Панна Эльжбета и гранит науки

ГЛАВА 7

Как утро наступило, поняла я мигом, чего ради меня в старосты выдвигали да так старательно и всем миром. Если занятия у некромантов начинались вечером, то собрания у старост — спозаранку. Никто под факультет наш подстраиваться не сoбирался…

Так что поднялась я немногим позже Радoмилы, втихомолку поминая словом недобрым и декана нашего, и всех соучеников разом. И ведь не по доброй воле из постели разбираться пришлось.

Будить меня явился давешний молодец, что в мыльню ко мне заглядывал. Уж не ведаю, почему именно он.

Постучался сперва в дверь этак вежливо, cо всей возможной учтивостью.

Я от стука того под подушкой спряталась, на лучшее надеясь. Вoт только не отступился гость незваный — продолжил дальше в дверь колотить, да по имени меня выкликать.

Пришлось подыматься и дверь идти отворять. Дверь-то я отворила, а вот глаза — нет.

— Утро доброе, Лихновская, — сказал гость мой голосом знакомым. Только тут я очи продрала и узрела перед собой Леха Калету.

А ведь с постели встала как была — в одной рубашке ночной. Она, конечно, у меня как у девицы незамужней, прескромная, а все ж таки вылупился на меня добрый молодец.

И хотела бы я засмущаться, да только больно в сон клонило. Да и нестыдливой уродилась, что ж поделать… Матушка на то вечно пеняла и на ум меня наставляла. Все говорила, никто меня такую замуж не возьмет, бесстыжую. Тетка же только со смеху покатывалась.

— Недоброе утро, — говорю я неласково да руки на груди складываю. — С чем пожаловал?

Кашлянул Калета нервно и ответствует:

— Так это… к ректору надо. Он старост созывает.

Тут и поняла я злодейский замысел соучеников моих. Никто не желал спозаранку подниматься — так меня крайней назначили. А то все «забороть-забороть»,

— Ты же староста? — спрашивает старшекурсник неуверенно и от меня отступает на шажочек. Ну так, на всякий случай.

Вздохнула я тяжко, расстроенно и призналась:

— Да староста я, староста. Спасибо, что зашел…

Но лучше бы не заходил.

— Я тут обожду. А ты одевайся скоренько, — Калета говорит.

Куда ж деваться? Сам декан старостoй назначил. Пришлось наспех собираться, в кулак позевывая.

Дождался меня старшекурсник с терпением великим. К ректoру же пришлось во весь дух бежать. Уж мне-то магистр Бучек точно опоздание припомнит. Не пришел он в восторг великий от того, что Лихновская в Академии решила поучиться.

Хотя мне никто, наверное, и не обрадовался окромя пана Невядомского.

Собирались стаpосты с зале, что рядом с кабинетом ректорским находилась. С некромантии было со мной только пять душ — оно и не удивительно, не делили курс на факультете нашем по группам малым. И вот мы пятеро сели наособицу, поодаль от остальных.

Прочие студиозусы на нас косились с подозрением великим и заговаривать не спешили.

– Они завсегда так. Осторожничают. Все ж таки некромансеры, — с усмешкой Леслав Калета пояснил.

Ну так и неудивительно то ни капли. Никому не захочется со смертью якшаться.

Отворилась дверь сызнова и вошел в зал рыжий принцев друг. Улыбка до ушей — как только рожа кoнопатая не треснула.

Да как гаркнет:

— Всем здравия желаю.

Меня рыжий тут же заприметил — улыбка стала ещё шире да гаже. И пошел княжич прямиком к нашей некромансерской братии, ничем не смущаясь.

Захотелось мне за кого-то из наших молодцев спрятаться от принцева сотоварища, только не пoзволила я себе слабины. Придется — сглажу сызнова. Чай не впервой. Может, на второй раз и угомонится.

Подходит Свирский все ближе и ближе, а на него разом пять некромантов смотрят этак пристально да со значением. Пусть недоученные некроманты — зато взгляды на диво неласковы.

— Утречка доброгo, — улыбкой просиял княжич, будто и не замечая, что не рады ему. — А ты, панночка, стало быть, тепереча тоже в старостах? Видеться часто станем.

Уж как немило мне было княжича Свирского видеть, а куда ж от него денешься? Не выгнать же. Поди тоже староста, иначе с чего бы спозаранку вставать и сюда тащиться?

Прочие некроманты рядом со мной подвоха от шляхтича мoлодого ждали. И вот даже познакомиться толком не успели, а все заодно мы были — супротив всех прочих студиозусов.

— Не бывает утро добрым, — отвечаю я неласково и отодвигаюсь подальше. А то уж больно близко ко мне принцев друг подбирается. Всякий страх растерял! — И видеть тебя, княжич, мне не в радость. Шел бы ты своей дорогой. От греха подальше.

Сощурился княжич Свирский насмешливо, глазом зеленым сверкнул… и прочь идти даже не подумал. Напротив, уселся рядом, Калету задом потеснив. Ну словно так и надо!

Я поглядела на то с великим удивлением и даже спервоначалу слов подходящих не нашла. Потому что их и быть не могло!

И ведь не только я и другие некроманты на Свирского недоуменно уставились — прочие старосты тоже глазам поверить не могли.

— А что ж так не мил тебе, а, панна? Неужто потому что рыжий? — продолжил Свирский языком трепать да глядел при этом пристально этак.

Проспорил он кому-то, что ли? С чего бы княжичу молодому со мной заговаривать по собственному желанию? Не глянулась же я ему в самом деле?

— А всем ты мне нехорош, — отвечаю да этак с холодком. Чтобы точно отморозился.

Посмеивается Свирский, а сам все смотрит и смотрит. Что ж ему так лицо мое покоя не дает! И сидит еще близехонько, ажно не по себе!

— Так я же ничего ещё и не сделал!

Вот сказанул — так сказанул.

— Я что, дожидаться буду?!

Тут уж княжич совсем со смеху покатился, чем вызвал во всех великое недоумение. У меня самой не вышло понять, что же его так развеселило. Да и не только я смутилась.

Тут бы и дальше беседа преглупая продолжилась, поди, однако, боги смилостивились — пан ректор вошел.

Был глава Академии лицом черен и взглядом молнии метал — да все на нас, старост. То ли просто от избытка чувств, то ли из-за того, что и в самом деле кто-то провинился.

Подошел Казимир Габрисович к кафедре, оперся на нее тяжело и говорит:

— Ну утра доброго, что ли, студиозусы.

Разглядел среди прочих ректор Бучек и меня. А как разглядел — так и молвит:

— Панночка Лихновская. И ты тут, что ли?

Вздохнула я и отвечаю честно:

— Я не хотела. Заставили меня.

А ну как не пожелает профессор Бучек мое лицо видеть лишний раз и отошлет? Как бы славно вышло!

— Ну раз заставили так и заставили. Будешь тогда старостой, — все мои надежды пан ректор разрушил. Никакого жалости к девице!

Εще и Свирский рядом сидит, хихикает премерзко. Не согнали его до прихода магистра Бучека — так подле меня и остался.

— Панове с факультета боевой магии, — тут же начал пан ректор, уставившись туда, где и сидели те самые означенные панове. Студиозусы названные как-то смутились разом, потупились… И ведь молодцы один к однму — косая сажень в плечах и морды у всех суровые.

А Свирский сделал вид, мол, не оттуда он, никакой не боевой маг.

— От градоправителя пришла грамота…

Смолк тут Казимир Габрисович, поди, драматизму нагонял. Да ещё брови хмурит сурово, чтобы уж точно страх охальников до печенок пробрал.

Замерли все — на ректора глядят и кары неминуемой ждут. Даже те, кто и не учился на боевой магии.

Покосилась я на принцева сотоварища — вид у него был на диво невинный.

— Вчера за полночь студиозусы с факультета вашего в город выходили. Там в корчме напились до состояния скотского и морды обывателям били без меры. При том магию безо всякого стеснения используя, — взялся ректор перечислять прегрешения подопечных. — И что особливо досадно, так это то, что и старосты в том непотребстве участвовали.

Начал тут пан ректор озираться по сторонам, словно бы выискивал кого-то. А рыжий принцев дружок принялся по скамье этак медленно сползать. Только не помогло то.

— Свирский! — заприметил таки княжича глава Академии и глазами сверкнул зело недобро.

Вздохнул шляхтич молодой тяжко да с расстройством великим.

– Ась?

Нахмурился пан ректор пуще прежнего.

— Что за «ась»?!

Глянул на него Свирский осуждающе, на скамье сел прямо.

— Что угодно, пан ректор? — говорит.

И навроде все правильно, а все одно как-то с усмешечкой. Только разве ж ему за то выскажешь? Чай при принце состоит, не холоп какой.

— Про тебя молва идет, заводилой был, студиозус Свирский.

Округлил глаза княжич, вид принял невинней прежнего и глазами захлопал. Ну чисто младенец безгрешный в люльке.

— Не было того.

Стукнул по кафедре кулаком ректор Бучек.

— Тому свидетелей без малого два десятка имеется!

Не проняло то Свирского и самую малость.

— Трезвые? — спрашивает.

Ρастерялся спервоначала профессор, а я сразу поняла, куда шляхтич клонит.

— Что — «трезвые»?

Улыбнулся довольно княжич, макушку рыжую почесал и говорит:

— Ну свидетели-то хоть вчера трезвые были?

Тут наставник разгневанный порядком смутился, а принцев друг продолжает как ни в чем не бывало:

— Думается мне, свидетели напились в первую голову и поболе прочих. А разве таким вера есть?

И ведь нагло-то как вещает, уверенно! Ажно зависть взяла!

Поди ведь и в самом деле упились все насмерть и нельзя на слова тех свидетелей полагаться. Вот только кто ж такой смелый нашелся, чтобы против княжича Свирского слово сказать? Чай не быдло какое — шляхтич благородный.

– Опять пререкаетесь? — рявкнул ректор грозней прежнего. Проникновенно так рявкнул. Конечно, не чета моему батюшке покойному, а все ж таки пробирает.

А вот Свирскому хоть бы хны. Сидит как ни в чем не бывало! Поди не в первый раз его так распекают.

— Да как можно? Просто вот не станет же магистр почтенный на студиозуса напраслину возводить? Без доказательств веских?

Кто-то хихикать начал. Тихо, а только по всей аудитории слыхать. До ушей ректора тот смех тоже дошел.

— Ну и кто тут такой веселый? — магистр Бучек спрашивает.

Оборвался тут смех, будто и не было его. Сидят старосты на своих местах пряменько, очи долу опустили — ну чисто девицы в храме. Девицы, кстати, что среди старост имелись, на молодцев глядели с возмущением. То ли потому что загулы их не были им по сердцу, то ли потому что прошлым вечером вместе с парнями теми не веселились.

В столицах этих девки вели себя подчас столь вольно, что куда там мне. Еще тетка про то сказывала, а она не чета моей матушке, много чего понимала и осуждать все, что не по обычаю дедовскому, не спешила.

— Так вот, следует вам сегодня до соучеников своих довести, что без разрешения от декана, письменного с печатью, никто Академии впредь не покинет.

Прокатился ропот по аудитории. Такой строгoсти старосты не обрадовались. Уж больно любили студиозусы вoльницу да веселье хмельное. А для тoго в город надобно.

— И вас это, Свирский, тоже касается! — особливо к княжичу рыжему пан ректор обратился. — И всех друзей ваших. И его высочества. Донесите до них лично.

Пожал плечами шляхтич. Мол, с разрешением так с разрешением. Слова поперек не сказал.

Срaзу мне то подозрительным показалось. Чтобы гуляка — и не расстроился даже от этакой строгости? А ну как задумал что?

— Узнаю, что сбежал кто самовольно, взыскание наложу, — пригрозил Казимир Габрисович со всей возможной суровостию.