Пропавшая сестра

* * *

Отличное знание Жан-Люком топографии семи кампусов Сорбонны сокращает время моих поисков как минимум вдвое. Мне потребовалось бы несколько часов, чтобы найти офис Дельфины Руссо, который оказался в центральном кампусе на левом берегу Сены. Мы проходим четыре квартала до Сорбонны, самого старого и влиятельного университета во Франции. Возможно, послание Анжелы ко мне — божественное расследование — ведет именно сюда. Надеюсь, ее научная руководительница знает или хотя бы догадывается, что это значит.

Снаружи университет выглядит как и многие другие здания в Париже: строгий фасад, за которым скрывается заоблачная арендная плата за помещения. Здание постройки, возможно, рубежа восемнадцатого и девятнадцатого веков. Анжела сказала бы точнее, а я не сильна в архитектуре. Высокие окна обрамлены изысканной резьбой в виде ниспадающих складок ткани и увенчаны фризом. Здание университета занимает несколько кварталов. Но единственный вход в него — через огромные железные ворота, перед которыми мы сейчас и стоим.

Мы входим внутрь и направляемся к кирпичному строению, украшенному барельефами: виноградные лозы вьются над высокой каменной аркой. Современные стеклянные двери резко контрастируют со старинными, высеченными над ними словами «Sciences Humaines et Societies». В вестибюле вывешены оценки студентов за последний семестр. Мы поднимаемся на второй этаж, не обращая внимания на любопытные взгляды сотрудников, и подходим к двери с надписью «Bureau d’Amenagemetit» — «Бюро городского планирования». К нам подходит человек с полотенцем в руках и что-то спрашивает по-французски.

Жан-Люк переводит:

— Он просит показать студенческие удостоверения, без них вход запрещен.

Жан-Люк начинает ему что-то объяснять, но человек поднимает указательный палец и повышает голос.

— Allez![30]

Жан-Люк пытается говорить с ним спокойно, но тот никак не унимается. И в это время по лестнице со второго этажа спускается женщина.

— Что тут происходит? Отдел программ по обмену внизу.

Она сердито смотрит на нас. Седеющие каштановые волосы — единственное, что выдает ее возраст. Очки в красной оправе висят на цепочке у нее на шее и резко контрастируют с черной шелковой блузкой. Белая кофейная кружка дрожит в ее руке. Я киваю Жан-Люку, чтобы он обратился к ней.

Они говорят о чем-то по-французски, но я разбираю только имя — Дельфина Руссо.

— Да, это я. — Она нервно надевает очки, и ее глаза расширяются. — Oh, merde, Анжела.

Она отшатывается, расплескивая кофе на стену.

— Я не Анжела, — успокаиваю ее я. — Я Шейна, ее сестра-близнец.

Она прижимает руку к груди.

— О боже!.. Я понятия не имела, что у Анжелы была сестра-близнец. Здравствуйте… Шейна.

Мое сердце снова сжимается. Похоже, я не скоро еще привыкну к тому, что о моей сестре уже говорят в прошедшем времени.

— Вы не могли бы уделить мне немного времени? Я хотела бы узнать о том, что изучала сестра.

Дельфина отпирает дверь небольшого кабинета. Она что-то говорит сторожу, и сердитое выражение его лица несколько смягчается. Он недовольно бормочет что-то еще и начинает оттирать со стены кофе.

— Проходите сюда.

Дельфина проводит нас в небольшую комнатку с окном во всю стену. Скромный металлический стол завален стопками бумаг, папками и фотографиями в рамках. Из окна хорошо виден зеленый внутренний двор. Студенты отдыхают у основания каменной террасы, соединенной со зданием, некоторые читают книги, но большинство сидит, уткнувшись в телефоны. Дельфина вешает кожаную сумку на один из латунных крючков, тянущихся вдоль стены, садится в эргономичное сетчатое кресло и складывает руки на столе.

— Я должна извиниться за Жерара. Он подумал, что вы репортеры.

— Стрельба произошла три недели назад. Думала, репортеры уже потеряли интерес, — говорю я, присаживаюсь напротив Дельфины в мягкое складное кресло.

Дельфина обменивается многозначительными взглядами с сидящим у меня за спиной Жан-Люком. В голове возникает голос Нур: «Не как в Штатах, где каждый месяц в какой-нибудь школе стреляют».

— Что я могу для вас сделать? Мне очень жаль, что Анжелу до сих пор не нашли.

Она отводит глаза, словно позволяя мне собраться с мыслями.

— Спасибо. Я читала конспекты диссертации Анжелы и в общих чертах представляю, чем она занималась, но надеялась узнать подробности. Почему именно катакомбы? Вы видели ее в тот день, когда она пропала?

— Я уже рассказывала полицейским, мы с Анжелой познакомились год назад. Она прочитала мою статью о римских катакомбах и их связи с гладиаторами и захотела сделать аналогичное исследование в Париже, с точки зрения иностранца.

У нее интересный акцент. «Эр» и «тэ» звучат очень странно.

— Исчезновение Анжелы — это трагедия для нас.

Я с трудом подавляю дрожь. «Исчезновение» — это как окончательный вердикт.

— Не могли бы вы рассказать о ее последних исследованиях перед… исчезновением?

— Не знаю, как это сформулировать, — начинает Дельфина, — мне кажется, есть связь между ее исследованием и исчезновением… Возможно, если бы она была менее дотошна в своей работе, она все еще была бы здесь.

Ее слова громом раздаются в тишине комнаты.

По крайней мере, для меня.

— Что вы имеете в виду?

Дельфина медленно поднимается, обходит стол и присаживается на край. Обхватывает руками свое миниатюрное тело и вытягивает длинные ноги, чтобы сохранить равновесие.

— Позвольте для начала предупредить, что это всего лишь домыслы. И, надеюсь, то, что я сейчас скажу, не слишком вас шокирует.

У меня по спине и шее бегут мурашки.

— Да, пожалуйста.

Дельфина сцепляет ладони.

— Мы до сих пор не знаем, кто виноват в исчезновении Анжелы и при чем тут этот расстрел. Известно только, что стрелял молодой человек. Недовольный собой и миром. Он был студентом и поэтому знал, что в этот день предстояли занятия летнего семестра. Его целью были все кафедры, где, как он считал, с ним обошлись несправедливо. У него не было сообщников среди студентов и преподавателей, как он написал в прощальной записке, оставленной в квартире. Жаль, что он покончил с собой, когда приехала полиция.

— Да-да.

— Я уже довольно долго преподаю в аспирантуре. Двадцать лет на факультете городского планирования и социальных наук Сорбонны. Но никогда не видела, чтобы кто-то так быстро разбирался в материале, как Анжела. Она прекрасно работала, и французский у нее был на хорошем уровне, но она — как бы это сказать? — с самого начала обратила на себя внимание. А поскольку она была иностранкой, это впечатляло еще больше.

Она сокрушенно качает головой.

— Очень по-американски: войти в помещение и сразу показать, кто здесь главный, вы ведь все очень громогласные… Думаю, что это могло настроить некоторых против нее. Но она доминировала не только голосом, но и содержанием своей работы.

Каждый мускул в моем теле напрягается в ожидании новых слов Дельфины, но я решаюсь прервать ее.

— Неужели вы думаете, что это мог быть кто-то из студентов?

Дельфина морщится.

— Среди аспирантов здесь очень жесткая конкуренция. Потом, когда Анжела начала стажировку, ее все меньше и меньше видели в университете, но не уверена, что от этого что-то изменилось.

— Не понимаю. Она что, перестала ходить на занятия?

Дельфина ищет подходящее слово.

— Вы говорите по-французски?

— Почти нет. Но Жан-Люк говорит.

Тот мгновенно подвигается к краю кресла:

— Oui, Madame Rousseau[31].

Они начинают быстро говорить по-французски, и я, естественно, ничего не понимаю. Но вот Жан-Люк наконец поворачивается ко мне:

— Ну вот. После того как Анжела начала стажировку в Археологическом обществе…

— Постойте, но, насколько мне известно, она не занималась археологией, — я вспоминаю рассказы Себа.

— Она изучала городское планирование на примере парижских катакомб. А Археологическое общество контролирует ремонтные работы в туннелях. Примерно год назад доктор Леруа взял Анжелу на стажировку, чтобы она могла посещать катакомбы в любое время.

— А кто-нибудь говорил с доктором Леруа об Анжеле? Можно мне с ним встретиться? — Мы с Жан-Люком одновременно поворачиваемся к Дельфине.

— Наверное. Я не знакома с ним лично, но с ним можно связаться через университетский интернет — портал.

— Я так и сделаю. Что-нибудь еще? — обращаюсь я к Жан-Люку.

— Анжела почти все время проводила в Археологическом обществе. На семинарах в университете она появлялась все реже и реже, но даже когда приходила, то почти не участвовала в дискуссиях, как это бывало раньше.

Дельфина слабо улыбается.

— Именно так. Анжела была одержима своей темой. Она даже начала брать уроки картографии, чтобы лучше разбираться в устройстве городских туннелей.

— Вы думаете, что кто-то мог ее возненавидеть за это?

Дельфина крепче обхватывает себя руками.

— Вряд ли это была ненависть. Скорее, зависть. Ответственность за стрельбу в университете взяла на себя террористическая группировка «Красные братья». Вы знали об этом? Стрелок, молодой парень, присоединился к ним всего лишь год назад. Во Франции, как и во всей Европе, в настоящее время наблюдается подъем национализма. Многие иммигранты чувствуют здесь себя довольно неуютно, и «Красные братья» пытаются этим воспользоваться.

Она делает паузу, вероятно, ожидая от меня какой-то реакции на свои слова, но единственное, что мне вспоминается по этому поводу, — это татуировка в виде свастики на руке кассира, с которым я столкнулась в свою первую ночь в Париже. Интересно, когда она говорит о национализме, она имеет в виду нацизм? Неонацизм в Париже?!

— В любом случае, — вздыхает она, — внутренний конфликт разрастается. А Анжела излучала ту социальную легкость и изящество, которые олицетворяют свободу, равенство и братство в том виде, как они декларируются в нашей конституции, но о чем многие жители сегодняшней Франции просто забыли.

Жан-Люк напоминает о себе легким покашливанием.

Как вы думаете, причиной нападения стала зависть или все же ее исследования?

— А могла быть в этом замешана Эммануэль Вуд? — вспомнила я рассказ Нур.

Дельфина медленно качает головой.

— Эммануэль училась на историческом факультете, если не ошибаюсь. Я ее почти не знаю, мы редко пересекались.

Жан-Люк сдвигается на краешек стула.

— А можно взглянуть на расписание Анжелы? Посмотреть, какие курсы она выбрала на следующий семестр, понять ее планы.

Пока Дельфина сопровождает нас в деканат, чтобы получить распечатку расписания, я думаю о том, что эта Ману, возможно, знает об Анжеле больше других. И вспоминаю фразу инспектора Валентина: «Возможно, это была женщина».

Мы благодарим Дельфину и выходим во двор. Вдоль дорожки в почетном карауле выстроились аккуратно подстриженные кусты. У меня в голове крутятся слова Дельфины, которыми она охарактеризовала Анжелу: «Не появлялась. Одержимая. Впечатляющая. Витающая в облаках».

За последние несколько лет в характере Анжелы произошли резкие перемены, это очевидно. До переезда в Европу она отличалась сумасбродством и эмоциональностью, но отстраненность и забывчивость ей свойственны не были. Отчего она так изменилась? Оттого ли, что ее кто-то преследовал, или оттого, что погрузилась с головой в работу, как считает Дельфина? Чем больше я узнаю о сестре, тем яснее становится, что Париж изменил ее самым неожиданным образом. Здесь ей было лучше, чем дома. Мне больно это осознавать, но вдали от нас, от семьи, она, кажется, чувствовала себя гораздо счастливее.