Спасти эльфа 2. В плену. И после. История одного эльфа

Глава 11

— Фай… — Эллианна стояла на крыльце, окутанная светом выглянувшего из-за туч солнца. Длинные золотистые волосы выбивались из-под капюшона, накинутого на голову. Кисти рук она прятала в широких карманах мантии и внутри этих карманов нервно комкала пальцами ткань подкладки. Прекрасная, хрупкая, с виду воплощение невинности, а внутри гнилая, как червивое яблоко. Смотреть на нее, разговаривать с ней, находиться рядом было неприятно, вспоминать, как изливал душу, надеясь на поддержку, — унизительно и стыдно. Красота Эллианны, поразительная даже по эльфийским меркам, больше не трогала Фая ни капли. Глядя на бывшую невесту, он испытывал отвращение. Не ненависть — то слишком сильное чувство — неприязнь, граничащую с равнодушием. Перегорел. Его любовь к ней потухла, словно пламя костра, в которое выплеснули ведро воды. Даже угольки не тлели.

— Что ты здесь делаешь? — Больше всего сейчас хотелось закрыть дверь и притвориться, что этой незваной гостьи на пороге не было. Предала. Обманула. Ославила на весь «Воль’а’мир», а теперь явилась сюда снова тревожить его душевный покой. Как после всего содеянного она посмела искать с ним встречи?

— Могу я… могу я войти? — Эллианна огляделась по сторонам, явно беспокоясь, что ее заметят на крыльце чужого дома беседующую с Фаем — изгоем, от которого отвернулось все эльфийское общество.

— Зачем ты пришла?

— Пожалуйста, нам надо поговорить. Я хочу объясниться.

— Нам не о чем разговаривать. Уходи.

— Нет, Фай, умоляю. Впусти меня. Я должна рассказать, как все было на самом деле.

Огромные распахнутые глаза Эллианны наполнились слезами, и сердце Фая смягчилось. Нехотя он отступил назад, в дом, позволив бывшей невесте войти следом.

Покинув улицу, где каждый мог ее увидеть, Эллианна протяжно вздохнула — на лице эльфийки отразилось такое очевидное облегчение, что Фаю стало неприятно и тошно.

— Говори, — потребовал он.

Взгляд Эллианны метнулся в сторону Грид. Беспардонная дикарка, разумеется, не догадалась оставить их наедине и сейчас подпирала плечом стену коридора, наблюдая за происходящим с откровенным любопытством.

— Не могли бы… не могли бы вы позволить нам побеседовать с Фаем вдвоем, — вежливо попросила Эллианна. — Пожалуйста, не обижайтесь. Речь пойдет об очень личных вещах.

Прежде чем ответить, ведьма посмотрела на Фая и вскинула бровь, будто спросив, как ей поступить, — уйти или нет. Тот кивнул, дав понять, что третья пара ушей тут лишняя.

— Ладненько, — протянула ведьма с явной досадой в голосе. — Чувствуйте себя как дома, но не забывайте о том, что в гостях. А я пока пойду прогуляюсь. Фай, если она будет к тебе приставать, кричи.

С этими словами Грид протиснулась мимо Эллианны и вышла в солнечное утро, под золотистый свет и пение проснувшихся птиц. Когда она закрывала за собой дверь, взгляд Эллианны упал на ее руку, оплетенную красной лентой, и лицо эльфийки вытянулось, как если бы было сделано из воска и потекло от близости открытого пламени.

— Вы обручились? — не сумела она скрыть изумления.

Мысленно Фай скривился. Хотел было возразить, но вспомнил Эвера и его чудовищную жену. Никто в «Воль’а’мире» не смел сказать о муже королевы ни одного дурного слова, хотя в глазах общественности Эвер был таким же распутником, как и Фай. Даже хуже — предателем, похоронившим честь в постели врага. Однако эльфы молчали. Ужас перед эйхарри заставил каждого надменного моралиста в «Воль’а’мире» униженно засунуть язык себе в задницу. Если Фай после насилия и плена стал неприкасаемым, то Эвер — неприкосновенным. И все благодаря его браку с Чудовищем из Сумрака.

Так почему бы не воспользоваться ситуацией и не сыграть роль жениха другой, облеченной властью женщины? Наблюдательницы королевы тоже внушают страх, ибо на иерархической лестнице стоят на ступеньку выше и членов Совета, и даже эльфийского Владыки.

Пусть думают, что Фай и Грид обручены. Пусть и в его сторону бояться сыпать оскорблениями. Пусть лишний раз подумают, прежде чем унижать его родителей. Пожалуй, связь с дикаркой — единственный способ защитить отца и мать от участи стать отверженными.

Если слухи об их с Грид союзе разлетятся, никто не решится обидеть ни Леола, ни Ронафэль, ни его самого. Можно будет не бояться смертельного удара из подворотни. Убить эльфа-изгоя не то же самое, что — мужа наблюдательницы. Никому здесь не нужны проблемы с Чудовищем из Сумрака.

Да, он так и сделает — притворится женихом Грид.

— Мы помолвлены, — сказал Фай, опустив взгляд и покраснев от необходимости лгать. — И сегодня вечером вместе отправляемся в Сумеречные земли.

Когда тишина, возникшая после его слов, стала нестерпимой, Фай поднял голову. На лице Эллианны блестели слезы.

— Мне так жаль, — прошептала она, протянув к нему руку, но почти сразу же спрятав ее за спину.

Жаль? Неужели ей жаль отдавать бывшего жениха другой женщине? Она же предала Фая, растоптала его чувства! Сама отказалась стать его женой. И теперь ей жаль?

— Это так ужасно, что тебе приходится идти на такие жертвы ради спасения, — вздохнула Эллианна, теребя завязки на мантии.

Ах вот оно что! Бывшая невеста решила, что после суда он тут же побежал к Грид и отдался ей в обмен на ее покровительство. Считает его продажной шлюхой, заплатившей телом за благополучие и защиту? Пусть. Фай не стал ее разубеждать. Плевать ему было, что думает о нем эта предательница. Главное, когда он уедет, никто не посмеет тронуть его семью.

И все же какое вопиющее лицемерие! Сама заварила эту кашу, а теперь льет слезы, изображая святую невинность! Мерзко. Тошно. Противно. А ведь он ее любил, едва ли не боготворил… Неважно. Теперь это уже неважно.

— О чем ты хотела поговорить? — холодно спросил Фай, намеренно продолжая держать Эллианну на пороге и не приглашая в гостиную. Пусть видит: ей здесь не рады.

— О Фай, мне так невыносимо думать, что ты считаешь меня предательницей, — всхлипнула Эллианна, — считаешь, будто это я донесла на тебя Совету. — Ее хорошенький рот скривился, плечи задрожали, слезы снова потекли по щекам. Уже второй раз эльфийка бессознательно протянула к Фаю руки, но почти сразу уронила их вдоль боков.

— А разве это не так? Разве это сделала не ты? — Впервые женские слезы не смогли его разжалобить. Фай смотрел на Эллианну и видел ее некрасиво покрасневший от плача нос, ее опухшее от рыданий лицо, кривящиеся губы, утратившие нежный изгиб.

С удивлением, он понял, что больше не стыдится того, что с ним случилось. По крайней мере, не сейчас. Не в эту конкретную минуту. Не перед этой женщиной. Слишком долго он жил в страхе и напряжении — эмоции выгорели, и сил на стыд просто не осталось.

Внезапно Фай почувствовал себя пустым. Не опустошенным — пустым, абсолютно полым, как деревянная бочка, наполненная воздухом. Все, что собиралась сказать Эллианна, было Фаю не интересно. Ее слова ничего не могли изменить, а значит, не имели смысла. Почему Эллианна безжалостно обрекла его на публичное унижение, какие оправдания придумала своему поступку, и даже если решила раскаяться — неважно. Это неважно.

Теперь, когда страшная тайна Фая известна всем и упасть ниже просто нельзя, остается одно из двух: похоронить свой позор на дне Кипящего болота или идти дальше, вперед, если не с гордо поднятой головой, то хотя бы не согнувшись от стыда в три погибели.

— Я не хотела, — плакала Эллианна, заламывая руки. — Не хотела ничего им рассказывать. Но мама… Она проследила за мной тогда… тем вечером… Шла за мной до самого леса и все подслушала. Это она выдала твою тайну Совету! Она! Не я! — Замолчав, Эллианна зашлась в еще более безутешных рыданиях. Ее слезы, страдание в ее голосе все так же ничуть не трогали Фая. За бывшей возлюбленной он наблюдал с равнодушием мужчины, полностью выжженного изнутри.

— А потом пришли Они, — продолжила Эллианна, отдышавшись. — Их было так много. Мужчин в серых мантиях. Целая толпа! Они обступили меня. Они задавали вопросы. Требовали ответов. Давили и давили, и мама… Она тоже давила, тоже требовала. Настаивала, чтобы я повторила услышанное в лесу. Все эти подробности. Чтобы подтвердила: ты это действительно сказал. Вот это вот всё — про плен, про надру… — она запнулась, не в силах закончить фразу. — Про то, что с тобой сделали. Все эти ужасы.

— И ты подтвердила? — холодно спросил Фай.

Эллианна кивнула, захлебываясь слезами.

— Я испугалась. Они посадили меня на стул в центре гостиной и допрашивали. Снова и снова. Снова и снова. Даже в уборную не давали сходить. — Она покраснела, сообразив, какие неловкие подробности у нее вырвались. — Не позволяли попить воды. Со стула не разрешали встать. И только угрожали, угрожали, угрожали… Я не выдержала. О, прости меня! Я не выдержала. Прости! Прости…

Согнувшись, она закрыла лицо руками и еще долго всхлипывала, пока Фай не приблизился к ней и не погладил по спине.

— Ну, хватит, — мягко, но по-прежнему равнодушно произнес он. — Ты пришла облегчить муки совести. Я не затаил на тебя обиду. Можешь спокойно возвращаться домой.

— Ты меня прощаешь? — Она взглянула на него сквозь раздвинутые пальцы, продолжая прижимать руки к мокрому, покрасневшему лицу.

— Я тебя прощаю, — с трудом выдавил из себя Фай, сам не зная, правду сказал или солгал, чтобы Эллианна перестала плакать.

Она вздохнула, выпрямилась, зареванная, растрепанная. Бросила короткий взгляд в конец коридора и прошептала, приглаживая волосы:

— А ты не… не пригласишь меня выпить чаю? Я очень рисковала, когда сюда шла. И вчера ночью, и сегодня утром.

— Ты следила за мной?

— Хотела убедиться, что ты не отправишься в лес на болота. — Ее глаза опять влажно заблестели. — Не знаю, как жила бы дальше с таким грузом вины. — Она кивнула на ближайшую дверь. — Так ты пригласишь меня? Или будешь держать на пороге?

Фай представил, как провожает Эллианну в гостиную, как заваривает чай, как сидит с ней за одним столом, старательно заполняя тишину разговорами о всякой ерунде, — в общем, притворяется, что с ним и между ними все в порядке. Представил и поежился. Пытка. Внезапно он отчетливо осознал: каждая минута, проведенная в обществе бывшей невесты, для него — пытка.

— Ответь, — попросил Фай, пристально всмотревшись Эллианне в глаза. — После моих откровений ты ведь сразу, еще там, в лесу, поняла, что не согласишься стать моей женой?

Нервно сцепив пальцы в замок, эльфийка опустила голову и кивнула.

— И ты никогда меня не любила по-настоящему, — сказал Фай в первую очередь самому себе.

— Я любила! — возразила та запальчиво. — Но я не такая смелая, чтобы всю жизнь провести в страхе разоблачения. Я трусиха. Слабая и совсем не храбрая.

Грустная улыбка мелькнула на губах Фая.

Он открыл входную дверь и увидел стоящую на тропинке между розовыми кустами Грид. Солнце заливало улицу, и силуэт ведьмы, тонувший в его золотистых лучах, казался размытым и эфемерным.

Не зная, зачем — возможно, из мелочного желания досадить бывшей невесте, а может, желая показать Эллианне, что его жизнь продолжается, — он улыбнулся Грид тепло и нежно. Так улыбаются только любимым женщинам. А потом помахал ей рукой и позвал: