Гранды. Американская сефардская элита

12. ЛЕГЕНДЫ И НАСЛЕДИЕ

У каждой из старинных семей есть своя любимая легенда, и тетя Эльвира Натан Солис знала их все. Одни из самых романтичных, несомненно, связаны с членами семьи Солис, которые, как видно на пергаментных страницах книги доктора Стерна, превратились в нынешних нью-йоркских и филадельфийских Солисов в результате серии династических браков, заключенных в Иберии в XV-XVI веках. Все началось с того, что некая Маркиза Лопес (несомненно, дальний предок Аарона Лопеса) вышла замуж за Фернао Хорхе да Солиса, а примерно в то же время Беатрис Пинто вышла замуж за Дуарте да Силву. Сын да Силвы женился на дочери да Солиса, что привело к объединению двух домов, и с тех пор, пользуясь испанской практикой добавления имени матери к фамилии детей, семья стала носить двойную фамилию Да Силва Солис или, как это было принято в некоторых ветвях, Да Силва-и-Солис. Все это происходило в XVI веке и примечательно тем, что эта практика сохранилась до наших дней. (Например, полное имя Эмили Натан — Эмили Да Сильва Солис Натан).

В книге д-ра Стерна приводятся такие незначительные сведения о семье Солис, как тот факт, что некий Джозеф Да Сильва Солис, лондонский брокер по продаже золота, был настолько хорош в своем деле, что получил восхищенное прозвище «Эль Дорадо». В одной из ветвей семьи на протяжении нескольких поколений наследники мужского пола носили наследственный титул маркиза де Монфора. Рядом с другим именем в объемном семейном древе Солисов доктор Стерн сделал зловещую пометку: «Убит в Мурни, пятница, 17 октября 1817 г.».

Солисы, любила напоминать детям тетя Элли Солис, отличались тем, что производили на свет сильных духом женщин. Многие женщины Солис на протяжении всей своей истории позволяли своим мужьям заниматься интеллектуальным трудом, пока те вели семейный бизнес или управляли страной. Примером такого рода в XV веке была Изабель де Солис, известная также под романтическим именем «Зорайя — Утренняя звезда». Изабель, или Зорайя, была захвачена в рабство мавританским султаном Гранады Сулей Хасаном, который сделал ее своей наложницей. Но так сильна была ее воля и так могущественна ее притягательность, что вскоре она управляла и султаном, и султанатом. Все американские Солисы также происходят от доньи Исабель де Фонсека, дочери маркиза Турина и графа Вилья-Реала и Монтеррея, и Соломона да Сильва Солиса. По плану, разработанному доньей Изабел, супруги бежали из Португалии под видом христиан и поженились в Амстердаме в 1670 г. как евреи.

К тому времени, когда в 1803 г. Якоб да Сильва Солис прибыл из Лондона в Нью-Йорк, состояние семьи несколько уменьшилось. Джейкоб заключил выгодный брак с дочерью Дэвида и Эстер Хейз, Чарити, и взял ее с собой в Уилмингтон, штат Делавэр, где открыл магазин. По мнению Джейкоба, жители Уилмингтона делали слишком много покупок в близлежащей Филадельфии и могли сэкономить время и деньги, покупая сухие товары ближе к дому. Видимо, он ошибался, поскольку через пять лет, когда это предприятие потерпело неудачу, он сам оказался в Филадельфии в поисках работы. Он обратился к одному из родственников своей жены, Симону Гратцу, с просьбой о предоставлении скромной должности шохета, или ритуального забойщика, но получил отказ, причем довольно резкий. Оставив жену и детей, он отправился на юг, в Новый Орлеан, где еще раньше Солис, Иосиф, сколотил состояние, развивая в Луизиане производство сахарного тростника. Но Джейкобу, увы, не повезло. Одна из историй, которую рассказывала тетя Элли Солис, гласила, что весной 1827 года в Новом Орлеане Якоб да Сильва Солис был настолько беден, что, не имея возможности купить мацу для праздника Песах и ужаснувшись тому, что евреи Нового Орлеана, похоже, так мало заботились о Песахе, что не могли ему ее дать, он сел за стол и приготовил еду сам. Как и другие ортодоксальные сефарды до него, Якоб сожалел о расхлябанности новоорлеанских евреев в вопросах религии. Он решил создать собственную общину, и это ему удалось. Хотя личная община Якоба Солиса так и не добилась какого-либо господства в общине, благодаря ей в Новом Орлеане появилась улица Солис-стрит.

Вероятно, величайший момент для Якоба да Силва Солиса наступил, когда выяснилось, что линия Конверсо дома Солисов в Португалии угасла. Португальский посол, сам по происхождению маррано, прибыл в Новый Орлеан, чтобы сообщить Якобу, что он может унаследовать титулы и владения Солисов в Европе, если, конечно, станет католиком. Якоб да Сильва Солис с минуту неподвижно смотрел на посла и отказался от предложения. Посол не мог поверить своим ушам. «Ты дурак!» — воскликнул он. «Это одно из величайших достоинств в Европе!» Г-н Солис, уверенный в собственном достоинстве, ответил: «Ни за что на свете я не откажусь от своей веры, и мой сын Соломон тоже». Это была одна из любимых историй тети Элли. Как отнеслась к этому жесту бедная жена Джейкоба Солиса в Филадельфии — она родила ему семерых детей — не сообщается.

Двое детей Джейкоба Солиса сумели выкупить фамилию, причем очень выгодно. Его сын Дэвид женился на Эльвире Натан (матери тети Элли) и ввел американских Солисов в семейный комплекс Сейшас — Натан — Мендес. Натаны, разумеется, были выходцами из Нью-Йорка. Дочь Джейкоба Солиса Джудит вышла замуж за Майера Дэвида Коэна из Филадельфии и произвела на свет девять детей. По настоянию Джудит — она была еще одной волевой дамой — ее дети носили дефисную фамилию Солис-Коэн, причем фамилия матери стояла на первом месте. Солис, объяснила она, все-таки более значимая фамилия, чем Коэн; кроме того, г-н Коэн родился на юге Германии. Солис-Коэны по-прежнему занимают видное место в Филадельфии, и при выборе среднего имени они остаются верны да Сильве.

И да Сильва, и Солисы связаны с Пейшотто — еще одной старинной сефардской семьей, и Пейшотто так же гордятся своими именами. На гербе семьи Пейшотто изображены два овала, в одном из которых находятся две рыбы, а в другом — рука, наливающая воду из кувшина в чашу. Над овалами возвышается очень царственного вида корона, а весь герб окружен замысловатым венком. Слово peixotto в переводе с португальского означает «маленькая рыбка», что объясняет первый овал. Рука, льющая воду, — символ левитов, священников Израиля. Хотя современные пейшотто не знают, как именно, они убеждены, что корона и венок не могут означать ничего иного, кроме королевской власти.

В 1634 году дон Диего Пейшотто и два его брата — Антонио Мендес Пейшотто и Джошуа Пейшотто — были заключены в тюрьму за государственную измену. Их обвинили не менее чем в «управлении армадой, которая привела к гибели Пернамбуко», а мотивом, который им приписывали, была месть инквизиции. Пейшотто также были склонны к дефисным именам. Когда в XVIII веке госпожа Коэн Пейшотто вышла замуж за господина Леви Мадуро, их потомки использовали фамилию Мадуро-Пейшотто, причем фамилия жены была последней.

Пейшотто отличались вспыльчивостью, и, как это бывает в любой дружной семье, между ними возникали распри. Есть ветви семьи Пейшотто, которые не общаются друг с другом уже несколько поколений. На похоронах семьи Пейшотто в 1830-х годах почти никто из скорбящих не общался с остальными. Пейшотто быстро вычеркивали своих наследников из завещаний за малейшее нарушение лояльности, но так же поступали и Сейшасы. Когда в 1738 г. в Лондоне умер Абрахам Мендес Сейшас, родоначальник американской ветви семьи (который, чтобы несколько запутать ситуацию, также использовал имя Мигель Пачеко да Силва), он оставил завещание, написанное на португальском языке, в котором оставил большую часть своего значительного состояния двум дочерям. Единственному сыну, который впоследствии эмигрировал в Нью-Йорк, он оставил «только пятьдесят фунтов по причинам, известным мне самому». Возможно, это было связано с тем, что молодой человек достиг преклонного тридцатилетнего возраста, так и не женившись, чтобы произвести на свет наследника (в итоге ему удалось выполнить обе эти обязанности).

(Столь же жестким в своем завещании был Джуда Хейс. Умирая в Нью-Йорке в 1764 г., он оставил своей дочери Рейчел всего пять шиллингов за то, что она вышла замуж против его воли, а другая дочь, Кэти, получила свое наследство в сложном трасте, поскольку, как написал ее отец в своем завещании, он был невысокого мнения о деловых способностях ее мужа, Абрахама Сарзедаса, с которым она уехала жить в Джорджию. Впоследствии Сарзедас отличился как офицер легкого драгунского полка времен революции — правда, слишком поздно, чтобы искупить свою вину перед свекром).

Пейшотты также отличались активной гражданской позицией. Когда в 1816 г. община «Шеарит Исраэль» лишилась своего пятидесятилетнего пастора Гершома Мендеса Сейшаса, возникли трудности с поиском раввина, который мог бы занять его место. Моисей Леви Мадуро-Пейшотто, преуспевающий торговец, был иудейским ученым, хотя и не раввином, и предложил занять вакантное место, пока не будет найдена постоянная замена. Он так хорошо справлялся со своими обязанностями, что община проголосовала за его сохранение. Он оставил свою торговую карьеру, чтобы посвятить себя приходу, и продолжал заниматься этим до своей смерти в 1828 году. Кроме того, поскольку он был богат, то все эти годы передавал свое жалованье вдове раввина Сейксаса.

Все эти штаммы — Сейшас, Пейшотто, Мадуро, Хейс, Солис и многие другие — и, несомненно, сопутствующие им характеристики — объединились в семье Хендрикс. Возможно, самый быстрый способ понять, как это произошло, — это осознать, что когда Урия Хендрикс прибыл на американские берега в 1755 г., он женился сначала на племяннице Даниэля Гомеса Еве Эстер Гомес. Овдовев через несколько лет, он женился вторым браком на дочери Аарона Лопеса Ребекке. С этого момента схема внутриплеменных браков стала настолько запутанной, что даже доктор Стерн то и дело спотыкается, поскольку под фамилией Хендрикс собираются все старые имена, сплетаясь во все более тугой узел.

Хендриксы умели делать деньги. Урия Хендрикс открыл небольшой магазин на Клифф-стрит в нижней части Манхэттена, где продавал сухие товары — нижнее белье, подтяжки, шнурки, дешевые часы, носовые платки — все, что можно было хранить в небольшом помещении, быстро продать и получить небольшую прибыль. Вскоре он стал процветать и смог переехать в более просторный магазин на Милл-стрит, ныне Саут-Уильям-стрит. Он приступил к созданию большой семьи. В итоге в ней родилось десять детей. Урия также мог быть в некотором роде бабником, если принять на веру выводы, содержащиеся в раннем письме к Урии от брата его жены Исаака Гомеса, который в ругательном тоне укорял Урию за «увлечение». Гомес писал: «Чтобы поддержать мой характер джентльмена и ни по какой другой причине, я хотел бы, чтобы ты поинтересовался компанией [в которой ты находишься], которая должна быть неприятна ее светлости [миссис Хендрикс] так же, как я и моя семья». Возможно, предупреждение подействовало, поскольку в последующих письмах об этом не упоминалось.

Урия Хендрикс снабжал колонии во время французской и индейской войн и заложил основу для своего состояния. Но именно его второй старший сын, Хармон Хендрикс, родившийся в Нью-Йорке в 1771 г., привел бизнес Хендрикса к успеху в национальном и даже международном масштабе. Хармон Хендрикс взял на вооружение бизнес своего отца и начал его расширять. От нижних рубашек и часов он перешел к производству пайеток, очков, зонтиков и скатертей. Он продавал табакерки, позолоченные рамки, гребни из слоновой кости, бусы и латунные чайники. Он обменивал рис на рояли, а рояли — на немецкое стекло, сусальное золото, ножи, вилки и броши. Он торговал проволокой, жестью, испанскими долларами и лотерейными билетами — даже билетами, которые в его книгах названы «вражеской лотереей». Его деловая переписка наполнена такими пометками, как: «Велосипедные рога не годятся для Новой Англии», «Эполеты слишком дорого стоят», «Большие чайники не продаются в Хартфорде». Он организовал для себя множество агентов по покупке и продаже товаров в Лондоне и Бристоле (Англия), в Кингстоне (Ямайка), в Бостоне, Хартфорде, Ньюпорте, Филадельфии и Чарльстоне. Одним словом, он был торговцем. Он мог с одинаковой легкостью торговать любым товаром.