Лес

* * *

Маленькая девочка свернулась калачиком на тропинке. Её платье персикового цвета испачкано грязью, а волосы выпали из инкрустированных жемчугом гребней. На её руках кровь, тонкие царапины тянутся от плеч к запястьям. Сначала я думаю, что она, вероятно, забрела в заросли ежевики, но потом она проводит кистями вверх по рукам. Кровь покрывает полумесяцы её ногтей. Она впивается ими в свою плоть и тянет вниз, глядя на деревья, которых больше не видит.

Брайтоншир резко останавливается. Кажется, вся кровь сразу отхлынула от его лица.

— Что с ней такое?

Моё горло сжимается, пока я смотрю на неё сверху вниз.

— Лес влияет на неё. Он сводит людей с ума, — я оглядываюсь на него, прищуриваю глаза. — Вот почему я всё ещё не уверена, что могу тебе доверять. Учитывая всё то время, что ты провел здесь, ты должен быть таким же сумасшедшим, как и она.

Ну, может быть, не таким сумасшедшим, поскольку я никогда раньше не видела, чтобы кто-то так быстро терял самообладание, но, по крайней мере, немного встревоженным.

— Почему ты не такой?

— Я принял меры предосторожности.

— Какого рода меры предосторожности?

Он не отвечает.

— Ты сказал, что расскажешь всё, что я хочу знать, и если ты этого не сделаешь, я могу отправить тебя обратно в твоё время. Итак, что же это?

Он колеблется, затем стягивает с себя пальто, обнажая серебряную фляжку на поясе. Он понижает голос и наклоняется к моему уху, его дыхание щекочет мою шею.

— Это эликсир, который мои родители совершенствовали, чтобы помочь смертным сохранять ясную голову в лесу. Он запрещен советом, поэтому я был бы признателен, если бы ты никому об этом не говорила, — его взгляд возвращается к девушке. — Мы можем ей помочь?

— Она снова придёт в себя, как только вернётся домой. Мы просто должны доставить её туда.

Чего я ему не говорю, так это: за время моего пребывания в лесу я видела только троих путников, выглядевших такими потерянными, когда я только начинала чувствовать тропинки без присутствия моего отца рядом со мной. Все они провели часы, блуждая среди деревьев, которые никогда не менялись, и последние остатки надежды покинули их вместе с их здравомыслием.

Тогда я не доверяла своим инстинктам. Не знала, что покалывание в моём позвоночнике и напряжение в икрах предупреждали меня о чужом присутствии в лесу. Не понимала, что это ведёт меня к путешественникам. Мне никогда по-настоящему не приходилось доверять своим инстинктам раньше, с папой. Я просто следовала его примеру.

Но эта девочка, вряд ли, пробыла здесь больше получаса — достаточно, чтобы напугать её, конечно, но недостаточно, чтобы сломить. Я бы почувствовала её присутствие, как только вошла в лес, точно так же как почувствовала присутствие Брайтоншира.

В этом нет никакого смысла.

Я присаживаюсь на корточки рядом с ней, осторожно кладу руку ей на плечо.

— Откуда ты пришла?

Она ногтями царапает кожу, тихий звук, который напоминает мне о реке. Она не говорит.

— Как тебя зовут?

Я пытаюсь вспомнить, что Брайтоншир говорил об именах. Может быть, если я узнаю её имя, она охотнее последует за мной.

Она пальцами цепляется за запястья и снова тянется к плечам.

Я хватаю её за окровавленные руки. Осколки ногтей торчат из порезов на её руках. Мой желудок сжимается, и я стискиваю зубы, чтобы удержаться от рвоты.

— Тебе больше не нужно причинять себе боль, — говорю я. — Мы здесь, чтобы помочь.

Что-то мелькает в её глазах, искра узнавания.

— Тени сказали, что никто не может мне помочь, — шепчет она. — Они сказали, что я умру здесь, как и другие.

Я не знаю, что она имеет в виду под другими. Я наблюдала, как люди сходили с ума, но, насколько мне известно, с тех пор как я начала свои уроки, не было ни одной смерти, по крайней мере, при свете дня. (Я не могу объяснить, что происходит в лесу после наступления темноты.) И я не знаю, что она имеет в виду под тенями, но тот факт, что она слышит голоса, беспокоит меня. Мне нужно вытащить её отсюда, пока это место не нанесло ей непоправимый ущерб.

— Они не должны были тебе этого говорить, — говорю я. — Это неправда.

— Они сказали, что вернутся за мной ночью. Сказали, что не позволят мне выбраться отсюда живой.

Брайтоншир опускается рядом со мной, убирает волосы девочки с её глаз.

— Мы не допустим, чтобы тебе причинили какой-либо вред, малышка.

— Ты можешь сказать мне своё имя? — я спрашиваю её.

Она сглатывает.

— Софи.

— Откуда ты пришла, Софи?

Она хмурится и снова поворачивает голову к деревьям. Свет начинает исчезать из её глаз.

— Не смотри туда, Софи, — говорю я ей, кладу палец ей под подбородок и заставляю её посмотреть мне в глаза. — Посмотри на меня. Какой сейчас год?

Она смеется. Звук тонкий и слишком высокий.

— Это глупый вопрос.

— Я знаю, но, пожалуйста, всё равно ответь.

— 1914.

Брайтоншир качает головой.

— Замечательно. Более ста лет разделяют нас, и всё же я здесь, разговариваю с ней.

Я прищуриваюсь, глядя на него.

— Тсс, ты её напугаешь.

Он сжимает её руку.

— Я прошу прощения, Софи. Ты можешь сказать нам, где ты живешь?

— Бостон, — говорит она. — Я должна готовиться к балу в честь помолвки моей сестры.

— Не волнуйся, — говорю я ей. — Мы доставим тебя туда. Просто следуй за нами, хорошо?

Она колеблется.

— Тени сказали мне не двигаться. Они сказали, что вернутся за мной.

— Они не причинят тебе вреда, Софи. Не смогут, если ты пойдёшь с нами.

Но я уже потеряла её. Она смотрит сквозь меня, её глаза затуманены.

Я открываю рот, но, прежде чем я успеваю что-либо сказать, Брайтоншир встаёт перед Софи, заставляя её посмотреть на него.

— Ты когда-нибудь играла в прятки?

Уголки её губ приподнимаются.

— Это моя любимая игра.

— Чудесно! — он хлопает в ладоши. — Мы с моей подругой всё время играем в неё в этом лесу. Видишь ли, твой дом прячется между деревьями, и мы должны его найти. Первый, кто найдёт его, выигрывает.

Она наклоняет голову.

— Правда?

Он выгибает бровь.

— Разве я похож на того, кто стал бы тебе врать?

Её щеки розовеют, и она качает головой.

Брайтоншир берет её за руку.

— Пойдём. Позволь нам найти твой дом.

Она улыбается ему, не обращая внимания на тонкие струйки крови, стекающие по её рукам.

— Хорошо.

Они начинают идти вглубь леса по тропинке. Я позволяю Брайтонширу идти впереди, похлопывая его по правому или левому плечу, в зависимости от того, куда нам нужно повернуть. Я хорошо знаю бостонский порог. Он расположен в парке и часто открывается. Обычно я встречаю оттуда, как минимум двух детей или нянь в месяц. Однажды даже был всадник на лошади, который так и не понял, что его больше нет в парке. Я сказала ему, что он просто сбился с главной тропы, и если он вернётся тем же путем, которым пришёл, то окажется на знакомой территории. До меня дошло, насколько правдивым было это заявление только после того, как он вернулся домой.

Мы подходим к её порогу, и я тяну Брайтоншира за плечо, заставляя его остановиться.

— Ах, мы пришли, — говорит он.

Софи хмурится.

— Я не вижу своего дома.

Он кладёт руки на колени и сгибается до уровня её глаз.

— Он прямо там, за деревьями. Тебе нужно только сделать шаг вперёд, и ты его увидишь.

Она делает маленький шажок, затем останавливается.

— Я вижу только больше деревьев.

— Сделай ещё один шаг.

Она вздыхает и идёт вперёд, исчезая за порогом.

Он выпрямляется и снова смотрит на меня.

— Я надеюсь, что с ней всё будет в порядке.

— Она сейчас дома, — говорю я. — Ей придётся немного объясниться, но её родители будут просто счастливы, что она вернулась.

Он кивает.

— Куда теперь?

— Пошли.

Наши шаги заглушает ветер, колышущий листья над головой. Теперь они почти все раскрашены. Солнечный свет блестит на них, как рубиновые туфельки Дороти, если бы у неё тоже были фиолетовые, оранжевые и желтые туфельки. Папа рассмеялся, когда я сказала это в первый раз, но сейчас он бы не смеялся. Не с чёрными листьями, усеянными пятнами между ними, распространяющимися, как болезнь.

Я прочищаю горло.

— Спасибо, что помог мне с ней, — говорю я. — Ты очень хорошо ладишь с детьми.

Он пожимает плечами.

— Я только хотел проводить её домой в целости и сохранности. Она выглядела такой сломленной.

— Лес створит это с людьми.

Даже без какой-то неизвестной силы, делающей листья чёрными.

— Это странно.

— Что это?

— Тени, которые описала Софи. Ты когда-нибудь сталкивались с чем-нибудь подобным этому раньше?

— Нет, — говорю я, хотя это не совсем так.

Прошлой ночью, когда тени, которых не должно было быть без света чтобы отбрасывать их, метнулись между деревьями, и это было после того, как солнце уже село. Не в середине дня.

— Есть истории о теневых монстрах, которые живут в лесу после наступления темноты, но Софи никак не могла пробыть в лесу так долго, прежде чем мы её нашли.

— Откуда ты знаешь?

— Я бы почувствовала её присутствие раньше, — объясняю я.

— Ты чувствуешь присутствие каждого в лесу?

— Да, — говорю я, игнорируя сомнения, терзающие моё сердце.

— Как ты думаешь, эти тени имеют какое-то отношение к тому, что здесь происходит?

— Не знаю.

Мы идём дальше, вниз по извилистым, изгибающимся тропинкам. Я наблюдаю за Брайтонширом, его твёрдой походкой, кристально чистым взглядом, и всё это благодаря эликсиру, который бросает вызов самой причине, по которой стражи были выбраны в первую очередь: защитить лес от путешественников, которые могли бы использовать его для своей личной выгоды. Агустус и Селия, должно быть, знали, насколько опасным будет этот эликсир, если он попадет не в те руки. Действительно ли они были готовы пойти на такой риск просто для того, чтобы их приёмный сын мог… что? Принять участие в их наследии? Или за эликсиром стоял другой мотив? Может быть, они исчезли не потому, что с ними случилось что-то плохое, а потому, что они делали что-то плохое.

И если это так, можно ли вообще доверять Брайтонширу?