Спасти эльфа 2. В плену. И после. История одного эльфа

Глава 8

Дом, куда притащили Фая, располагался на отшибе — ничем не примечательное здание, надежно спрятанное от посторонних глаз деревьями. На краю сознания, охваченного паникой, мелькнула мысль: похоже, суд над ним будет тайным, оттого и место выбрано соответствующее — уединенное, в чаще леса. Неужели Совет все-таки нарушит волю королевы Сумеречных земель — тайно его осудит и тайно приведет приговор в исполнение?

Ноги задрожали, а затем и вовсе подкосились, когда Фай оглядел помещение, куда его втолкнули стражники, и понял: процесс над ним будет публичным. Обычную комнату в жилом доме наспех оборудовали под зал суда. И в ней, в этой комнате, казалось, собрался весь город!

В центре огромного пустого пространства стоял одинокий стул с деревянной спинкой. Напротив него тянулся массивный стол, за которым с суровыми лицами восседали четыре верховных судьи эльфийского клана «Воль’а’мир». За их спинами на шести лавках, поставленных рядами, устроились наблюдатели. Среди них Фай со стыдом заметил Меливинга, отца Эллианны. И собственного отца. К счастью, хотя бы женщины остались за дверью.

— Садись, — ему кивнули на стул и, надавив на плечи, вынудили исполнить приказ.

Щеки горели. Сердце бешено колотилось в груди. О богиня, сколько народа будет следить за его унижением! Фай опустил голову, стараясь не смотреть в толпу присутствующих из страха заметить знакомые лица. Он опустил руки на колени, и ткань штанов намокла от его потных ладоней.

— Расскажи, молодой воин, что с тобой делали в плену? — заговорил один из сидящих за столом эльфов — мужчина с очень длинными белыми волосами и острым подбородком, раздвоенном на конце. Его звали Колтур, и он был самым уважаемым членом общины. — До нас дошли слухи, что там, в стане врага, ты не сохранил свою честь. Это правда?

Красный от унижения, Фай открыл рот, губы его задрожали, и он поджал их, не в силах произнести ни слова. Они заставят его говорить о случившемся? Прилюдно? Вслух?

— Ну же, ответь. Это правда? — допытывался Колтур. — Тебя взяли против воли?

Пересохшее горло сдавило спазмом, и Фай смог только кивнуть. Да, правда.

Наблюдатели на скамьях зашумели. Судьи обменялись возмущенными взглядами. Двое из них наклонились друг к другу, перешептываясь.

— Расскажи, что именно происходило той ночью, — потребовал один из этих двоих, выпрямившись на стуле. — Как тебя… — он облизал губы, и на его лице проступил жадный, нездоровый интерес. — Как тебя насиловали?

Фай дернулся. Его взгляд лихорадочно заметался по лицам собравшихся. Сколько же здесь народа! Неужели он должен рассказать свою постыдную историю перед всеми этими эльфами? Перед отцом? Поделиться каждой омерзительной деталью своего позора?

Зачем? Зачем вытаскивать наружу всю эту грязь?

— Не задерживай нас, мальчик. — Колтур и другие судьи за столом замерли в ожидании. — Говори. Что с тобой делали?

Все в зале смотрели на него. Абсолютно все. Несколько десятков пар глаз. Фай с трудом сглотнул застрявший в горле комок и, дрожащий, вытолкнул из себя первые слова:

— Дикарки, они…

— Раздели тебя?

— Да.

— Заставили с ними совокупляться? — Холодные глаза Колтура загорелись. И судьи, и наблюдатели наклонились вперед, видимо, чтобы лучше слышать обвиняемого и не пропустить ни одной неприличной подробности его рассказа.

— Да, — всхлипнул Фай, сморгнув слезы. На квадратном столике перед ним стоял полный стакан воды. Каждый звук царапал пересохшее горло, но Фай не решался прикоснуться к стакану: пальцы тряслись, и эльф боялся, что в таком состоянии ничего не сможет удержать в руках. Богиня, какое невыносимое унижение! От стыда хотелось провалиться сквозь землю.

— Ты находил их привлекательными? — продолжил Колтур, и Фай, шокированный вопросом судьи, испуганно замотал головой.

— Нет, нет, они были… были омерзительными.

— Эти женщины раздевались полностью или только приподнимали юбки?

— На них не было юбок. Штаны. Они снимали их, чтобы…

— Ты видел их интимные места?

Фай не понимал, почему его спрашивают о таких вещах, какое те имеют отношение к делу, но заставил себя ответить:

— Я… не смотрел.

— Не смотрел на их обнаженные груди? На сокровенное между ног? — Глаза Колтура блестели все ярче. Его сосед слева, высокий эльф в белоснежной мантии, промокнул лоб платком.

— Нет. Мне было плохо. Меня… — он так и не смог выдавить из себя это слово — «насиловали». Произнести его было сложно даже мысленно, а уж вслух, при всех…

Хмыкнув, Колтур откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди.

— Там были только женщины? Или мужчины тоже принимали участие?

О, Светлоликая! За что? До этого вопроса Фаю казалось, что чаша его унижений переполнена, что падать ниже просто некуда. Он ошибся. Невольно эльф посмотрел в толпу, сидящую на деревянных скамьях, и отыскал взглядом отца своей предательницы-невесты. Меливинг брезгливо кривил губы. С таким лицом давят насекомых, вызывающих гадливость. На собственного отца Фай взглянуть не осмелился.

— Молодой воин, отвечай, когда к тебе обращаются старейшины. Тебя касались мужчины?

Сгорбившись, Фай все-таки потянулся к стакану на столе, но сделал это слишком неуклюже, и вода выплеснулась на пол. По ушам ударил звон разбившегося стекла.

— Касались?

— Да. — Фай смотрел на крупные осколки у своих ног, блестящие в луже воды. Ропот, пронесшийся по залу, заставил его сильнее вжать голову в плечи. Даже под угрозой смерти Фай не поднял бы сейчас лицо, скрытое спасительной ширмой длинных волос.

— Они, эти мужчины, — в голосе Колтура ему почудилось возбуждение, — брали тебе противоестественным образом?

Вопрос судьи будто стеганул по спине кнутом. Всхлипнув, Фай крепко зажмурился, из-под сомкнутых век по щекам побежали слезы.

— Да.

Теперь все знают, что с ним творили в лагере врага. Эллианна, Меливинг, его родители. Завтра тошнотворные подробности его плена облетят весь «Воль’а’мир», а через неделю в королевстве не останется ни одного эльфа, незнакомого с этой историей. На Фая станут показывать пальцами. Женщины при виде него будут торопливо переходить на другую сторону улицы.

Изгой. Теперь он изгой. Хуже грязи под ногами.

Возвращая его из мыслей в реальность, Колтур кашлянул в кулак. Свидетели галдели, переговариваясь, и ради собственного спокойствия Фай старался не прислушиваться. Слезы собирались каплями на подбородке и падали на тыльную сторону ладоней. Пальцы судорожно сминали на коленях ткань штанов.

— Суду стала известна еще одна некрасивая деталь.

Фай закусил губу и почувствовал на языке металлический привкус крови.

— Говорят, ты, молодой воин, ублажал врага не только сзади, но и спереди.

— Это как? — раздались голоса из зала.

— Ртом, — пояснил судья то ли Фаю, то ли собравшимся.

Умереть. Отчаянно, остро захотелось умереть. Прямо здесь, на месте. Чтобы его, сидящего на этом стуле, поразило молнией.

— Фай Пилигримм, ты действительно признался своей невесте в том, что твой рот осквернен врагом? Мужчиной? Мужчинами?

— Да, — прошептал Фай, спрятав лицо в ладонях и разрыдавшись.

— Не слышу?

— Да.

Ропот в зале поднялся такой, словно на здание суда обрушилась снежная лавина или огромный водяной вал.

— И они завершались в твой рот?

— Да.

— И ты принимал это?

— Меня рвало.

— О, Светлоликая! — Гул голосов перекрыл рев Меливинга. — И ты, падаль недостойная, собирался целовать этими губами мою дочь? Посмел сделать ей, чистой, целомудренной деве, предложение?

Фай почувствовал, как вверх по пищеводу поднимается едкая желчь, и крепко стиснул зубы, чтобы не опозорить себя еще больше. Куда уж больше!

— Фай, — тон судьи вдруг стал подозрительно мягким, даже ласковым. — Почему ты не сопротивлялся? Почему позволил им творить с тобой такие ужасные вещи?

— Они держали нож у моего горла, — простонал Фай, не в силах остановить начинающуюся истерику.

— Значит, у тебя была возможность все это прекратить. — В голосе Колтура снова прорезались стальные нотки. — У тебя была возможность остановить свои мучения. Одно резкое движение вперед — и ты был бы избавлен от позора, но предпочел развлекать врагов своим телом.

— Фай, — позвал его Колтур. — У тебя еще есть шанс все исправить, смыть позор, очистить славное имя твоей семьи от всей этой грязи. Проклятая эйхарри не понимает всей важности наших традиций. Из-за ее возмутительных законов Совет больше не может подтолкнуть тебя в правильном направлении, но ты и сам прекрасно знаешь, что надо делать, верно? Ступай, заблудшее дитя, исполни свой долг.