Повесть о Татариновой. Сектантские тексты

Автор

Анна Радлова выросла в обеспеченной семье коммерсанта Дармолатова, члена правления Азовско-Донского банка, получившего личное дворянство и вырастившего четырех дочерей. Одна из них, Сарра, стала художницей и была замужем за художником;

другая, Вера, стала женой врача, брата Осипа Мандельштама; третья, Анна, вышла замуж за сына крупного философа. То был солидный мир петербургских квартир, биржевых новостей и тяжелой

привозной мебели. Здесь вели долгие разговоры о страданиях народа, глупости властей и политических изменениях, преимущественно в далеких странах. Кому-то этот мирок казался душноватым, но более благополучной жизни в России не было ни до, ни после, ни вне его. По всем признакам, заключенный в 1914 году брак между Анной Дармолатовой и Сергеем Радловым начинался счастливо, но предвестники грядущих катастроф жили и в нем. Выпускница Бестужевских курсов – первого в России высшего учебного заведения, доступного для женщин, – Анна Радлова с редким успехом совмещала роли светской красавицы и скромного трудолюбивого литератора. Она хорошо знала и мужское поклонение, и женскую несвободу, и те особенные трудности, которые связаны с предвзятым недоверием к творческому труду одаренной женщины.

Радлова перепробовала разные жанры – лирическую поэзию, историческую драму и, наконец, переводы классиков. Потом она стала известна как удачливая, хотя и спорная, переводчица Шекспира; но и в ранних стихах она любила скрыто цитировать Барда, скрещивая его классические образы с новой модернистской риторикой. Вот, к примеру, ее строка, датированная 1921 годом: «И двинется двинулся надвигается лес шелестящий». Шекспировскому Макбету было пророчество; в переводе самой Радловой оно звучит так: «Макбет, не бойся, Пока не двинулся Бирнамский лес На Дунсинан!» Макбет, убийца и узурпатор, боится этого леса и приказывает солдатам его уничтожить. Но Бирнамский лес движется, и гибель настигает Макбета. Эта отсылка в стихах Радловой очевидна, но важна и грамматическая новинка, достойная обэриутов: лес «двинется двинулся надвигается», он делает это по крайней мере со времен Шекспира – «шелестящий шагающий шатающийся лес». В ее переводах Шекспира сказалось наследие эмоционализма. На сцене эти переводы были успешны, но критики упрекали их то в грубости, то в буквальности. Вот интересная трактовка, явственно связывающая радловских «Макбета» и «Гамлета» с ее ранними опытами: «Радлова сводит Шекспира с тех ходулей, на которые его ставили переводчики, режиссеры, актеры. Она хочет вернуть Шекспира земле. Не риторический, ораторский, адвокатский Шекспир, а вся его плоть и кровь, его мясо и мускулы. В этом крупная культурная заслуга Радловой. Но не слишком ли много этой „плоти“, этой „земли“»[2].

Адресат ее ранних стихов – херувим, голубь, ангел, легкое животворящее начало; его призывает, без страха ждет и в лучшие свои моменты получает героиня. Само название «Крылатый гость» с его пушкинской подкладкой спорит с мужским миром греха и возмездия. Символ благой вести, непорочного зачатия, экстатического радения, «Крылатый гость» противопоставлен «Каменному гостю», тяжелому носителю смерти, вечному страху грешного мужчины. Слияние женщины-поэта с ангелом-демоном не свободно от истории; в отличие от вдохновлявших ее сюжетов Пушкина и Лермонтова, жертвенный экстаз Радловой воплощает в себе остро переживаемую современность.

Была ты как все страны страной
С фабриками, трамваями и калеками <…>
И были еще просторные поля, буйный ветер
и раскольничьи песни —
– Сударь мой, белый голубь, воскресни <…>
Плоть твою голубь расклевал и развеял по полю ветер,
Снится в горький вечер пустому миру —
Ни трамваи, ни фабрики, ни Шаляпины, а песня —
Сударь мой, белый голубь, воскресни.

Именно раскольничьи песни отличают Россию от других стран; без них Россия станет «как все», в них ее тайна, мечта и обаяние. Белый голубь, знак скопчества, приобретает черты национального символа. Русская трагедия связана с этим голубем, – он расклевал плоть России, но он же спасет ее душу. Только он и снится пустому миру, только он и интересен в этот горький вечер культуры. Стихотворение подписано январем 1921 года и, таким образом, немного предшествует «Богородицыну кораблю», в котором эти мотивы получают бурное развитие. Стихотворение «Разговор» рассказывает о внутренним конфликте людей этой страны, которая еще недавно была «как все страны страной». Собеседник или, возможно, собеседница говорит о том, что людям больше не нужна любовь: «Не до любви нам, поправшим смерть смертью. Был бы хлеб да Бог, а любви не надо». Ему или ей возражают: победа над любовью всегда неполна, – «над сердцем бывают только Пирровы победы». Дело было в Южной Италии в III веке до н. э. С помощью слонов эпирский царь Пирр одержал победу над захватническим Римским войском. Потери его были так велики, что он сказал: еще одной победы мы не выдержим. «Можно из людей и слонов воздвигнуть к небу пирамиды туш», – пишет Радлова, но человек не победит собственное сердце; или, победив однажды, он почувствует, что второй победы не выдержит. Так и Пирр, победивший Рим эллин, с тоской предвидел месть империи. Предчувствуя победу зла, Радлова ищет трагических способов выражения. Сам

Бог уподобляется коршуну, разрывающему авторское тело: «Стало солнце – тьма, а луна – кровь.

Боже мой, это твоя любовь. …Плоть разорвалась, хлынула кровь – Боже мой, это Твоя любовь». Мистический порыв ведет не к торжеству любви, как это бывало у Блока, но к расставанию с телом: «Твое брошенное тело как отслужившая змеиная чешуя,

А пламенный дух летает и реет и веет». Любoвь в близости смерти становится центральной темой Радловой: любовь между мужчиной и женщиной, между человеком и Богом.