Достоевский. Литературные прогулки по Невскому проспекту. От Зимнего дворца до Знаменской площади

«Ступайте же к вашему „куфельному“ мужику»

Дом № 100 на Невском проспекте построен в 1867–1868 гг. и с тех пор не менял своего облика. Строил его для купца 1-й гильдии Михаила Ивановича Лопатина архитектор М. А. Макаров, тот самый, который перестраивал особняк купцов Яковлевых на углу Невского и улицы Маяковского. Дома эти не похожи друг на друга, и всё же характерный почерк архитектора узнается, когда глядишь сразу на оба эти здания с противоположной стороны проспекта.

Купец М. И. Лопатин был внуком того древнего Фрола Лопатина, которого мы вспоминали, говоря о «литературном доме» на углу Невского и набережной Фонтанки. Возможно, Фрол когда-то владел и этим домом (точнее тем, что стоял на этом участке, в его левой части), но Михаил Иванович вступил во владение в 1858 г. после смерти своего отца Ивана Фроловича Лопатина. Очень скоро он прикупил соседний двухэтажный дом, принадлежавший наследникам купца И. Ф. Егорова (в тогдашней нумерации № 102), и через несколько лет возвел на месте двух своих владений тот монументальный дом, который мы видим ныне. До конца 1880-х гг. здание сохраняло двойной № 100–102, а в 1889 г. приобрело тот окончательный, который имеет и сегодня, — № 100.

Упомянув архитектора М. А. Макарова и купцов Лопатиных, о которых в нашей книге уже говорилось в связи с другими домами на Невском проспекте, мы должны теперь вспомнить и еще одно имя — на этот раз из окружения Достоевского, о котором также шла речь прежде. Это Юлия Денисовна Засецкая, в доме которой на Невском, № 88, писатель в 1874 г. бывал на проповеди лорда Редстока.

Как и многие люди ее положения и круга, Ю. Д. Засецкая часто меняла квартиры. Не будем сейчас входить в уяснение социокультурных причин этого странного на взгляд современных петербуржцев обыкновения. Укажем только, что мы располагаем данными о трех адресах Юлии Денисовны на протяжении только 1870-х гг. После дома купца Калугина, где активисты «великосветского раскола» некогда, затаив дыхание, слушали проповедь лорда-апостола, какое-то короткое время Засецкая жила в доме контр-адмирала Ф. Г. Стааля на углу Спасской и Надеждинской улиц (соврем. адрес: улица Рылеева, № 6, угол улицы Маяковского, № 41)[586]. Известно, что Достоевский, хотя в это время их отношения из-за религиозных разногласий начали портиться, бывал у Юлии Денисовны и здесь (и она даже посылала за писателем свою коляску, которая должна была и привезти его и отвезти обратно домой[587]).

Посещал Достоевский Ю. Д. Засецкую и в период, когда сам он также сменил очередную квартиру и из дома отставного подпоручика А. П. Струбинского на Греческом проспекте переехал с семьей на жительство в Кузнечный переулок. Любопытным свидетельством их отношений этого времени является томик Нового Завета, выпущенный в 1869 г. в Лондоне с дарственной надписью: «Федору Михайловичу Достоевскому от Ю. Д. Засецкой. 10-го октября 1878»[588]. Семья Достоевских лишь на прошлой неделе поселилась в доме купеческой вдовы Р.-А. Г. Клинкострем на Кузнечном. Либо Засецкая в этот день нанесла им первый визит по новому адресу, либо Федор Михайлович, оторвавшись от хлопот, связанных с въездом в новую квартиру, навестил Юлию Денисовну.

Невский проспект, дом № 100. Фотография 1886 г.

Сохранилась и памятная записка, составленная рукой Достоевского, с перечислением лиц, которых он намеревается посетить перед отъездом на лето ранней весной 1879 г. в Старую Руссу. Визит к Ю. Д. Засецкой запланирован здесь на субботний вечер, по-видимому 7 апреля. В это время Юлия Денисовна уже съехала из дома контр-адмирала Стааля и вновь перебралась на Невский проспект, на этот раз в дом М. И. Лопатина. Ее адрес в рабочей тетради Достоевского записан так: «Юлия Денисовна Засецкая. Невский проспект, против Николаевской, № 100»[589].

Есть основания полагать, что именно здесь состоялся известный спор о «куфельном мужике», о котором в полуанекдотической форме поведал Н. С. Лесков[590].

«Происшествие было так, — сообщает писатель. — Ф. М. Достоевский зашел раз сумерками к <…> Юлии Денисовне Засецкой, урожденной Давыдовой, дочери известного партизана Дениса Давыдова. <…> Он заходил к ней более ранним вечером, когда еще великосветские люди друг к другу не ездят…» На этот раз в гостях у хозяйки находились две дамы, одной из которых была ее младшая сестра графиня Евдокия Денисовна Висконти. Между Достоевским и Засецкой как обычно разгорелся спор о соотношении лютеранства и православия. Юлия Денисовна «всё твердила, что она не понимает, почему русский человек всех лучше, а вера его всех истиннее», что она не знает, «что именно в России лучше, чем в чужих странах». «Достоевский ей коротко отвечал: „всё лучше“. А когда она возразила, что „не видит этого“, — он отвечал, что „никто ее не научил видеть иначе“».

Далее спор продолжался в таком ключе — хозяйка сказала:

«— Так научите!

Достоевский промолчал, а Засецкая, обратясь к дамам, продолжала:

— Да, в самом деле, я не вижу, к кому здесь даже идти за научением.

А присутствовавшие дамы ее еще поддержали. Тогда раздраженный Достоевский в гневе воскликнул:

— Не видите, к кому идти за научением! Хорошо! Ступайте же к вашему куфельному мужику — он вас научит!

(Вероятно, желая подражать произношению прислуги, Достоевский именно выговорил „куфельному“, а не кухонному.)

Дамы не выдержали, и одна из них, сестра Засецкой, графиня Висконти, неудержимо расхохоталась…

— Comment![591] Я должна идти к моему кухонному мужику! Вы Бог знает какой вздор говорите!

Достоевский обиделся и заговорил еще раздраженнее:

— Да, идите, все, все идите к вашему куфельному мужику!

И, встав с места, он еще по одному разу повторил это каждой из трех дам в особину:

— И вы идите к вашему куфельному мужику, и вы…

Но когда это дошло до живой, веселой и чрезвычайно смешливой графини Висконти, то эта еще неудержимее расхохоталась, замахала на Достоевского руками и убежала к племянницам.

Одна Засецкая проводила мрачного Федора Михайловича в переднюю, и за то он, прощаясь с нею, здесь опять сказал ей:

— Идите теперь не к ним, а к вашему куфельному мужику!

Та старалась сгладить впечатление и тихо отвечала:

— Но чему он меня в самом деле научит!

— Всему!

— Как всему?

— Всему, всему, всему… и тому, чему учит Редсток, и тому, чему учит Мэккензи Уоллес и Деруа Болье, и еще гораздо больше, чем этому.

Хозяйка возвратилась в свой кабинет и рассказала дамам свое прощание с Достоевским, и те еще более смеялись над данною им командировкою „идти к куфельному мужику“, который „научит всему“»[592].

«В этот же вечер, — продолжает Лесков, — одна из дам, бывших час тому назад у Засецкой, появилась в гостиной графини [С. А.] Толстой и рассказала, что Достоевский на них „накричал“ и „гнал их к куфельному мужику“. <…> И вдруг такое течение обстоятельств: час спустя сюда же входит Достоевский. Он был мрачен и нарочито угрюм <…>. В общие разговоры, какие тут шли, он долго не вмешивался. <…> Говорили о каких-то своих и чужих порядках, причем г-жа Кушелева, делая сравнения русской и европейской жизни, обмолвилась в том же роде, в каком говорила Засецкая, а именно, что она решительно не понимает, чем русский человек лучше всякого другого и почему для него всё нужно иное?

Достоевский в нее воззрился, раскрыл уста и произнес:

— Если не знаете, то подите к вашему куфельному мужику, и он вас научит…»[593]

И теперь уже в салоне графини С. А. Толстой разговор вновь пошел по тому же кругу, что и у Ю. Д. Засецкой.

Ю. Д. Засецкая с братом Николаем. С акварели неизвестного художника. 1850–1860-е гг.

Зачем было приводить это «удвоение ситуации» с «куфельным мужиком» в нашем разговоре о «Достоевском на Невском проспекте»? Ведь салон графини Толстой располагался совсем в другом месте — на Миллионной улице близ Эрмитажа. — Исключительно для хронологической точности. Дело в том, что с графиней Софьей Андреевной Толстой, вдовой графа А. К. Толстого, писатель познакомился в самом конце 1878 г., тогда же стал частым посетителем ее салона. А из этого следует, что и эпизод у Ю. Д. Засецкой имел место в 1879–1880 гг., не ранее. Значит, это действительно произошло в доме М. И. Лопатина на Невском проспекте.

О том, что в очерке Лескова «О куфельном мужике и проч.» речь идет именно о Достоевском самой последней поры, как будто свидетельствует и примечание, которым автор сопровождает свое изложение. Заметив, что в появившихся после смерти писателя воспоминаниях В. А. Соллогуба юный Достоевский времени его вхождения в литературу предстает очень застенчивым человеком, Лесков продолжает: «В последние годы жизни его он [Достоевский] в этом отношении сильно изменился: застенчивость его оставила — особенно после поездки в Москву на пушкинский праздник Ф. М. не стеснялся входить в великосветские дома и держал себя там не столько применяясь к тамошним обычаям, сколько следуя обычаям своего собственного права. Задумчивую серьезность его не все умели отличать от дерзости, с которою, впрочем, она иногда очень близко соприкасалась»[594].

Естественно, что после подобных стычек посещения Достоевским Ю. Д. Засецкой, очевидно, пошли на убыль. Свидетельство тому — записка Юлии Денисовны писателю, посланная накануне Великого поста 1879 или 1880 г., в которой она сетует:

«За что я впала в немилость, Федор Михайлович, не могу Вас застать и у себя не вижу, а я ежедневно дома от 3–5, кроме завтрашнего дня. Но если Вы намерены говеть и слушать эфимоны[595], то соберу терпение и буду надеяться на Ваше посещение по выходе из годичной духовной бани. Не сердитесь за выражение, это моя месть за Ваше жестокое обращение со мной»[596].

Как видим, дух пикировки между Засецкой и Достоевским по религиозным вопросам характерно окрашивает и это письмо! Ответил ли писатель на эту записку, побывал в доме Лопатина на Невском или нет, нам неизвестно. Данными о посещении Достоевским Юлии Денисовны в последний год его жизни мы не располагаем.