Повесть о Татариновой. Сектантские тексты

V

«19 августа. Вторник. Пообедавши, отдыхали. Сказали – Мартин Степанович. Поспешил и увидел Екатерину Филипповну и от преданности Господу поклонился ей до земли. Смотрела картину и была довольна. Предложил ей меду послать, но она не хотела. Поспешил, чтобы выпила чашку. О квартире напомнила, чтобы надеялся на Господа, и святая ее душа изливалась просто, в свободе и любви»[152].

Медленно закрывает Владимир Лукич свою растрепанную тетрадку и сует в стол. Все записывает, каждую встречу, каждый взгляд, ласковый или суровый, необычайной хозяйки своей души. Только и мысли у него, что о Михайловском замке, о пениях и прорицаниях, о слове к нему, а придет – и одолеет такая робость и стеснение, что с места не может сдвинуться, будто прирос. Все кажется ему, что насмехаются его бедности, и все ему чужды и враждебны, ни одного к нему искреннего, и только Она одна как солнце, на которое поднять глаза невозможно. При ней обращается к молитве и сокрушается о грехах окамененное сердце и льются слезы, разливается сердечная теплота и знает он, что она чувствует его любовь и преданность, потому что Бог владеет ею. «Верный мой во Христе братец. Благослови Вас Господь докончить мой портрет, ибо я имею теперь случай переслать оный в ту губернию, куда он Богом назначен. Но умоляю Вас не писать копию, ибо я очень не желаю, чтоб портрет мой был написан для общих глаз. Если же тот возвратится через время, тогда я почту, что Богу угодно, чтоб оный был оставлен после смерти моей. Молю Бога, да положит Вам на сердце мое прошение не писать копию. Еще молю моего Спасителя, чтоб он нам силу пожаловал менее гневаться и со всеми примириться. Родной мой. Я вас очень люблю и прижимаю вас к сердцу Христову. Он да помилует и покроет Вас и от всех сует избавит вас. Верная ваша К.»[153] Так писала Катерина Филипповна. Портрет был окончен еще весной, потом увезен какой-то старушкой в темном платочке и потертой шали в Оренбургскую губернию и как в воду канул. Будто и не писал никогда Боровиковский Катерину Филипповну, а как на белом плате евангелиста Луки отразился ее лик[154].

Яркий свет в мастерской на Миллионной. На одной стороне евангелисты, на другой стороне император Павел в порфире и короне, бедный, не Мальтийский, а Ламанчский рыцарь[155], которому однажды душной ночью в Михайловском замке приснилось, что он всероссийский император и он проснулся, задыхаясь. Остальные холсты повернуты к стене или завешены. Совсем тихо. Во всей квартире Боровиковский один. Даже старуху Марфушу куда-то услал. На столе недопитая большая чашка чаю, бутылка рома и Евангелие. Боровиковский кончает писать Собор. Помнит: «Долго не проживешь, на суд пора предстать, крылышки привью, будешь летать»[156]. Завтра надо нести картину в Михайловский. Тут и Никита Иванович, пророчествующий на возвышении, и Мартин Степанович Пилецкий и князь Александр Николаевич Голицын, который хочет с Филаретом[157] новое христианское сословие составить в противовес масонам[158], и Лукерья, что моет Владимиру Лукичу рубахи, и лейб-гвардии Измайловского полка поручик Миклашевский, и член Филадельфийской церкви[159] и духовник братства, отец Алексей Малов[160], и Она, снова Она, Катерина Филипповна, в белом платье с широко раскрытыми синими глазами. Лицо у нее спокойное, строгое и страстное, как лик Византийского Серафима. Сжатые розовые губы похожи на изогнутый лук, и вся она, будто где-то внутри у нее зажжена лампада. И тут, не рядом, нет, а поодаль, на коленях, он сам, раб Божий Владимир, сложивши руки, смотрит на нее. И во взгляде его карих глаз, окруженных лучами морщинок, не стеснение. Не притеснение, не робость, с какой он всегда глядит на Нее на собраниях, даже когда к нему милостиво пророческое слово обращает, а освобождение, разрешение от тяжелого бремени плоти, непорочная любовь, радость как перед смертью. Долго, долго смотрит он на картину, потом, перекрестившись, берет скребок, соскабливает свое лицо, и быстро, безостановочно, не отрываясь до самых синих сумерек пишет вместо него лицо чиновника Ефима Ивановича Слуцкого.

«Слуцкого нет лица в Соборе, очень жаль, крайне бы нужно, чтобы он был тут писан», – сказала ему в субботу Катерина Филипповна[161].