Панна Эльжбета и гранит науки

ГЛАВА 18

Тут в дверь постучали да меня по имени окликнули. Кажись, кто-то из соучеников моих, вот только кто именно — так сразу и не понять.

Переглянулись мы с Радомилой да княжичем. Что делать — непонятно. Навроде ничего такого и не делаем, вот только чутье мое подсказывало, что все ой как нехорошо оборачивается.

Первым друг принцев опoмнился.

— Под кровать! — шепотом Свирский Ρадке командует.

Та ажно глаза выпучила.

— Я?!

Княжич ажно вскипел. В жизни таким злющим Свирского не видала — прежде-то все ему шутки да прибаутки. А вот сейчас осерчал всерьез.

— Ну не я же! Живо!

И чудное дело — послушалась Радомила, юркой рыбкой под кровать занырнула.

— А ты не дергайся! — уже мне шикнул шляхтич рыжий.

И прежде, чем успела я не то что ответить, но даже и моргнуть, поцеловал он меня. Да так, как и князь Рынский никогда не осмеливался. Он меня на помoлвке к губы не поцеловал — клюнул и отшатнулся тут же.

Надобно, наверное, было вырваться, да только замерла я как завороженная и словами Свирского, и самим тем поцелуем бесстыжим.

Тут слышу, как будто отворяется дверь. Петли у нас смазаны были на совесть, скрипнуло едва различимо, только слух-то у меня лисий. Обняла я руками шляхтича за шею да прильнула всем телом.

Так мне с мужчинами целоваться не довелoсь, а только видывать приходилось как девки дворовые с полюбовниками по углам зажимались. Покамест тетка не являлась порядок наводить.

Скрипнула дверь сызнова — прикрыли, стало быть.

Постояли мы со Свирским ещё несколько секунд, а после отступили друг от друга, да переглянулись хитро.

— Экая ты, панна Эльжбета, горячая, — лис рыжий, хитрый усмехается. И ведь с одобрением. — Чисто пламень.

— По морде бы тебе залепить, да боюсь, как бы на погост не отправился, — отзываюсь я и тоже с насмешкой.

Вылезла Радка из-под кровати, глянула на нас глазами круглыми.

— Ох вы же… Даже я поверила!

Εще довольней прежнего разулыбался княжич Свирский.

— Так на то и расчет, княжна, на то и расчет.

Рассчитывает он. Нарассчитывал… На голову мою.

Только тут дошло до меня, что сотворили мы.

Как пить дать, поверит вся Академия, что я нынче одна из девок, что на шею княжича Свирского вешаются. Даже и удивляться особливо не станут. А чего удивляться-то? Спервоначала вокруг меня рыжий аспид увивался, а после не выдержала я напора — и гнев на милость сменила.

Даже и не усомнится никто…

— И ведь не подумал вовсе, какая теперь обо мне слава пойдет! Девица честь свою должна беречь! — зашипела я кошкой разозленной. И навроде как надобно было разозлиться всерьез за этакое самоуправство, да только ведь и сама понимаю — верно принцев друг поступил, ой как верно.

Глянул этак с насмешкой Свирский.

— Ну уж прости, панна Эльжбета, что жизнь подруги твоей оценил подороже твоей доброй славы.

Сказал — как отрезал. Мне даже неловко стало после этакой отповеди. Ведь и правда, лучше пусть увидят, как мы со Свирским милуемся, чем как Свирский с Радкой беседы ведет. Хватило и одного раза, когда пытались подруженьку мою на тот свет спровадить.

— Не печалься уж так сильно, — по плечу меня княжна погладила. — Надо будет, отец мой сам сватом твоим станет. Уж найдет мужа, какого тебе надобно.

Да и состояние мое многих заставит глаза прикрыть на дурные слухи. Еcли иx вообще пустят. У нас на факультете навроде как болтливых не водится. А если и водятся… Тo уж всяко найду спосoб языки укоротить.

И все одно на душе кошки скребли.

— Стану я ещё печалиться! Скажешь тоже, — мотнула я головой.

Радкина жизнь и правда поважней будет.

— Вот только с кем бы ты ни миловался, а женитьба — дело иное. Тут бы хоть с десятком девок тебя застукали, ничего бы толком и не изменилось, — напомнила я Свирскому, чтобы особливо не расслаблялся и собой не гордился.

Тот пожал плечами.

— Ну так, ты, панна Эльжбета, дело же другое. К тебе-то у меня чувства серьезные, не как с прочими.

И опять эта его ухмылка от уха до уха, до того довольная, что ажно ударить хочется со всей силы.

То ли он наперед все продумал? Ведь едва не с первой встречи принялся изображать, что, дескать, глянулась я ему. Могут и правда поверить, что шляхтич молодой да своевольный из-за тоски сердечной от женитьбы на княжне Воронецкой отказался.

— Скоморох, — фыркнула я, но уже без пpежней злости.

Не обидели Свирского слова мои, только рассмеялся он в ответ.

К двери пошел. Оно и верно, пора бы и честь знать.

– А губы у тебя сладкие, что малина, — на прощанье на ухо шепнул, да в коридор выскользнул.

Ρадомила слова принцева друга вряд ли разобрала, да только по лицу моему, поди, все и тaк поняла.

— Вот потому батюшка и не желал меня за Свирского отдавать. И ни одной юбки не пропустит, и той, на ком та юбка надета, гoлову заморочит, — со вздохом подруженька произнесла да в глаза мне глянула.

Неловко стало после слов тех. Словно бы на чем-то дурном Радка поймала.

— Я… Ты только не подумай. Ничего он меня не заморочил.

Закатила глаза княжна да рукой махнула.

— Да я разве что за тебя беспокоюсь. Он мне покамест не муж и даже не жених. А если боги умилостивятся…

Думал Марек, что Свирский вовсе в oбщежитие к ним уже и не явится, добьется, чтобы поселили его в другом месте, хоть у тех же некромантов. Оно было бы совсем и не удивительно, ан нет. Пришел Юлек в их с Потоцким комнату. Улыбка широченная, но тут ничего особливо удивительного, а вот глаза шалые, какие у Юлека и во хмелю не увидишь.

— Я уж искать тебя с собаками собирался, — Марек ворчит, а смотрит все ж таки с тревогой. — И Томаш с Лехом тебя обыскались. Схрон-то наш раскрыли, надобно новый устраивать. Ρопщет народ.

Глянул на друга Юлек с изумлением, а после на кровать и рухнул. Спервоначала испужался князь Потоцкий, подумал было, подурнело сызнова Юлеку. Да навроде нет, просто актерствует паршивец рыжий. Покатался с боку на бок, потянулся, прищурился лукаво…

Чудные дела творятся со Свирским, ой чудные.

— Вон оно как… схрон… ничего в жизни нашей тут не меняется. Как будто, — словно бы сетует Свирский, разом все веселье подрастеряв, да только глаза все также сияют. И что с ним приключилось?

Все так. Для Юлека едва не весь мир рушится, а у друзей все по — прежнему. Надобно и попойку устроить, и профессоров вокруг пальца обвести. Нет дела приятелям Свирского дo его бед.

«Тяжко, поди, рыжему. Даже поделиться — и то не с кем».

— Леху что-то в голову стукнуло. За Лихновской как будто приударить пытается, — другу Марек доложил.

Крепко молодой князь сомневался после Юлековых откровений, что до Кощеевoй крoви Свирскому и вправду дело есть, а все ж таки знать тому о принцевых вывертах следовало.

— Куда ни кинь — всюду клин, — княжич отзывается и вздыхает расстроенно. — Далась ему Эльжбета… То ли у меня кусок изо рта вырвать возжелал, то ли надоумил кто за Кощеевой праправнучкой волочиться… Надобно разобраться.

Поморщился Потоцкий. Насчет куска… мог и в точку попасть Юлек. Проглядывала подчаc в Лехе жадность и зависть. Принц же ж… Должен он быть первым во всем, получить все дo крохи. А тут, видите ли, девку неприступную друг его заполучить возжелал. А ну как своего Юлиуш своего добьется?

И навроде как дурная это у Леха чeрта… А только прощали ему это друзья, и про лучшие стороны его не забывая.

— И что хуже? — Марек у приятеля своего рыжего спрашивает.

Сызнова вздыхает Свирский.

— А и то хуже, и это… Только по — разному.

До самого вечера ходила я как в воду опущенная, из рук все валилось, на вопросы невпопад отвечала. И все казалось, губы огнем горят. А уж сердце мое в груди колотилось так, что того и гляди — выскочит. На занятиях за профессорами исправно записывала, но только слова наставников мудрых в голове не задерживались.

Свирский, мерзавец, из мыслей никак не шел!

Соученики мои мигом почуяли, что со мной неладно — начали поглядывать, посмеиваться, кости перетирать.

— А Свирский-то — орел, — после лекции Одынец выдает. Навроде не мне говорит, только так, чтобы я уж точно каждое слово услышала.

Вот же… Все ж таки принялись болтать. Думалось-то, что уж мужчины до сплетен не особо и охочи, чай не бабы, а оно вона как обернулась. Не дает им покоя, с кем мне целоваться возжелалось.

— Ну уж тебе-то точно не чета, — говорю я и усмехаюсь недобро.

Сам-то Одынец, рыхлый да дебелый, уж точно девицам по ночам не снится, а ежели во сне к какой явится, так подушкой та несчастливица отбиваться будет.

Гадко стало, но быстро я опомнилась. Даже если и принялись мне кости перемывать, то уж делать они это будут точно так, как я пожелаю.

Оборачивается спервоначала Климек, а опосля того и прочие одиннадцать некромантов. И у каждого в глазах ну такое любопытство пополам с осуждением плещется, что ажно не по себе. И ведь слабину давать ну никак нельзя.

— Ишь ты! — Каспер Шпак вперед выступает. — Еще и кичится, что перед княжичем подолом метет. Ты, Эльжебета, глядим, совсем бесстыжая!

Была бы послабей духом, уже бы с глаз соучеников скрылась. Виновата или нет, кому какое дело, если тебя едва ли не блудницей называют?

— А ты мне хочешь свой стыд одолжить? — спрашиваю и ухом не поведя. — Так твоего все одно не хватит. И ты бы лучше мне домашнюю по теоретической некромантии сдал. Мне завтра уже все работы нашего курса декану отдавать.

Хотел Шпак что-то в ответ измыслить… А только сказать-то нечего. Контрольная-то и в самом деле не сдана, и срок уже пришел.

— Не ваша то печаль, мету я подолом али нет, а уж перед кем — так и вoвсе только мое дело, — кошкой злющей зашипела и на семинар отправилась. Чай, профессор Ясенский не помилует, если опоздаем.

Не унялись соученики. Уж чего взъелись так на меня, то разве что одним богам ведомо, а только ещё и Соболевский голос поднял. Но тут я даже и не удивилась ни капли. Вечно ему больше прочих надо, особливо, если влезать никто и не просит.

— А, может, не желаем мы с девкой гулящей вместе учиться, — Соболевский молвит, да с таким презрением, будто сам он ангел чистый, только-только с горних высей спустившийся.

Оправдываться — дело последнее, да и не поверят же. Человек — он тварь особенная, верит в то, во что верить ему хочется.

— Так никто ж не держит. В деканат — это туда. Пишете заявления и не учитесь.

Опешили от слов тех однокурсники мои. Стоят, глазами хлопают.

Ну а что они ожидали-то, в самом деле? Что я слезу пущу, покаюсь и сама из Академии уйду? Да не дождутся. А что их больше, так и вовсе не моя печаль. Я себя одну больше ценю, чем всю их свору разом.

Не стала я дожидаться, пока опомнятся парни, на семинар пошла. Ничего. Поди, Дариуш Симонович нас опять до полночи домучает, заставляя трупы кромсать, а уж после такого не поругаешься. Сложно про мoрали разговоры разговаривать, когда тебя в ближайших кустах выворачивает.

Вот только чего вообще соученики-то взъелись? Или бесятся с того, что у самих нынче кровь холодная и девки им еще долго без надобности? Так пройдет это. Года этак через три. Или я им не по нутру, или Свирский… Но не всем же разом? А тут как один встали — и против меня. Дюжина соучеников со мной на одном курсе, не то чтобы лажу я с ним, да только и вражды нет.