Дикое царство. О чем поет Север

Глава 8.1

Когда мне было двенадцать, мама подарила мне браслет из серебра. Это был браслет толстого плетения, который на моем тонком запястье ходил туда-сюда. Я не хотела огорчать маму, а потом носила его не снимая. Он нравился мне по внешнему виду, но я все время боялась, что он слетит с меня. Однажды я сказала матери об этом. Она тогда спокойно улыбнулась и сказала:

– Тогда будь спокойнее, внимательнее. Пусть движения будут более плавными.

Бабушка Илма тогда услышала наш разговор и громко рассмеялась.

– Чему учишь дочь, а, Санна. Сама-то в ее возрасте и побыстрее бегала, и громче смеялась, и руками махала активнее.

– Илма, она становится девушкой раньше.

– Нашу дикость никуда не деть. Эстер, – обратилась ко мне бабушка. – Будь осторожна, но в лес, когда ходишь – просто снимай, если тебе так спокойнее будет.

– У меня тонкая рука, а браслет большой. Некрасиво, – вздохнула я.

– Красиво, Эстер, – кивнула мама. – В этом и суть, на фоне чего-то большого всегда подчеркивается что-то маленькое. И в этом есть своя изящность. Пойдем, нам еще тебе новой одежды отшить нужно.

В тот день мне еще заказали штук десять нарядов. Куда в них ходить, я понятия не имела. По лесу в плиссированных рубашках да вышитых сарафанах не побегаешь. Но было красиво. Я вертелась напротив зеркала у портной, видя в отражении улыбающиеся глаза матери. Женщина, снимавшая с меня мерки, наверное, с ума сошла. Я не могла стоять ровно, она все время устало вздыхала, когда закрепляла булавку на мне.

А когда все было готово… Я нашла, когда их носить: ровно до обеда. Встать с утра, умыться, зачесать волосы, заплести шесть кос, подкрасить губы розовым бальзамом и надеть один из нарядов. Когда я выходила к завтраку с родителями, матушка ласково глядела на меня. Глаза отца смеялись, но он сурово говорил:

– Ну все, теперь отлавливать всех женихов буду! Вот этим буду их бить!

Он показывал на веник в руках нашей уборщицы, грозился, что сломает все веники о спины моих женихов. А глаза его продолжали смеяться. Только после обеда я снимала платье, прыгала в свои штаны, цвета дубовой коры и убегала в лес с ребятами. Женихов ему так и не пришлось избивать. А платья я те помню и по сей день, как и добрый глаза своих родителей.

– Ну-ка, повертись, – сказала Лаванья.

Я стояла в комнате лекарей, надев платье девушки. Ярко-розовое, с открытым пупком, а в районе ног ткань становилась прозрачнее, появлялись разрезы, от чего вид был более пикантный.

– Мне кажется, что это не ее цвет, – сказала нахмурившись Зара.

– А мне кажется, что это платье, в принципе не для меня, – подала я голос. – Можно что-то более закрытое?

Я не испытывала проблем с голой кожей. И хотя на Севере мы надевали куда больше ткани, наготы мы не стыдились. Летом по лесу часто бегали с голыми ногами, в укороченных юбках или брюках, сверкая коленками. Мы даже купались голышом. Разумеется, юноши отворачивались, когда девушки заходили в воду. Но надевать одежду только для… самого факта, что на тебе что-то есть, а на самом деле все видно. Это было дико для меня.

– Ну как закрытое?! Надо же нарядиться! – воскликнула Лаванья.

Еще одна странность для меня. Нарядное – значит открытое. Это, вообще, как связано? Нарядное, значит ткань дороже, больше вышивки. Ткани, в конце концов больше, а значит платье дороже.

– Девочки, дайте ей что-нибудь в цвет глаз, – сказала Кали.

– Она и так все время в синем да голубом. Надо что-то новое.

– У меня есть костюм бежевый, расшитый золотом. Может попробуем? Но он не такой уж нарядный.

– Если ты называешь менее нарядным, что-то более закрытое, то давай, – усмехнулась я.

Лаванья тут же подала новый сверток ткани, помогла снять розовое платье и одеться в новый наряд. Топ был коротким, но с длинными рукавами, брюки сидели высоко, закрывая талию, и между ним и топом была тоненькая полоска кожи.

– Какие ключицы, – цокнула языком Зара, подошедшая к нам. – Красивая ты.

Я почувствовала, как жар прилил к щекам. Я не питала каких-то скромных заблуждений на счет своей внешности. Понимала, что есть, чем привлекать. Но комплименты мне говорили редко. Я только-только стала входить в возраст девушек, на Севере мы поздно созреваем, наша красота раскрывается далеко не сразу. Хотя, конечно, Нолан мне с восьми лет твердил о том, что хочет попробовать на вкус мои губы. Наверное, наслушался парней постарше.

– Спасибо, Лаванья, за наряд, – поблагодарила я девушку.

– Обращайся.

Мы вернулись к себе в комнату с Кали, и она помогла мне завить концы волосы и украсила их золотистыми лентами.

– А ты не будешь помогать госпоже Сараби? – спросила я.

– Она сказала, что не хочет наряжаться. Вообще, она не горела желанием идти на вечер. Мне кажется, что госпожа будет присутствовать недолго. Она не любит семейные вечера.

– Она выглядит иногда одинокой, – сказала я.

– Она рано потеряла своих родителей. И никто не смог ей их заменить. – Голос Кали был полон печали.

Тут к нам постучались, а затем зашла Люкасса.

– Эстер, выйди, пожалуйста, ко мне, – сказала она.

Я послушалась ее. Когда мы оказались в коридоре, она передала мне бумажную записку.

– Знаешь, от кого это?

– Понятия не имею, – растерянно ответила я.

– Будь благоразумна, пожалуйста. – С этими словами она удалилась.

Я раскрыла записку, кажется, что не дышала пока делала это. Я правда не знала, от кого это, и что там может быть написано. За эти секунды, пока я не прочитала, меня успела накрыть волна страха, что кто-то узнал, кто я, что кто-то будет мне угрожать… и…

Это был Дарий. И он звал подойти к библиотеке на пять минут. Странно. Что ему понадобилось? Но мне ничего не оставалось делать, как последовать его приказу. Или просьбе? Что это было, вообще?

Я подошла к библиотеке, прислушиваясь и принюхиваясь. Но нигде не чувствовала его… Мои шаги замедлились, и тут я услышала его. Я резко развернулась, вздрогнула. Но он казалось, испугался больше, чем я. Его глаза расширились при виде меня, а руки замерли. Он, видимо, хотел снова поймать меня и напугать. Я вопросительно подняла брови.

– Господин Дарий, рада вас видеть. Вы звали меня?

– Д-да, – ответил он, запинаясь и осматривая меня. Его взгляд прошелся по волосам, одежде, задержался на открытых ключицах. – У меня для тебя есть просьба и подарок.

– Оу! – только и смогла вымолвить я.

Он протянул мне цепочку из белого золота, на которой висел кулон со светло-голубым камнем.

– Это подарок, и я хотел попросить тебя надеть его.

– Это очень дорогой подарок, господин Дарий. Не думаю, что я могу его принять, – прошептала я.

– Я прошу тебя не отказываться, – ответил он, а затем добавил. – Пожалуйста.

Мне никогда никто не дарил украшений кроме родителей. Я облизала пересохшие от волнения губы и… кивнула.

– Позволишь? – спросил он, и я снова кивнула.

Она зашел за меня сзади, убрал волосы аккуратным движением. Я ощущала его дыхание рядом с собой и поняла, что мои руки слегка дрожат, я сцепила их вместе, чтоб унять волнение. Он застегнул цепочку и снова встал передо мной.

– Благодарю за подарок, – я слегка поклонилась. – Я буду беречь его.

Он сдержанно кивнул, все еще не отрывая взгляда.

– Увидимся на вечере, господин Дарий. Вы идете?

– Да, я буду там, – кивнул он с какой-то излишней серьезностью.

Я вернулась в комнату. Девушки заметили украшение, но ничего не сказали. Времени на расспросы уже не осталось. Люкасса нас поторопила, чтоб мы шли, ведь царь нас ждет.

Мы расположились в парадных комнатах, сидели по три человека за низкими столиками. Рядом со мной были Кали и Лаванья. Здесь были девушки под покровительством Люкассы. Но не все. Каким образом было решено, кто пойдет, а кто нет, было мне неведомо.

Царь Солен расположился за столом на подиуме, рядом с ним сидел Дарий и Сараби. Последняя, действительно, имела очень скучающий вид. Рядом с ней снова был ее спутник – солнечный лев. Мне уже начинало казаться, что она никуда без него не ходит.

Играли музыканты, я узнала, что они живут тоже в Доме, хоть и их услугами не очень часто пользуются. Здесь были и служанки с кухни, сидели за другими столиками. Все… молодые. Эта мысль где-то поселилась у меня в мозге и не давала покоя. Противный шепоток говорил, что здесь что-то нечисто. Но я пока не могла понять в чем дело.

Подавали еду исключительно служанки постарше. Почему такое разделение?

– Девушки, – обратилась Люкасса к нам. – Может быть станцуем?