Пропавшая сестра

Глава 19

Парижанки с багетами в руках торопятся домой, постукивая шпильками по тротуару. Знакомый бродяга все сидит на том же месте, но уже в другой одежде, равнодушно мигая воспаленными глазами, когда я прохожу мимо. В телефонную лавку тянется очередь. Складной знак на тротуаре рекламирует последнюю версию смартфона. Дерьмо.

Встаю за высоким мужчиной с растрепанным пучком волос, стянутым резинкой. Придется подождать. Лучше быть с телефоном, чем без него.

Мужчина в форменной синей рубашке выходит из магазина и начинает что-то вещать толпе. Он машет руками, а потом поднимает над головой табличку с какой-то надписью. Раздается коллективный стон, и все смиренно расходятся. Блин, блин, блин! Только не это! Я подхожу к витрине. Мужчина отрицательно качает головой за стеклянной дверью. Он закрывает дверь на замок, указывая на табличку с часами работы магазина. Закрыто.

Ловлю такси. Показываю водителю адрес полицейского участка, и мы едем вниз с холма, на другой берег реки. Убеждаю себя, что все будет хорошо. Чем ближе мы к цели нашего путешествия, тем яростнее я вгрызаюсь в ноготь большого пальца, вспоминая тонкие губы и стяжки-наручники. Что, если похититель снова появится, а у меня нет даже телефона, чтобы позвонить в полицию? Разворачиваю печенье, надеясь вернуть ощущение покоя, которое испытывала у мадам Чан. Как же нервирует этот какофонический город с его темными закоулками и толпами народа.

Все в порядке. Все в полном порядке. Если переговорю с Валентином, то время потрачено не зря.

Он расследует дело Анжелы и другие, возможно связанные с ним, дела, но не знает всего, что знаю я, не понимает всех нюансов. Зато у него больше информации и есть люди, которым можно поручить поиски Анжелы и Ману. Возможно, что, если рассказать ему об утренних приключениях, не всех, конечно, он тоже чем-то поделится.

Такси подкатывает к остановке возле мрачного каменного здания. Прежде чем выйти из машины, вглядываюсь в бездомных, болтающихся у входа в полицейский участок: некоторые разговаривают с воображаемыми собеседниками, но антиамерикански настроенного бомжа не видно. Вздыхаю с облегчением и прошу водителя подождать, не выключая мотор, в зоне, где запрещена парковка. Выскакиваю из машины и через пару шагов оказываюсь внутри. Вестибюль пуст. Молодой человек в форме, положив голову на ладонь, дремлет за стойкой дежурного. Я стучу по стойке, он просыпается и смотрит на меня.

— Можно увидеть инспектора Валентина? — спрашиваю по-французски.

Парень отрицательно качает головой.

— Извините, мисс. Он на задании.

Мое сердце обрывается в пропасть. Без телефона найти Валентина невозможно. Без особой надежды спрашиваю дежурного, где сейчас находится инспектор Валентин, но тот только вежливо улыбается в ответ.

Когда я возвращаюсь, таксист поворачивается ко мне, облокачиваясь татуированной рукой на пластиковую перегородку. У него грубая загорелая кожа, словно он провел несколько десятков лет за штурвалом рыбацкой лодки, прежде чем переехать в Париж. Светло-карие глаза вопросительно смотрят на меня в зеркало заднего вида.

— Alors? Что дальше?

Я не знаю, что дальше. Дальше должен был быть разговор с Валентином.

Внезапно воздух разрывает сирена, и из ворот участка выезжает полицейская машина. Решение приходит неожиданно.

— Давайте за ней! — говорю я по-французски. Водитель криво усмехается, давая понять, что он не такой идиот, чтобы гоняться за полицейскими. Тогда я бросаю на переднее сиденье через квадратное окошко в перегородке банкноту в сто евро.

Он жмет на газ. Мы резко сворачиваем направо на узкую улицу с односторонним движением в направлении Сены. По обе стороны стоят припаркованные машины, и я вжимаюсь в кресло, надеясь, что на дорогу не выскочит собака или не выйдет женщина с коляской. Сирена становится громче, мы мчимся с полицейской машиной по параллельным улицам, но вдруг водитель резко ударяет по тормозам, в последнюю секунду заметив знак «Стоп». Он громко и долго ругается, как самый настоящий моряк, и вертит головой, ища просвет в движении. Наконец, мы трогаемся с места, но тут же снова тормозим, и мимо с воем проносится не одна, а две полицейские машины.

Мне даже не приходится снова коверкать слова «за ними». Водитель понимает все без слов. Мы присоединяемся к веренице машин на автостраде и ныряем в туннель вдоль реки. Гул машин и шум воды отдаются эхом от стен, заглушая звук мини-телевизора, встроенного в пассажирское сиденье, но ползущая в низу экрана строка сообщает последние новости: найден труп. В туннеле клубятся выхлопные газы, проникая в салон сквозь приоткрытое окно, начинает кружиться голова. Похоже, это самый длинный туннель в моей жизни. От полицейских машин нас отделяет десятка полтора автомобилей, и водитель отчаянно перестраивается из ряда в ряд, сокращая расстояние между нами. Пока я пристегиваю ремень безопасности, оно уменьшается до трех машин.

Что дальше? Ведь это же полное безумие!

А вдруг они едут вообще не туда? Мало ли преступлений совершается за день в Париже?!

Разум пытается взывать к здравому смыслу, но я гоню его прочь. Мы сворачиваем с автострады и проезжаем мимо парка с развалинами. На вывеске мелькает надпись «Бастилия», и я судорожно пытаюсь припомнить сюжет «Отверженных». От полицейских машин нас теперь отделяет лишь крошечный «Пежо». Но вот они поворачивают налево и внезапно останавливаются возле жилого дома с коваными железными балконами шириной в два фута вдоль каждого окна. Сирены стихают. Таксист паркуется в квартале от них.

— Вас подождать?

Он оборачивается ко мне, заставляя полинезийскую птицу, вытатуированную у него на шее, хлопать крыльями. Ни намека на флирт, корысть или даже возбуждение от погони, в складках вокруг рта читается озабоченность. Я отказываюсь, благодарю и даю гораздо больше чаевых, чем следовало. Захлопываю дверцу машины и иду в сторону мигающих красных и синих огней. Я сама по себе в этом чужом городе, что наполняет мою кровь адреналином.

Вокруг дома кишат люди в форме. За припаркованными по обеим сторонам улицы легковыми автомобилями особо не спрячешься, но ничего другого не остается. К дому подъезжают еще две машины, из них тоже выходят полицейские. Я всматриваюсь в них, ища глазами силуэт утреннего псевдо копа, даже закрываю глаза и принюхиваюсь. Единственный неприятный аромат исходит от кучки собачьих экскрементов, лежащих на клочке травы рядом со мной. С водительского места машины, за которой мы гнались, вылезает худощавая длинноногая женщина с иссиня-черной кожей, за ней семенит пассажир, розовощекий мужчина. В свете, падающим из вестибюля здания, вспыхивает шапка каштановых волос с лысиной посередине. Валентин.

Подкрадываюсь поближе и постепенно начинаю различать слова. Белые шорты и синяя майка — самый что ни на есть идиотский камуфляж. Мне удается втиснуться между «рено» и «пежо» метрах в пяти от входа.

— Ну что? Он мертв? — спрашивает хрипловатый женский голос по-французски.

Ее собеседник что-то бормочет в ответ, и женщина шумно вздыхает:

— Что? Громче!

— Он мертв уже около недели, сюда его привезли из другого места. Убит выстрелом в голову. Одет в костюм, будто собрался в оперу.

— Те же следы связывания, что и у остальных? Татуировка?

— Да.

— То есть это снова наш серийный друг?

— Капитан в этом уверен. Эй, не надо!

— Что? — ворчит женщина. — Это всего лишь муха. Вот. Видишь? Все.

— Это же живое существо. Можно было просто отмахнуться, зачем же убивать?

Женщина фыркает:

— Да ты прямо Будда…

Разговор прекращается. Убит неделю назад, привезен сюда из другого места. Значит, он погиб примерно через две недели после того, как пропала Анжела.

— Вам чем-нибудь помочь?

Над моей скорчившейся фигуркой нависает та самая худощавая женщина с суровым выражением лица. Кажется, она вовсе не собирается мне помогать. Не дождавшись ответа, она дергает меня за руку и выводит на тротуар. Голоса у входной двери умолкают. Наверное, панические удары моего сердца слышат все. Ничего не знаю о французской полиции, кроме того, что они ни с кем не церемонятся. Вспоминаю, как скривился Валентин, когда я нагрубила ему в квартире Анжелы, и весь мой французский куда-то улетучивается. Лишь тупо смотрю на женщину, а та медленно повторяет:

— Вы заблудились? Вы француженка или туристка?

— Нет. Я…

Черт, что же делать? На висках выступает пот, ишу взглядом Валентина, но вижу только высоких мужчин.

— Вы мексиканка? Китаянка? Китайское посольство здесь, за углом.

Она показывает пальцем с коротко остриженным ногтем и машет рукой.

— Я американка. Ишу инспектора Валентина.

Женщина упирает руки в бока.

— Так. А почему вы сидите… derriere[45]… машины?

Я пытаюсь что-нибудь соврать, но в этот момент раздаются тяжелые шаги, и из-за спины мужчины в черном плаще с желтыми буквами появляется инспектор Валентин и начинает сверлить меня взглядом.

— Спасибо, Тремен, — говорит он по-французски. Она хмурится и оставляет нас наедине.

— Что вы здесь делаете? Это место преступления, мисс Дарби.

Вместо того чтобы отчитать меня за наглость, Валентин только морщится и поднимает руку, словно собираясь погладить меня по плечу, но тут же опускает ее.

Мы с Анжелой всегда спорили о людях: их намерениях, мотивациях, отношении к окружающим. Я никогда никому не доверяла, Анжела же интуитивно чувствовала людей и давала им то, что они хотели. «Почему бы и нет?» — говорила она. Люди видят то, что хотят увидеть, так почему не дать им это, тем более если это работает в твою пользу. Моя социально-адаптированная, эмоциональная сестра. Глядя на раздраженную мину Валентина, я думаю, что сестра не так уж не права. При воспоминании о ней меня накрывает тоска, и глаза мгновенно наполняются слезами. Как мне ее не хватает.

Валентин оценивающе смотрит на меня, мы в стороне от его коллег. Выражение его лица смягчается.

Я отбрасываю эмоции в сторону, прокашливаюсь и говорю:

— У меня украли телефон, и я не могла вам позвонить. Но мне нужно вам кое-что сказать. Я была в квартире Эммануэль Вуд.

Валентин делает глубокий вдох.

— И что?

Хочется как-то получше преподнести ему эту информацию, но ничего не приходит в голову, и я отрубаю сплеча:

— Там под раковиной лежит труп.

Пусть я буду бестактной сестрой.

Он делает шаг назад. Хлопает глазами.

— Это невозможно. Я был там на прошлой неделе.

— Возможно, его перенесли туда недавно. Вполне логично подбросить тело после обыска.

Он задумчиво кивает.

— Как вы думаете, это Ману?

Мне очень хочется, чтобы он сказал «нет», чтобы с Анжелы сняли подозрения.

Валентин выдыхает, глядя себе под ноги.

— Надеюсь, что нет. Сейчас вам лучше войти в дом и оставаться там. Мисс Дарби, вы ведь больше не разговариваете на улице с незнакомцами?

— Нет. Больше не разговариваю. А вы выяснили что-нибудь новое? Хотела спросить: директор морга сказал, что выстрел в голову и татуировка на лодыжке были сделаны уже после смерти. Кому это могло понадобиться?