия Леви остался невозмутим, потягивая кофе.

Отряд британских морских пехотинцев в белых бриджах и синих мундирах, с высокими красными плюмажами, растущими из толстых шако, ворвался в комнату с винтовками наперевес и потребовал предъявить удостоверение Урии. Урия достал из нагрудного кармана удостоверение. Один из морпехов взял удостоверение, просканировал его, посмотрел на Урию и сказал: «По-моему, ты не похож на американца. Ты похож на еврея».

Урия невозмутимо ответил: «Я американец и еврей».

«Если у американцев на кораблях работают торговцы-евреи, то неудивительно, что они так плохо плавают», — сказал сержант.

Нрав Леви взял верх. Урия тут же разжал кулак и ударил британского сержанта в челюсть. Второй член банды журналистов мгновенно поднял приклад винтовки и одним ударом свалил Урию. Когда Урия Леви пришел в себя, он находился на гауптвахте британского катера «Вермира», направлявшегося на Ямайку.

Несколько жалких недель Урия провел в рабстве на британском судне. Ему неоднократно приказывали присягнуть флоту Его Величества, и каждый раз он отказывался, вежливо и официально заявляя: «Сэр, я не могу принять присягу. Я американец и не могу присягнуть на верность вашему королю. А я иврит, и не присягаю на вашем завете, да еще с непокрытой головой». Очевидно, командир «Вермиры» понял, что попал в несколько необычную ситуацию. Возможно, его неуверенность в том, что такое еврей, заставила его отнестись к Урии Леви с некоторым почтением. Строгость и надменность молодого человека, а также тщательно продуманные ответы намекали на то, что капитан находится в присутствии Персоны. На Ямайке Урия получил аудиенцию у сэра Александра Кокрейна — британца, который через несколько лет прикажет поджечь город Вашингтон. Урия, однако, нашел сэра Александра сочувствующим и не одобряющим практику импрессарио. Сэр Александр просмотрел документы Урии, сказал, что они подлинные, и объявил, что Урия может быть освобожден при условии, что он самостоятельно вернется в Соединенные Штаты. Через несколько недель он снова был в Филадельфии.

В 1811 г. Урия Леви накопил достаточно денег, чтобы приобрести третью долю в 138-тонной шхуне «Джордж Вашингтон» — по фамилиям других его партнеров, Джорджа Мезонкорта и Вашингтона Гаррисона. Леви был назначен капитаном судна. «К этому времени, — писал он в своих мемуарах с неизменной легкой самоуверенностью, — я прошел все ступени службы — каютного мальчика, рядового матроса, трудоспособного матроса, боцмана, третьего, второго и первого помощников, вплоть до капитана. Благодаря восьмилетнему опыту и обучению на плаву и на берегу, я познакомился со всеми сторонами своей профессии — от наведения компаса до определения высоты солнца, от сращивания каната до ловли грот-мачты, от удержания катушки до управления кораблем при штормовом ветре». Он был, пожалуй, первым командиром в истории американского судоходства, который прибил мезузу у двери своей каюты; это был подарок его гордой еврейской матери. Когда он принял командование судном «Джордж Вашингтон», Урии Леви было всего девятнадцать лет.

Первым его заданием был груз кукурузы, который Урия перевез на Канарские острова и продал за 2500 испанских долларов. Затем он взял второй груз канарского вина и направился к Островам Зеленого Мыса, расположенным у берегов Африки.

Прибыв к острову Мэй в группе островов Зеленого Мыса, Леви бросил якорь и начал, как оказалось, длительную стоянку. В общей сложности он простоял на якоре в открытом море около трех недель, и в своих многочисленных мемуарах он так и не смог удовлетворительно объяснить ни причины своего пребывания, ни то, почему, что совершенно необъяснимо, он так и не попытался выгрузить свое вино. Занимался ли он в эти недели изучением работорговли? Возможно. Острова Зеленого Мыса находятся у западного побережья Африки, вдоль которого тянулась цепь рабовладельческих «замков». Во время своего пребывания на островах Леви подружился с другим американским капитаном, Леви Джоем, и они провели вместе немало времени. Капитан Джой, безусловно, был вовлечен в работорговлю и мог считаться определенным экспертом в этом деле. Они с Урией Леви часто встречались на берегу за обедом и обменивались визитами на корабли друг друга. О чем они говорили? Невозможно сказать, да и трудно понять, как Урия относился к работорговле, поскольку его визит на остров Мэй закончился драматически.

Однажды за ужином на борту корабля капитана Джоя Урия был внезапно прерван взволнованной парой членов его команды, которые вскочили на борт со шлюпки «Джорджа Вашингтона» с криками: «Сэр, ваш корабль украли!». Урия бросился к поручням и смотрел, как его корабль под полным парусом исчезает за горизонтом. Это был последний раз, когда он видел его. Коварный первый помощник и несколько сообщников из числа экипажа подстроили пиратство. С ними ушли все испанские доллары Урии Леви и все его бочки с вином с Канарских островов. К тому времени, когда он, обнищавший морской автостопщик, добрался до дома, Америка уже во второй раз вступила в войну с Англией.

Для прохождения военной службы у Урии Леви было два варианта. Он мог записаться в каперы — занятие часто прибыльное, особенно если удавалось захватывать вражеские корабли и делить добычу, — или поступить на службу в ВМФ США в качестве парусного мастера, получая скромные сорок долларов в месяц. Хотя, по его словам, это давало «мало перспектив для продвижения по службе и мало выгоды», флот «служил лучшим доказательством любви к моей стране». Кроме того, он явно был нацелен именно на это. 21 октября 1812 года, после визита к бостонскому портному, Урия Филлипс Леви впервые предстал перед публикой в полной форме военно-морского флота Соединенных Штатов, как это было во время войны 1812 года: «Темно-синий двубортный мундир с отложным воротником с двумя петлями золотого шнурка на каждой стороне; синие шерстяные панталоны и белые чулки; черный шелковый галстук с белой рубашкой и черная шляпа с кокардой».

Он был щеголеват: стройный, хорошо сложенный, с темными волосами, завитыми бакенбардами, идеально подстриженными и завитыми рулевыми усами. В первые годы службы на флоте он часто бывал на Манхэттене, где посещал синагогу в «Ширит Исраэль», принимал гостей на лучших чаепитиях и званых ужинах, его часто видели прогуливающимся с хорошо знакомыми девушками по Стейт-Стрит и Бэттери-Уок. В Нью-Йорке до него дошли слухи, что бриг «Аргус», уже несколько месяцев стоявший на якоре в бухте, готовится к прорыву британской блокады. Урия одолжил гребную лодку, подплыл к «Аргусу» и представился его командиру. «Зная, что плавание «Аргуса» не может не быть захватывающим, — писал он, — и надеясь, что он встретит врага в таких обстоятельствах, которые позволят сражаться, я попросил и получил разрешение присоединиться к нему в качестве добровольца».