Достоевский. Литературные прогулки по Невскому проспекту. От Зимнего дворца до Знаменской площади

Кондитерская швейцарца Ивана Ивановича Излера

Вернемся, однако, на солнечную сторону проспекта и пройдем к одной из старейших построек на Невском — Армянской апостольской церкви Святой Екатерины. Она была возведена в 1770-е гг. по проекту архитектора Ю. М. Фельтена. Два дома (№ 40 и 42), второй из которых был построен одновременно с возведением церкви, образуют как бы своеобразные пропилеи, ведущие к храму со стороны Невского проспекта. О доме № 40 часто пишут, что в конце 1870-х гг. здесь располагались книжный магазин и контора газеты «Новое время» А. С. Суворина.[308] Достоевский был подписчиком «Нового времени»; судя по его записным тетрадям, регулярно читал воскресный фельетон «Недельные очерки и картинки», который под псевдонимом Незнакомец вел в своей газете Алексей Суворин. В этой связи здесь можно было бы коснуться отношений писателя и журналиста, которые далеко не исчерпаны рассказом о воображаемом эпизоде у витрин магазина Дациаро. Однако приведенное утверждение является ошибочным. В доме № 40 магазин «Нового времени» разместился только лишь в конце XIX в., а с 1878 г. он находился также на Невском проспекте, но в доме № 60. Об отношениях же Достоевского и Суворина у нас еще будет повод поговорить, когда мы перейдем на другую сторону Фонтанки.

Сейчас же обратимся ко второму из двух домов Армянской церкви — № 42, который позволит нам вернуться в 1840-е гг., к началу литературной деятельности Достоевского, и вспомнить его самые ранние произведения.

Но раньше — два слова о том, чем славился этот дом среди завсегдатаев Невского проспекта. Еще в пушкинские времена (тогда оба дома Армянской церкви имели № 45) здесь располагалась популярная среди петербуржцев кондитерская Х. Амбиеля, которую в самом конце 1839 г. приобрел служивший некогда в этом же заведении «первым гарсоном» Иоганн Люций (у горожан Иван Иванович) Излер. Молодой, предприимчивый хозяин сразу же поставил дело на широкую ногу, и вскоре кондитерская Излера стала одной из первых в городе, успешно конкурируя с кондитерскими Вольфа и Беранже и Доминика.[309] «У нас кондитерские лавки, — писал об этих заведениях в 1844 г. обозреватель „Северной пчелы“, — то же, что в Париже cafés (кофейные домы)», они «превратились в настоящие парижские cafés-restaurants»[310]. «Теперь кондитерские на Невском проспекте сделались не лавки, не магазины, а храмы лакомств и мотовства, — восхищался в 1846 г. журналист Е. И. Расторгуев. — Убранство по образцам кондитерских Парижа: зеркальные окна, граненые стекла в дверях, ослепляющий газ, благоухающие деревья, фантастическая живопись, богатейшая мебель с бронзою и слоновою костью, щегольские жокеи, множество журналов и газет на всех почти языках, всякого рода афиши и объявления — все прелестно, восхитительно, все удовлетворяет посетителей даже с самыми изысканными требованиями!»[311]

Дом Армянской церкви. Фотография XIX в.

Пора, однако, вернуться к Достоевскому. И последний штрих в перечне достоинств кондитерских Невского проспекта — «всякого рода афиши и объявления» — дает нам для этого удобный повод. Главной литературной новостью, о которой говорил весь Петербург в начале 1846 г., явился выход в свет «Петербургского сборника», изданного Николаем Некрасовым. Его ждали с нетерпением. Под одной обложкой здесь были собраны повести, рассказы, очерки, стихи и поэмы литераторов нового направления, которое вскоре получит название «натуральная школа». Вождем этого направления был пользовавшийся исключительной популярностью критик «Отечественных записок» Виссарион Белинский. Но с особым нетерпением публика жаждала прочитать роман «Бедные люди» никому не известного писателя Достоевского, которого еще с прошлого года столичная молва именовала не иначе, как «новым Гоголем».

«Петербургский сборник» появился в продаже в начале 20-х чисел января 1846 г. Ажиотаж вокруг него был невероятный. В первые же дни было продано «больше 200 экземпляров»[312] — по тем временам успех чрезвычайный. Критика сразу же разделилась на два лагеря. Во главе одного стояли «Отечественные записки» Андрея Краевского, во главе другого — «Северная пчела» Фаддея Булгарина и Николая Греча. Бурному восторгу первых противостояли кислый скепсис и язвительная ирония вторых. Больше всего споров было о романе «Бедные люди», 1 апреля 1846 г. Достоевский сообщал в письме брату Михаилу: «В 2 месяца обо мне, по моему счету, было говорено около 35 раз в различных изданиях. В иных хвала до небес, в других с исключениями, а в третьих руготня напропалую».

Судя по газетным объявлениям, «Петербургский сборник» продавался едва ли не во всех книжных магазинах Невского проспекта, торгующих русскими книгами, — у Юнгмейстера, Ратькова, Ольхина… А что же кондитерская Излера? Это особый сюжет.

1 марта 1846 г. на страницах «Северной пчелы» Булгарина и Греча можно было прочесть: «На Невском проспекте в многолюдной кондитерской Излера всенародно вывешено великолепно-картинное объявление о „Петербургском сборнике“. На вершине сего отлично расписанного яркими цветами объявления, по сторонам какого-то бюста, красуются, спиною друг к другу, большие фигуры „Макара Алексеевича Девушкина“ и „Варвары Алексеевны Доброселовой“, героя и героини романа г. Достоевского „Бедные люди“. Один пишет на коленах, другая читает письма, услаждавшие их горести. Нет сомнения, что, подвигнутый этим картинным объявлением, „Петербургский сборник“ воспользуется успехом, отнятым у него покамест завистию и несправедливостию»[313].

Оставим без внимания финальное злопыхательство обозревателя «желтой газеты». Отметим другое: упомянутая Л. В. Брандтом афиша, вывешенная в кондитерской Излера, нарисованная, как полагают, художником П. П. Соколовым, — это, бесспорно, первая иллюстрация к произведениям Достоевского. Уж не она ли, претерпев разнообразные метаморфозы, через тридцать с лишним лет отозвалась в известном «анекдотике» о бордюрчике или кайме, которыми автор «Бедных людей» будто бы требовал обвести в «Петербургском сборнике» свое первое произведение? «Анекдотик» этот, имевший хождение в литературных кругах и ранее, был печатно пущен в свет в 1880 г. П. В. Анненковым на страницах публиковавшихся в «Вестнике Европы» воспоминаний «Замечательное десятилетие».[314] Однако автором сплетни, судя по всему, был не кто иной, как И. С. Тургенев, чья повесть «Три портрета» также была напечатана в «Петербургском сборнике» 1846 г. Что же двигало маститым писателем? Похоже, что так и не прошедшая с годами литераторская ревность к феноменальному успеху первого романа Достоевского, как бы «заслонившего», «затмившего» собою произведения всех других участников «Петербургского сборника». И действительно, каково было молодому Тургеневу, также нередко захаживавшему в кондитерскую Излера, рассматривать вывешенную там афишу, на которой его повесть — тоже, надо признать, весьма замечательная — была лишь упомянута в общем перечне содержания, а искусно выписанные художником герои «Бедных людей», привлекая всеобщее внимание, занимали большую часть этого, по слову Брандта, «картинного объявления»!

Кондитерская Излера должна быть упомянута в связи и со вторым произведением Достоевского — «петербургской поэмой» «Двойник». Ее главный герой господин Голядкин-старший (так его именует автор в отличие от господина Голядкина-младшего — точной, но «незаконной» копии господина Голядкина-старшего) не раз заглядывает в разные съестно-выпивательные заведения. Так, например, пробегая однажды по Невскому проспекту и столкнувшись «с каким-то прохожим так ловко и плотно, что только искры посыпались», он в тот же миг «почувствовал вдруг щипки и щелчки по желудку». Нимало не мешкая, «вбежал он вверх по лестнице в ресторан перехватить что-нибудь поскорее». «В ярко освещенной комнате, у прилавка, на котором лежала разнообразная груда всего того, что потребляется на закуску людьми порядочными, стояла довольно густая толпа посетителей. Конторщик едва успевал наливать, отпускать, сдавать и принимать деньги». Поскольку в заведении «было все дорогонько», Яков Петрович ограничился лишь одним «пирожком расстегайчиком». Но когда он попытался расплатиться гривенничком, конторщик «процедил сквозь зубы»:

«— С вас рубль десять копеек…»

«Господин Голядкин порядочно изумился.

— Вы мне говорите?.. Я… я, кажется, взял один пирожок.

— Одиннадцать взяли, — с уверенностью возразил конторщик.

— Вы… сколько мне кажется… вы, кажется, ошибаетесь… Я, право, кажется, взял один пирожок.

— Я считал; вы взяли одиннадцать штук. Когда взяли, так нужно платить; у нас даром ничего не дают.

Господин Голядкин был ошеломлен».

Господин Голядкин. Иллюстрация О. Маркиной к повести «Двойник». 1989

Как догадался господин Голядкин-старший, это, конечно же, были плутни и козни господина Голядкина-младшего, которого он тут же и увидел неподалеку, «в дверях в соседнюю комнату», «которые, между прочим, герой наш принимал доселе за зеркало». «Другой господин Голядкин находился, по-видимому, в превосходном расположении духа. Он улыбался господину Голядкину первому, кивал ему головою, подмигивал глазками <…>. В руках его был последний кусок десятого расстегая, который он, в глазах же господина Голядкина, отправил в свой рот, чмокнув от удовольствия и чуть не проговаривая, что, дескать, хороши на чужой счет расстегайчики!»[315]

Ничего не оставалось делать. «Господин Голядкин бросил рубль серебром так, как будто бы об него все пальцы обжег, и, не замечая значительно-наглой улыбки конторщика, улыбки торжества и спокойного могущества, выдрался из толпы и бросился вон без оглядки».

Название ресторации в тексте Достоевского отсутствует, но есть в повествовании несколько значимых деталей, позволяющих установить место действия. Первая из них — «пирожок-расстегайчик». В этой связи немаловажно свидетельство обозревателя «Северной пчелы», который, отмечая достоинства кафе-ресторана господина Излера, писал, что это заведение «вошло в моду русскими пирожками, называемыми расстегайчиками. Как некогда толпились гастрономы в Певческом трактире в Москве, как толпятся более тридцати лет парижане лакомиться пирожками (petits pâlés) у Феликса, так точно теперь у г-на Излера нет отбоя от любителей расстегайчиков. Вообразите, что ежедневно продается до тысячи пирожков»[316].

Существенна и другая деталь. В начале эпизода отмечено, что господин Голядкин-старший, «дорогого своего времени не теряя, вбежал <…> вверх по лестнице в ресторан…». И в конце также, «сходя с лестницы на крыльцо», герой «на последней ступеньке <…> остановился как вкопанный». Это — тоже указание на кондитерскую Излера, которая располагалась в бельэтаже и к которой, во время перестройки здания в 1835–1837 гг. (еще при Амбиеле), была «с Невского проспекта сооружена одномаршевая лестница»[317].

Если же вспомнить, что Яков Петрович перекусывал здесь и поутру, после своей прогулки по Гостиному двору[318], то отпадают и последние сомнения, поскольку ресторация Излера в доме Армянской церкви находилась непосредственно напротив Гостиного двора.