Лес

* * *

Я знаю, где находится Брайтоншир, как только переступаю порог, как хищник, вынюхивающий свою добычу. На этот раз он решил обойти вокруг, как будто это затруднило бы его поиск. Я сворачиваю вправо, даже не потрудившись скрыть свои шаги. Не то чтобы он меня не ждал. Мой нож сверкает под послеполуденным солнцем.

Я нахожу его менее чем в миле, он стоит перед амстердамским порогом, уставившись на глифы, вырезанные на ветке, которая нависает над невидимым дверным проемом между деревьями. Он наклоняет голову, а рукой подпирает подбородок. Его глаза двигаются справа налево, как будто он действительно может их читать.

Но это невозможно — это мёртвый язык. Только Древний или прямой потомок стража может прочитать символы.

Я останавливаюсь в полутора метрах позади него, наблюдая, как танцующие полоски солнечного света, пробивающиеся сквозь деревья, превращают его волосы из тёмно-русых в карамельно-золотистые и обратно. Ветер лёгкий, как малыш, задувающий свечи на свой день рождения после особого желания, но он всё равно умудряется шуршать тонким хлопком его рубашки.

Он не отводит взгляда от резьбы и спрашивает:

— Мы должны каждый раз проходить через одну и ту же шараду?

— Какую шараду?

— «Откуда ты пришёл», «вернись к своему порогу», «не возвращайся». Это становится довольно утомительным.

— Нет, — говорю я, смотря на его позвоночник. — Сначала мне нужна от тебя кое-какая информация.

Он отворачивается от порога, и именно тогда я замечаю, что лист почернел по краям. Чёрное стекает по зелёному густыми каплями, как кровь вместо краски. Чернота покрывает лист и капает на землю, но цвет не исчезает. Он с шипением впитывается в землю, тлеет в траве, образуя лужу чёрного стекла.

Мои глаза расширяются, и я делаю шаг вперёд.

— Что это такое?

Я оглядываюсь на другие деревья, на листья на нижних ветвях, которые уже были окрашены в цвета оранжевого пламени, жёлтых солнечных лучей и красных конфетных яблок. Есть несколько тёмно-фиолетовых листьев, которые поднимаются, чтобы показать розовую нижнюю сторону, когда дует ветерок, но ничего такого, что можно было бы назвать настоящим, бесконечно-бездонным чёрным.

— Я не уверен, — говорит он. — В дневниках нет ничего подобного.

Я хмурюсь и смотрю на него, действительно смотрю на него. Я замечаю небольшой шрам на его подбородке, похожий на неровную ямочку, разрез бровей, низко нависающих над глазами.

— Кто ты такой?

— Я не назову тебе своего имени, — издевается он. — Нет, пока ты этого не заслужишь.

— Это что, какое-то правило восемнадцатого века, которому не учат на наших уроках истории?

— Имена обладают силой, — говорит он, наблюдая за нашими отражениями в чёрной луже. — Тебе будет легче контролировать тех из нас, кому здесь не место, если ты знаешь имена, — его взгляд скользит по мне. — Я удивлён, что твой отец не научил тебя этому.

— Откуда ты знаешь моего отца?

— Я не знаком с ним лично, — говорит он, — но я знаю о нём.

— Я тебе не верю.

Он пожимает плечами.

— Верь во что хочешь. Это весь ответ, который я готов дать.

— Прекрасно, — я скрещиваю руки на груди. — Если ты не хочешь сказать мне, кто ты, тогда, по крайней мере, скажи мне, что ты здесь делаешь и откуда ты так много знаешь о лесе.

— Только если ты пообещаешь не отсылать меня обратно.

— Нет, извини, — говорю я, хватая его за руку и разворачивая обратно к порогу. — Не настолько заинтересована.

Он вырывает свою руку из моей хватки.

Я вздыхаю.

— Только не говори мне, что мне снова придётся посылать с тобой своих друзей. Они не очень приятные.

Он делает шаг ко мне, тени затуманивают его глаза.

— Здесь что-то происходит.

Его дыхание шепчет на моих губах. У него вкус чёрного чая и корицы, смешанный с запахом костра, который пропитывает его рубашку.

— Лес меняется. Ты должна это чувствовать. Темнота, которая подкрадывается днём. Глаза, наблюдающие, когда рядом никого нет.

Его физическое присутствие настолько велико, настолько сильно, что мне хочется отступить назад. Но это не мой стиль. Не здесь. Не в моём лесу. Вместо этого я наклоняю голову вперёд, так что наши лбы почти соприкасаются.

— Я ничего не чувствую.

— Лгунья.

Ветер усиливается, и запах леса — коры, сырой земли и осенних листьев — проникает в мои ноздри.

Я выдыхаю.

— Ладно, может быть, что-то… не так, — говорю я, думая о французском путешественнике — было темно, так темно — и голосе папы, приветствующего меня дома, в то время как тропинка затягивала меня вниз.

Я указываю на почерневший лист.

— И это не совсем нормально.

— Это ухудшается, — говорит он, — что бы это ни было.

— Откуда ты так много знаешь об этом месте?

— Моя семья связана с ним, как и твоя.

— Ты имеешь в виду… ты страж?

В этом есть смысл — я не знаю, почему не подумала об этом раньше. Но зачем бывшему стражу использовать лес для своих личных нужд? Это идёт вразрез со всем, чем мы являемся, со всей целью нашего существования.

— Я бы хотел, — говорит он, пуская мою теорию к чёрту. — Мои родители картографы, хранители записей, члены…

— Совета?

— Совершенно верно.

Это имеет ещё меньше смысла, чем теория о страже. Я никогда не встречала Древнего, который выглядел бы так… молодо.

— Итак, — миллион вопросов проносится у меня в голове; я хватаю один наугад, — значит, ты можешь пройти через лес, не заблудившись?

— К сожалению, не могу. Мои родители усыновили меня, когда я был очень маленьким. Я не разделяю их дары.

— Ты человек?

Он кивнул

— Тогда как?..

Он поднимает руки. Его рукава спадают до локтей, открывая тёмные карты, нанесённые чернилами на его кожу. Если бы не пятна возле запястий, я бы поклялась, что это были татуировки; они выглядят очень идеально. Пути расходятся от его порога, отмечая другие порталы по пути и альтернативные маршруты, по которым можно добраться до моего собственного.

— Я скопировал это из их библиотеки, — говорит он.

Я киваю на табличку, которую он читал.

— А глифы?

— Родители научили меня их читать.

— Хорошо. Прям на руку, да, — я качаю головой. — Послушай, я не смогу тебе помочь, если ты не скажешь мне, почему ты здесь.

Он изучает меня мгновение, его взгляд скользит по моему лицу. Он задерживается на родинке на моей ключице, прежде чем вернуться к моим глазам. Он делает шаг назад, и хотя кончики наших ботинок всё ещё почти соприкасаются, кажется, что между нами открывается океан пространства, и я снова могу дышать.

— Мои родители — Агустус и Селия, — говорит он, внимательно наблюдая за мной.

— Члены совета, которые исчезли?

Он сглатывает.

— Да.

— Ой. Мне… Мне очень жаль.

Какое-то время он ничего не говорит, и я тоже. Мой голос тих, когда я снова заговариваю:

— Другие члены совета, похоже, думают, что они скоро появятся. Что они просто потеряли счёт времени или что-то в этом роде.

Он смотрит в землю.

— Я сомневаюсь.

— Не хочу показаться бесчувственной, но я всё ещё не понимаю, какое это имеет отношение к тому, что ты бегаешь по этому лесу, как будто ты Лара Крофт.

Его лоб морщится.

— Прошу прощения?

— Неважно, — говорю я, отмахиваясь от его замешательства. — Мне нужно, чтобы ты точно сказал мне, почему ты здесь.

Он прикусывает нижнюю губу зубами.

— Я и так сильно рискнул, рассказав тебе всё, что у меня есть.

Я скрещиваю руки на груди.

Он вздыхает и смотрит на лес вокруг нас. Мы здесь одни, но он понижает голос:

— Я думаю, что их исчезновение как-то связано с тем, что происходит в лесу сейчас, в ваше время, и я не могу просто сидеть дома и делать вид, что всё в порядке. И всё же, я…

— Ты что?

Он выпрямляется, заводя руки за спину.

— Я сомневаюсь, что смогу сделать это без твоей помощи.

Я хмурюсь.

— О чём именно ты меня просишь?

— Мне нужно, чтобы ты пропустила меня, — говорит он. — В твоё время.