Гранды. Американская сефардская элита

Еще одним брачным несчастьем стал брак старшей дочери Абигайль, также названной Филой, с генералом Оливером де Ланси, который не только сбежал с Филой, но и крестил ее. «Боже мой, какое это было потрясение, — писала она Хертси, — когда мне сообщили, что она покинула дом и уже шесть месяцев замужем, я едва могу держать перо, пока пишу». Она писала, что «Оливер много раз посылал просить разрешения повидаться со мной, но я никогда не соглашалась... Теперь он прислал известие, что приедет сюда... Я боюсь его видеть, и как избежать этого, я не знаю». Это было непросто, поскольку Франксы и де Ланси жили по соседству друг с другом. Абигайль объявила, что приказала своей провинившейся дочери никогда больше не появляться у ее дверей, и сказала: «Я твердо решила, что никогда не увижу и не позволю никому из вашей семьи приблизиться к ней», но почти в следующей фразе добавила: «Природа очень сильна, и меня очень беспокоит, если она будет жить несчастливо, хотя это беспокойство она не заслуживает».

Судя по всему, переживания Эбигейл Фрэнкс были связаны исключительно с тем, что Оливер де Лэнси был христианином, и не имели никакого отношения к тем недостаткам, которые, как могло показаться, были в характере молодого человека. Современные члены семьи де Лэнси очень серьезно относятся к своей дореволюционной родословной, но, судя по отзывам современников, Оливер де Лэнси слыл отщепенцем, разбойником, пьяницей и — если верить источнику — убийцей. В то время говорили, что он женился на Филе Франкс из-за ее денег — значительного наследства, оставленного ей дядей Исааком. Вскоре после свадьбы, 3 ноября 1742 г., Оливер был обвинен в нападении на одного из родственников своей жены, Джуда Мирса, который был братом мачехи Абигайль Фрэнкс. Его и его друзей обвинили в том, что они напали на «бедного голландского еврея и его жену», разбили их окна и «поклялись, что лягут с этой женщиной». Используя нецензурную лексику, они предупредили супругов, чтобы те не выдвигали обвинений, поскольку де Ланси и его друзья принадлежали к известным нью-йоркским семьям. Позднее в том же году, согласно донесению губернатора Джорджа Клинтона, Оливер в пьяной драке зарезал и убил доктора Колхауна. Однако это может быть преувеличением или даже неправдой. Де Лансы и Клинтоны были злейшими врагами, Монтегю и Капулетти раннего Нью-Йорка. Известно, что Оливер де Лэнси был в некотором роде денди и проводил много времени и денег у цирюльника и парикмахера.

Через некоторое время Оливер, похоже, остепенился. Он привез жену в «загородный дом» Де Ланси, который находился на нынешней Западной Двенадцатой улице, к западу от Гудзон-стрит, в Гринвич-Виллидж.[12] У Оливера и Филы было семеро детей, все из которых заключили важные для общества браки, причем трое из них — с титулованными англичанами. Сюзанна вышла замуж за сэра Уильяма Дрейпера, Фила — за достопочтенного Стивена Пейн-Галлуэя, а Шарлотта — за сэра Дэвида Дандаса. Стивен де Лэнси женился на Корнелии Барклай, представительнице другой старой нью-йоркской семьи, и их сын стал сэром Уильямом Хоу де Лэнси. В следующем поколении де Лэнси, помимо стаи епископальных священников, появился граф Александр Балмейн.[13]

Между тем межнациональные браки — то, чего, несмотря на свою определенную утонченность и терпимость, Абигайль Леви-Фрэнкс боялась больше всего, — случились с доброй еврейской матерью во второй раз, когда ее сын Дэвид, спустя всего полгода после свадьбы сестры с де Ланси, женился на Маргарет Эванс из Филадельфии. Его мать умерла в убеждении, что она не справилась с ролью родителя.

Именно от союза Франкс и Эванс родились прекрасные сестры Франкс — Ребекка и Абигайль, названные так в честь бабушки. Мы видим их на портретах — Ребекки, выполненных Томасом Салли, ставшим впоследствии самым популярным светским портретистом Филадельфии, — бледных, темноволосых, с высокими скулами, длинными тонкими носами и выразительными глазами, белыми, как у лебедя, шеями, белыми грудями, вздымающимися над низко вырезанными платьями. Это были несомненные красавицы. Ребекка, младшая и, вероятно, более красивая из них, вместе с Пегги Шиппен (вышедшей замуж за Бенедикта Арнольда) была одной из звезд одного из самых необычных романов в летописи американских развлечений — филадельфийской «пресловутой Мешианзы».

«Мешианза» была весьма любопытным событием. Почему в разгар большой войны оккупированная англичанами Филадельфия решила устроить себе пышную вечеринку, так до конца и не ясно. Возможно, все устали от сражений и разрывов верности, и маскарадный бал показался им выходом из положения. Как бы то ни было, уместно это было или нет, но весной 1779 года группа британских офицеров решила устроить самое экстравагантное светское мероприятие, которое когда-либо видел новый мир. На вечеринке чествовали британского генерала сэра Уильяма Хоу, который возвращался на родину в Англию.

В семье, не говоря уже о еврейской общине, ситуация должна была показаться гротескной. Двоюродные братья Дэвид и Эстер Хейз в Вестчестере рисковали жизнью и теряли свой дом, чтобы провезти контрабандой провизию для солдат революции. Здесь же, в Филадельфии, Хайм Саломон, жена которого приходилась сестрам Франкс двоюродной сестрой, работал над пополнением казны революции, а в это время две легкомысленные девушки планировали устроить вечеринку, чтобы поднять тост за вражеского генерала. Чувства были, мягко говоря, сильными.

За организацию вечеринки отвечали майор Джон Андре и капитан Оливер де Ланси-младший. Оба они были близкими друзьями девушек Фрэнкс. Де Ланси, разумеется, был еще одним троюродным братом, а майор Андре был своего рода ухажером Ребекки. После пленения при Сент-Джонсе в 1775 году Андре был досрочно освобожден в Филадельфии. Он был частым гостем в особняке Фрэнков, где провел долгое лето в увлечении Ребеккой, тогда еще девочкой среднего возраста. Мечтая, он проводил теплые дни, читая ей любовные стихи и рисуя нежную миниатюру ее лица. Ребекка, как и ее двоюродные сестры Де Ланси, уже стала решительно тори в своей политике. Возможно, ее симпатия к королям была связана с ее предком, которого Георг I сделал «лондонским жидомаклером». Безусловно, внимание майора Андре могло только усилить ее настроения.

За несколько недель до начала Мещанства Филадельфию охватил шквал приготовлений. Одна из лондонских фирм сообщила, что продала дорогих шелков и кружев для платьев филадельфийских дам на сумму более 12 000 фунтов стерлингов. Для британских офицеров с Савиль-Роу поставлялись мундиры с красной отделкой, напудренные парики и дубинки в украшенных драгоценными камнями ножнах.

Вечеринка проходила в Уолнат Гроув, загородном доме Джозефа Уортона, спокойного квакера, но она во всех деталях была не квакерской. Оказалось, что майор Андре и капитан де Ланси задумывали нечто вроде средневекового турнира-фестиваля, подобного тому, что проводился на Поле Золотой Ткани. Филадельфийская копия вполне могла превзойти оригинал. Здесь были и поединки, и дуэли, и состязания, и силовые подвиги молодых офицеров. На реке проходил водный праздник — регата ярко украшенных парусников. Парады и шествия под триумфальными арками. Рабы из Блэкамура в восточных одеждах обслуживали около тысячи гостей, предлагая пятнадцать сортов шампанского и других вин, а на фуршетах, расставленных по всему дому и в садах, предлагался «неописуемый ассортимент» экзотических блюд, как говорится в одном из отчетов об этом празднике. Очевидно, что не было пощады и для того, что было названо «феерией экстравагантности», что, несомненно, так и было.

Кульминацией торжества стал момент, когда четырнадцать «рыцарей» — молодых британских офицеров в причудливых костюмах — были разделены на две команды по семь человек в каждой для участия в турнире. Одна команда была названа «Рыцари смешанной розы», другая — «Рыцари пылающей горы». После поединков, которые проходили в легком и непринужденном духе, и в которых никто не получил даже легкого ушиба, каждая сторона турнира выбрала свою «Королеву красоты». Рыцари Смешанной Розы выбрали мисс Аухмути. Рыцари Горящей Горы выбрали Ребекку Франкс. Она была одета для торжественного случая в «белое шелковое платье, отделанное черными и белыми поясами, окантованными черным». Это было платье-полонез, образующее струящуюся мантию и открытое спереди до талии. Пояс шириной шесть дюймов был усыпан пайетками, как и фата, отороченная серебряным кружевом. Головной убор, по моде того времени, возвышался над головой и был усыпан жемчугом и драгоценными камнями». Ей было девятнадцать лет.

По окончании турнира состоялся кульминационный бал с фейерверком и «королевской трапезой». Погода поздней весны — 18 мая — как нельзя лучше подходила для праздника. Он начался в четыре часа дня и продолжался всю ночь. Уже в середине утра следующего дня последние участники праздника устало отправились домой.

В нескольких милях от него, в Вэлли-Фордж, расположилась лагерем особенно измученная и измотанная дивизия континентальных войск, которая провела тяжелую зиму, понеся большие потери от болезней и голода.

Месяц спустя англичане оставили Филадельфию и двинулись через Нью-Джерси, чтобы встретиться и потерпеть поражение при Монмуте. Но воспоминания о пышной Мешианзе надолго запечатлелись в памяти генералов Континентальной армии, в том числе и генерала Энтони Уэйна, который язвительно писал

Передайте тем филадельфийским дамам, которые присутствовали на ассамблеях и пирах Хоу, что небесные, милые, красивые красномундирники, опытные джентльмены гвардии и гренадеры, были смирены на равнинах Монмута. Рыцари Смешанной Розы и Горящей Горы уступили свои лавры мятежным офицерам, которые положат их к ногам тех добродетельных дочерей Америки, которые с радостью отказались от легкости и достатка в городе ради свободы и душевного спокойствия в коттедже.

У Ребекки Фрэнкс были поклонники по обе стороны Революции, хотя, похоже, она предпочитала тех, кто придерживался пробританских взглядов, или тех, кто, намеренно или нет, делал то, что помогало британскому делу. Одним из офицеров мятежников, которому она нравилась, был генерал Чарльз Ли. Его поведение при Монмуте было не слишком удачным. Он странно легкомысленно отнесся к приказам генерала Вашингтона и не смог выполнить их, а именно возглавить атаку на англичан с тыла. Было ли это связано с тем, что Ли изначально был на стороне англичан, и его лояльность по-прежнему лежала в этом направлении? Может быть, он действительно сотрудничал с врагом? Такая возможность существовала. Как бы то ни было, его поведение заставило Вашингтон отстранить его от должности на двенадцать месяцев. В течение этого времени он вел оживленную переписку с Бекки Фрэнкс. Однако иногда в своих письмах генерал Ли перегибал палку и был склонен к использованию двойного смысла так, что из его слов часто можно было сделать вывод о вульгарном, а то и вовсе неприличном значении.

Однажды, например, Ли написал Ребекке длинное письмо о своих брюках. В нем он сказал, что она могла бы обвинить его в воровстве, пьянстве, изменнической переписке с врагом — действительно ли он совершал подобные поступки, — или в том, что он «никогда не расставался со своей рубашкой, пока рубашка не расставалась с ним», но что со стороны Ребекки было непростительной клеветой сказать, что он носил зеленые бриджи для верховой езды, заплатанные кожей, вместо зеленых бриджей, укрепленных кожей.» Вы обидели меня в самом нежном, — писал он ей, — и я требую удовлетворения». Далее он сказал: «Вы не можете не знать законов дуэли, и я настаиваю на привилегии оскорбленной стороны, которая заключается в том, чтобы назвать час и оружие, и я намерен, чтобы это было очень серьезное дело».