Заблудившиеся

* * *

Герман наблюдал за происходящим через лобовое стекло машины. Сперва, пересев в водительское кресло, он смотрел внимательно, испытывая все возрастающее возбуждение. Потом вдруг начались легкие приступы тошноты.

Достав бутылку газированной воды из спортивной сумки с заднего сиденья, он выпил ее содержимое в несколько больших глотков и выбросил пустую посудину через окно на газон. Теперь Герману казалось, что события на стоянке разворачиваются долго, бесконечно долго, будто перед ним крутят замедленное кино.

Вот из будки выволокли за волосы третьего охранника стоянки. «Вот, — сказал себе Герман, — оказалось, что в будке отсиживался этот третий». Охранника волокли по асфальту, и он истошно кричал. Вот он попытался встать на ноги и получил в лицо ботинком. Потом его оставили, но охранник все-таки поднялся и даже попытался лягнуть парня в спортивном костюме в пах. После этого охранник больше не вставал.

Разлетелось окно вагончика, и на улицу вылетел телефонный аппарат на обрезанном коротком шнуре.

Германа начинала бить крупная дрожь. Он отвернулся в сторону и стал наблюдать, как толстый шмель заблудился в желтых листьях боярышника, он лезет куда-то вверх, скользит, срывается и снова лезет, расправляя крылышки. Герман чувствовал, будто кто-то тонкими сильными пальцами сжимает его желудок, делает больно, а потом ослабляет хватку. «Боже мой, когда же все это кончится? — спрашивал себя Герман. — Всему должен быть конец. Но когда же кончится это?»

Герман потерял из виду шмеля и повернулся к стоянке. Он увидел Рудольфа Евгеньевича на коленях перед Семеном. Сзади стоял Петя и держал Матецкого за волосы. Эта голова моталась из стороны в сторону. Пуговицы белой окровавленной сорочки, вылезшей из брюк, отлетели, на плече лежал полу оторванный воротник, желтела исцарапанная грудь.

Семен отвел руку в сторону и ударил Рудольфа Евгеньевича кулаком в лицо. Голова качнулась, будто Петя сзади дернул ее за волосы. Семен отвел руку назад и снова ударил. Герман перестал узнавать лицо хозяина стоянки, потерявшее все человеческие черты. Внутри все дрожало от ужаса. Герман хотел вылезти из машины и крикнуть им, чтобы немедленно, сейчас же прекратили все это, но не мог пошевелить и пальцем.

«Боже мой, надо отсюда уезжать. Немедленно уезжать. Немедленно», — надрывался внутри его чей-то голос. Теперь Герман видел, как Семен бил Рудольфа Евгеньевича по окровавленным щекам. Когда Матецкий открыл глаза, Семен разжал ему челюсти и вставил глубоко в рот дуло пистолета. Герман подумал, что вот сейчас он станет свидетелем убийства. Испытывая приступы тошноты, он глубоко задышал, казалось, еще минута — и обморок.

Но выстрела не последовало. Семен убрал пистолет за брючный ремень. А в это время двое парней в спортивных костюмах крушили обрезками металлических труб стекла автомобилей Матецкого, срывали капоты, долбили двигатели, стояки и, утомившись, резали в куски обивку салонов и резину. Они передохнули полминуты и начали курочить белые «Жигули» Матецкого.

Герман чувствовал, как кровь толчками пульсирует в висках. Он наклонил голову к рулю и сжал виски ладонями. «Ну вот, наверное, все уже кончилось», — подумал он и снова поднял голову. Плешивый механик, опустив руки, неподвижно стоял возле вагончика и смотрел на покалеченные машины. Герману показалось, он плакал. Рудольф Евгеньевич, стоя на коленях, медленно шевелил разбитыми в кровь губами. Петя, держа его за волосы двумя руками, чему-то улыбался. Герман видел, как Семен расстегнул брюки и помочился в это заплаканное окровавленное лицо.

Тяжело дыша, Герман толкнул дверцу, и вся тяжесть его желудка выплеснулась рвотой на бордюрный камень. Перед глазами расцвели яркие круги. Он немного пришел в себя, вытер мокрый рот ладонью и сквозь эти круги разглядел Семена и Петю, уже стоявших возле ворот стоянки и махавших ему руками.

Парни в спортивных костюмах уже уехали. Герман сглотнул плотный комок, задышал, нащупал пальцами ключи в зажигании и тронул машину.

— Жалеешь их? — спросил Семен, заняв водительское место. — Напрасно. Ни тебя, ни отца твоего они бы не пожалели. Я ведь не садист. Мне эта грязная работа тоже не в кайф. Просто с такими иначе нельзя. Они бы от твоей семьи не отмотались, пока до капли не выдоили. А вообще, Гера, меньше болтай, про Америку и всякое такое.

…На следующий день Вячеслав Дмитриевич позвонил старшему брату.

— Герман рассказал мне, что люди твоего Сайкина вытворяли там, на стоянке, — сказал он. — После этого парень просто заболел. Не знаю, как тебе, а мне страшно. Послушай, если еще не поздно, брось все к чертовой матери, порви с этим Сайкиным навсегда. В конце концов, подари ему всю свою макулатуру, все, что там написал. И порви с ним. Этот Сайкин куда страшнее, чем я думал. Да, у Германа был нервный срыв, истерика.

— Парень просто слишком впечатлительный, — сказал Пашков. — У него тонкая нервная организация.

— Дурак ты, — ответил брат.