Пропавшая сестра

Глава 32

На экране ноутбука — узкий коридор, ведущий в подземную лабораторию Себа; в нижнем правом углу видна ближайшая к лаборатории развилка. Войти или выйти незамеченным не удастся. Еще одна камера висит у меня над головой.

Себ раскладывает инструменты на полках стального шкафа, разговаривая с нами через плечо.

— Ну вот, теперь все готово. Анестезия, антибактериальные салфетки, антисептик.

— Пожалуйста, не делай этого. Ты ведь можешь отпустить нас.

Он молча возится с пластиковыми бутылками. Потом говорит едва слышно:

— Нет. Не могу, Шейна.

— Конечно можешь! — продолжаю я бодро, расслышав неуверенность в его голосе. — Отпусти нас — и обещаю, что мы не пойдем в полицию до тех пор, пока ты не скроешься.

Он запрокидывает голову, будто изучая потолок. Затем подходит к Анжеле, хватает ее за запястья и тащит к соседней стене. Подняв с земли цепь, он перекидывает ее через связанные руки Анжелы и пристегивает металлическим замком к крюку, торчащему из стены. Положив ключ в карман, он поворачивается в мою сторону.

— Пожалуйста, Себ. Ты… ты ведь хороший человек. Ты не должен этого делать! — кричу я, пока он неторопливо подходит ко мне.

Он резко останавливается передо мной, как в тот день, когда он застал меня на Елисейских Полях за покупкой широкополой шляпы.

— Взгляни на эту сцену, Шейна. Разве ты могла себе представить такое, только прилетев в Париж?

Он заливается громким неестественным смехом, который вдруг резко обрывается. Я вспоминаю угрюмое выражение лица Себа во время нашей встречи и его покрасневшие глаза. Тогда я думала, что он плакал из-за Анжелы.

— Конечно нет! Я думала, что ты мой друг, Себ. Думала, что ты позаботишься обо мне.

Он сдвигает брови, и какая-то тень того, первого дня вдруг пробегает по его лицу.

— Единственная моя забота — это найти лекарство.

— От рака?

— Да уж, от рака… От химического оружия, — шепчет Анжела, поджав под себя ноги и прижавшись к стене.

Себ смотрит куда-то поверх моей головы.

— Совершенно верно. Мой брат погиб от него. Я смотрел, как он умирает, и был не в силах ничем помочь. Оставалось только смотреть.

Валентин говорил, что Батист Брони погиб от отравления горчичным газом. Делаю медленные вдохи и выдохи, считая секунды и не желая мешать воспоминаниям Себа.

— После смерти Батиста я потерял покой.

— Что ты имеешь в виду?

— Я повсюду видел его в Париже. В толпе, в магазине, в парке, в этих катакомбах. Он встречался мне везде. Я боялся, что схожу с ума. Стал ненавидеть людей. Почему они все продолжают жить, когда Батист умер?! Это несправедливо. Почему они живы, а моего брата нет?! Это неправильно.

Его руки сжимаются в кулаки, и я борюсь с желанием отодвинуться от него подальше.

— И что ты сделал?

— Я обратился к тому, что знаю лучше всего. К науке и поиску лекарства. Сначала изучил все существующие теории борьбы с последствиями применения разных видов химического оружия. Потом я понял, что наука в этом вопросе зашла в тупик и уже давно не предлагала ничего нового, и решил начать свои исследования. И тут наткнулся на любопытный факт. Реакции однояйцевых близнецов — людей и подопытных животных — на различные химические вещества были похожи. Но как найти ресурсы для продолжения этих исследований?

Мы с Анжелой переглядываемся, но не решаемся прервать его монолог.

— Однажды здесь, в туннелях, я встретил бездомного. Мы разговорились, и он упомянул, что у него есть брат-близнец. И тут я понял, что это мой шанс. Я завел его подальше в глубь лабиринта и провел на нем свои первые опыты, прекрасно понимая, что искать его никто не будет. Взял у него образцы крови, мышечной и костной тканей и отнес их в лабораторию. Но там проводить исследования было не очень удобно, поэтому я постепенно переправил все необходимое оборудование сюда.

Холодный страх пауком проползает по моей коже, когда я представляю, что нас ждет. Облизываю губы и пытаюсь осмотреть комнату в поисках какого-нибудь оружия. Ведь я еще не закована в цепи, в отличие от Анжелы.

— Сначала у меня ничего не получалось, — продолжает Себ, — Но потом я понял, что давал подопытным слишком много анестезии во время процедур, чтобы они не кричали и не мешали мне работать. Тогда я пожертвовал милосердием и отказался от анестезии.

Он сжимает губы, словно желая показать свою твердость.

— И сколько у тебя было таких… подопытных?

Шкаф с инструментами, которые можно было бы использовать в качестве оружия, стоит слишком далеко от меня. Не достать.

— Много. Есть теория, что один из близнецов всегда чувствует, если другому плохо. Я решился ее проверить. Сначала я сосредоточился на обыкновенных, разнояйцевых близнецах, но вскоре понял, что… — он смотрит мне прямо в глаза. — Что мне нужны одинаковые особи, такие как вы. Более качественные, однояйцевые.

Все эти люди. Четыре трупа до моего приезда и три после.

— Значит, ты и есть тот серийный убийца, которого разыскивает полиция, — выдыхаю я.

Себ выпрямляется во весь рост.

— Прошу любить и жаловать. Все они — два бродяги, плотник, женщина, которую я нашел через больничную картотеку, и эта цыганка, — все они славно послужили делу науки. Я почти нашел лекарство.

— А зачем ты убил Леруа? Ведь у него не было брата-близнеца.

Вспоминаю, как Валентин прятал в карман ножницы и как я заподозрила его в убийстве Леруа. Теперь-то ясно, что он этими ножницами разрезал путы на трупе.

Из груди Анжелы вырывается рыдание; похоже, она не знала, что директор ее программы убит. Лицо Себа снова напрягается.

— Я не хотел причинять боль Анжеле. Ей предназначалась совсем другая роль, чем остальным подопытным. Вы можете мне не верить, но убивать ее не входило в мои планы. Я не маньяк, — говорит он, глядя поочередно то на меня, то на Анжелу. — Поэтому, когда она сбежала, я пошел к Леруа, полагая, что он может знать, где ее искать. Но он оказался очень подозрительным. Стал задавать много лишних вопросов. И мне пришлось его убрать.

Я молчу. Не знаю, что сказать. Себ потерял на войне брата, а вместе с ним, возможно, и рассудок. Теперь его единственная цель в жизни — найти лекарство. И ради этой цели он готов убивать даже тех, к кому испытывает симпатию.

— А Ману? Она исчезла за два дня до Анжелы, а ее труп появился под раковиной только на прошлой неделе.

Себ пожимает плечами.

— В каждом эксперименте нужен контрольный образец, иначе результат будет недостоверным. До того, как стало ясно, что нужны именно однояйцевые близнецы, я хотел поработать с ее братом. Без него мои выводы были бы, несомненно, неубедительны.

Вспоминаю фотографию этого сердцееда сначала с Анжелой, а потом с Ману. Оказывается, он не ее парень, а брат-близнец.

— Ману считала, что Кристоф уехал в Бельгию из-за меня, — говорит Анжела, глядя на свои грязные кроссовки. — Несколько месяцев она ходила за мной по пятам, умоляя поговорить с ним по телефону, попросить его вернуться в Париж. Она даже украла мой проездной из сумочки, чтобы подвезти меня до дома и по дороге поговорить об этом.

— Найти взрослых близнецов, у которых нет семьи или кого-то, кто смог бы озаботиться их исчезновением, было необычайно трудно, — продолжает Себ, обращаясь скорее к самому себе, чем к нам.

Он подходит к шкафам, стоящим вдоль стены с черепами.

— Представьте мое удивление, когда я узнал, что Маку дружит еще с одним близнецом, причем с однояйцевым близнецом, американкой, которая работает в катакомбах в качестве стажера. Оставалось только выяснить, где она живет, ее интересы, график посещения катакомб. Однажды я увидел, как она выходила из квартиры Ману, и тогда похитил цыганку. Я уже понял, что без своего брата она будет бесполезна, и похитил ее в качестве страховки. Когда Анжела сбежала, Ману стала моим козырем; Анжела не могла обратиться ни в полицию, ни в американское посольство, чтобы получить новый паспорт, так как стала главным подозреваемым сначала в похищении, а потом и в убийстве Ману. Соседка подтвердила полиции, что в день похищения Анжела была у Ману. Оставалось только сделать так, чтобы смерть Ману выглядела подраматичнее, как если бы ее убила близкая подруга в гневе — прямо выстрелом в сердце.

Гнев переполняет меня, когда я вспоминаю уютную гостиную Ману, аккуратные стопки журналов на тумбочке и фотографии в розовых рамках.

— Ты болен.

Себ перестает копаться в ящиках и поворачивается ко мне.

— К счастью, медицина лечит почти все болезни, Шейна. Высшее благо требует моих исследований, и я буду их продолжать, кто бы ни пытался мне помешать. Эти катакомбы использовали для своих опытов нацисты во время Второй мировой войны, ты ведь знаешь?

Он наблюдает за мной, пока я копаюсь в памяти, отчаянно пытаясь что-то вспомнить.

— Лучшим из них был Йозеф Молинаре, — продолжает он. — Настоящий гений и провидец. Врач Третьего рейха, которого союзники вывезли в Бразилию после войны, чтобы он мог там продолжить свои опыты. Именно его эксперименты с близнецами навели меня на мысль о лекарстве.

Герой Себа — не обычный серийный убийца, одержимый манией, а хладнокровный садист, мучитель.

Взвешиваю варианты, как избежать той же участи, что и жертвы Молинаре, но я связана, а моя раненая сестра прикована к стене цепью.

Единственный выход — заставить Себа как можно дольше говорить.

— Ты узнал о Молинаре до или после того, как тебя с позором уволили из армии?

Его улыбка исчезает. Себ смотрит на меня так, словно видит впервые.

— И что же ты сделал? — У меня перехватывает дыхание от собственной смелости. — Похитил афганских близнецов?

Мы ему нужны. Причем живыми. Чан была ему не нужна, и вот теперь она мертва. Мы будем жить, пока будем функционировать.

— Всему виной смерть моего брата, — говорит он, пронзая меня взглядом. — Я был так потрясен его уходом и тем, какой смертью он умер, что ударил офицера, который пытался вытащить Батиста из палатки, чтобы подготовить его тело к транспортировке во Францию.

Мы смотрим друг другу в глаза.

Я вспоминаю наш разговор с инспектором Валентином у него в кабинете: «Вы следите за новостями?» — «Мне сейчас не до этого».

Как ни странно, но я понимаю Себа. Я бы сделала то же самое.

Он ищет что-то в картонной коробке. Может быть, книгу? Нет. Это свежая бедренная кость.

— После увольнения я всерьез занялся исследованиями. И вскоре выяснил, что крысы-близнецы могут выдерживать воздействие нервно-паралитических веществ и высоких доз рицина[68]гораздо дольше, чем обыкновенные крысы. Зародыши человеческих близнецов отличают друг друга от чужеродных организмов еще в утробе матери. Эта способность отличать полезное от вредного не может ограничиваться только этим.

Его голос становится тихим и задумчивым.

— Что делает близнецов сильнее, чем одиночек? Ваша кровь? Или мышечная ткань? Или что-то другое? Я проверил множество вариантов на других испытуемых, и ни один из них не показал такого результата, как…

Он неожиданно замолкает и разворачивается к нам, держа в руках кабель.

— Если бы у других ученых, как у Молинаре, хватило смелости раздвинуть границы дозволенного, тогда, вероятно, Батиста можно было бы спасти.