Достоевский. Литературные прогулки по Невскому проспекту. От Зимнего дворца до Знаменской площади
- Автор: Борис Тихомиров
- Жанр: Литературоведение / Культурология
- Дата выхода: 2022
Читать книгу "Достоевский. Литературные прогулки по Невскому проспекту. От Зимнего дворца до Знаменской площади"
На проповеди лорда-апостола
Четырехэтажный дом № 88 в его современном виде был построен неизвестным архитектором во второй четверти XIX в. для купца Алексея Калугина. Его «строгий безордерный, несколько монотонный фасад характерен для последней стадии классицизма», — пишут об облике дома Калугина историки архитектуры Невского проспекта[519]. Краешек этого здания можно видеть на акварели Ф. Баганца 1855 г., изображающей два соседних дома — № 90 и 92[520]. В первой половине 1870-х гг., когда домовладелицей была внучка Алексея Калугина — Ольга Федоровна Калугина (в замужестве Янсон), в квартире № 101 этого огромного особняка жила дочь легендарного героя Отечественной войны 1812 года, поэта-партизана Дениса Давыдова — Юлия Денисовна Засецкая. В ее салоне не однажды бывал Достоевский. Здесь во время Великого поста 1874 г. писатель, по его собственному позднейшему свидетельству на страницах мартовского выпуска «Дневника писателя» 1876 г., слушал проповедь английского миссионера-евангелиста лорда Г. У. Редстока[521].
Невский проспект. Вид на дом № 88. Гравюра по рисунку В. Новозова. 1891
Сэр Гренвилл Аугустус Уильям Уолдгрейв лорд Редсток (1831–1913) происходил из аристократического баронского рода, имевшего ирландские корни; его дед и отец были адмиралами. В Оксфордском университете он изучал историю и естествознание. Принимая участие в Крымской войне 1853–1856 гг., Редсток заболел тяжелой формой лихорадки, и жизнь его висела на волоске. Во время болезни в нем обострилось сознание своей греховности и вины перед Богом, разрешившееся религиозным кризисом и «обращением»: по его собственному свидетельству, ему открылось, что как его личные грехи, так и грехи каждого человека уже омыты святой кровью Христа и что все уверовавшие в Него и покаявшиеся уже спасены. Это сознание наполнило его душу неземным счастьем. Так в Редстоке утвердился главный протестантский вероучительный тезис об оправдании верой (sola fide) — верой в искупительную жертву Спасителя. «Необходимость духовного возрождения человека верой во Иисуса Христа»[522] стала главным пунктом его религиозных убеждений. В последующие годы в его жизни совершились не только внутренние, но и внешние изменения. Он распродал значительную часть своего имения, отказался от помощи слуг. В возрасте тридцати трех лет в звании полковника Редсток вышел в отставку и занялся миссионерской деятельностью, объехав с проповедью евангельского откровения многие европейские страны, а также Индию. В 1874 г. по приглашению Ю. Д. Засецкой[523] около 18–21 февраля он приехал в столицу Российской империи.
Собиравшие большое число участников проповеди и духовные беседы лорда Редстока в нескольких петербургских великосветских салонах в середине 1870-х гг. явились характерной чертой времени. «Семидесятые годы, — писал об этой эпохе Г. В. Флоровский, — были временем острого религиозно-моралистического возбуждения, на верхах и в низах сразу. <…> Это был рецидив сентиментализма, новый пароксизм этого упрощающего душевного утопизма, слишком однозначно разрешающего трагические противоречия и столкновения жизни добрыми чувствами и советами… <…> Таков прежде всего „великосветский раскол“, вызванный в Петербурге в 70-х годах проповедью лорда Г. В. Редстока»[524]. «Великосветским расколом», намекая на значительное число титулованных особ среди последователей Редстока, назвал это религиозное движение в петербургских верхах Н. С. Лесков[525]. Он же ядовито охарактеризовал редстокизм как «религиозную маниловщину»[526]. Последнее определение очень хорошо комментирует замечание о лорде Редстоке, принадлежащее А. А. Толстой: «Природу человеческую он вовсе не знает и даже не обращает на нее внимания, потому что по его системе каждый человек может в одну секунду развязаться со своими страстями и дурными наклонностями только по одному желанию идти за Спасителем…»[527] Впечатление «маниловщины» оставляла и та исключительная легкость, с которой «лорд-апостол» «отпускал грехи» всем желающим, разъясняя, что они верою своею уже оправданы перед Господом[528].
«В число ближайших и непосредственных последователей учения Редстока входили титулованные особы, приближенные царского двора, что придавало этому сектантскому движению характер отнюдь не безобидного уклонения от православия <…>. Некоторые имена были особенно на слуху: барон М. М. Корф (гофмейстер), граф А. П. Бобринский (министр путей сообщения в 1871–1874 годах), графиня Е. И. Шувалова, жена посла в Англии в 1874–1879 годах), княжна М. М. Дондукова-Корсакова, княгиня Н. Ливен, Е. И. Черткова (урожд. графиня Чернышева-Кругликова, мать секретаря Л. Толстого), княгини К. Голицына и В. Ф. Гагарина, дипломат и государственный деятель Ф. Г. Тернер, полковник в отставке В. А. Пашков, один из богатейших людей России…» и др.[529]
Активнейшей деятельницей петербургского редстокизма стала Ю. Д. Засецкая. Лесков называл ее «старостихой редстоковой церкви в России» и «главною виновницею всего нынешнего религиозного движения в большом свете»[530]. Ее близкое знакомство с лордом Редстоком состоялось в Англии в начале 1870-х гг.[531] и произвело на Юлию Денисовну исключительное впечатление. «В нем дышит Дух Святой! — коленопреклоненно писала Засецкая о Редстоке: — дух истины, чистоты — чувствуется что-то неземное, когда близко его знаешь. Если я его не называю своим идеалом, то это потому, что, увы! во мне еще много земного, и его чистота, постоянное созерцание небесного смущают мой дух…»[532] «…Я ставлю [его] в нравственном отношении выше всех мне известных людей»[533].
Под воздействием проповедей Редстока и личных бесед с ним она по возвращении в столицу пожертвовала крупную сумму на обустройство первого в России ночлежного приюта для бездомных на сто двадцать человек, открывшегося в марте 1873 г. в Петербурге во 2-й Роте Измайловского полка, в доме № 14. Около этого времени состоялось и знакомство Достоевского с Засецкой, которая пригласила писателя «осмотреть устроенное ею убежище для бездомных»[534]. В архиве Достоевского сохранилась визитная карточка с печатным текстом: «Юлия Денисовна Засецкая, рожденная Давыдова. Невский просп. № 88, кв. 101» и чернильной припиской поверху: «Свободный вход в Ночлежный Приют во всякое время дня и ночи». На обороте же сделана надпись: «Ф. М. Д<остоевско>му от Председательницы Общества Н<очлежных> П<риютов>»[535].
Лорд Г. Редсток. Фотография 1870-х гг.
«Федор Михайлович очень ценил ум и необычайную доброту Ю. Д. Засецкой, — вспоминала А. Г. Достоевская, — часто ее навещал и с нею переписывался. Она тоже бывала у нас, и я с нею сошлась как с очень доброю и милою женщиною…»[536] Специфические отношения писателя с приятельницей-редстокисткой выразительно описаны Н. С. Лесковым.
«Юлия Денисовна была заведомая протестантка, — пишет он, — и она одна из всех лиц известного великосветского религиозного кружка не скрывала, что она с православием покончила и присоединилась к лютеранству. Это у нас для русских не дозволено и составляет наказуемое преступление, а потому признание в таком поступке требует известного мужества. Достоевский говорил, что он именно „уважает“ в этой даме „ее мужество и ее искренность“, но самый факт уклонения от православия в чужую веру его огорчал. Он говорил то, что говорят и многие другие, то есть что православие есть вера самая истинная и самая лучшая и что, не исповедуя православия, „нельзя быть русским“. Засецкая, разумеется, держалась совсем других мнений и по характеру своему, поразительно напоминавшему горячий характер отца ее, „пылкого Дениса“, была как нельзя более русская. В ней были и русские привычки, и русский нрав, и притом в ней жило такое живое сострадание к бедствиям чернорабочего народа, что она готова была помочь каждому и много помогала <…>. Притом всё, что она делала для других, — это делалось ею не по-купечески, а очень деликатно. Словом, она была очень добрая и хорошо воспитанная женщина и даже набожная христианка, но только не православная. И переход из православия в протестантизм она сделала, как Достоевский правильно понимал, потому, что была искренна и не могла сносить в себе никакой фальши. Но через это-то Достоевскому было особенно жалко, что такая „горячая душа“ „ушла от своих и пристала к немцам“. И он ей пенял и наставлял, но никак не мог возвратить заблудшую в православие. Споры у них бывали жаркие и ожесточенные…»[537]
Очевидно, что не только Достоевский прилагал усилия, чтобы вернуть «„словесную овцу“ редстоковского духовного стада»[538] в лоно православной церкви, но и Ю. Д. Засецкая, в свою очередь, предпринимала шаги с целью склонить его на сторону своего кумира. И вот в один из ближайших дней после приезда английского миссионера в Петербург писатель получил от Юлии Денисовны приглашение посетить проповедь лорда Редстока, которая должна будет состояться в ее доме на Невском проспекте. Сохранилась записка секретаря редакции еженедельника «Гражданин» В. Ф. Пуцыковича Достоевскому, в которой сообщалось: «По поручению Ю. Д. Засецкой препровождаю к Вам <…> прилагаемый при сем билетик»[539]. По указанию составителя «Летописи жизни и творчества Ф. М. Достоевского» В. А. Викторовича, этот «билетик» не что иное, как «приглашение к Ю. Д. Засецкой на проповедь лорда Редстока»[540]. Правомочность такого предположения, кроме близости даты записки Пуцыковича к началу выступлений Редстока в Петербурге, подкрепляется еще и публикацией в еженедельнике «Гражданин», освещавшей первые проповеди «лорда-апостола» в Северной столице, в которой сообщалось, что «после смиренной беседы в гостиной» (возможно, Е. И. Чертковой) Редсток «потом перешел в американскую кирку (на Почтамтской улице. — Б. Т.), где говорил над кафедрою, потом говорил у г-жи Зас<ец>кой в зале, где было до ста приглашенных по печатным запискам»[541]. При скудости документальных свидетельств об этом вечере с участием лорда Редстока указанные детали представляются весьма ценными — количество собравшихся и наличие «печатных записок», то есть пригласительных билетов[542].
Жена писателя в своих мемуарах сообщает, что Федор Михайлович по приглашению Ю. Д. Засецкой «несколько раз присутствовал при духовных беседах лорда Редстока и других выдающихся проповедников этого учения»[543]. Сам Достоевский, к сожалению, лишь очень кратко упомянул в «Дневнике писателя» об одном таком эпизоде. «Мне случилось его [Редстока] тогда слышать в одной „зале“ на проповеди, — пишет он о зиме 1874 г., — и, помню, я не нашел в нем ничего особенного: он говорил ни особенно умно, ни особенно скучно». «…Он не очень-то красноречив, — замечает Достоевский в другом месте, — делает довольно грубые ошибки и довольно плохо знает сердце человеческое (именно в теме веры и добрых дел)».
Из этих суждений видно, что писатель воспринял английского проповедника-гастролера со значительной долей скепсиса. Удивительно, как в столь лаконичной характеристике он четко обозначил главный пункт своих расхождений с учением Редстока. По Достоевскому, вера достигается опытом деятельной любви. Его любимый герой старец Зосима в последнем романе «Братья Карамазовы» учит: «Постарайтесь любить ваших ближних деятельно и неустанно. По мере того, как будете преуспевать в любви, будете убеждаться и в бытии Бога, и в бессмертии души вашей. Если же дойдете до полного самоотвержения в любви к ближнему, тогда уж несомненно уверуете, и никакое сомнение даже и не возможет зайти в вашу душу. Это испытано, это точно». Фактически этот текст является замечательным практическим комментарием к словам апостола о том, что «вера без дел мертва есть» (Иак. 2:17), демонстрацией путей, на которых дела любви оживляют веру. У Редстока отношения веры и дела перевернуты. Вера в то, что спасение души уже даровано нам крестною смертью Христа, в проповеди «лорда-апостола» первична и самодостаточна. Но она «может нам внушить истинные богоугодные дела как выражение нашей любви и благодарности»[544].