Леди-горничная возвращается

Да. Что б ни случалось со мной потом, это то, что я повторяла и буду повторять себе всегда — в те дни мы спасли очень много людей. Мы дали… и взяли цену за каждую жизнь. И за каждую смерть тоже.

— Муж вашей сестры… погиб? — спросила я.

Сигурд кивнул, не поднимая головы.

— Вот он свою семью и спас. Своей жизнью. Он, и Улаф, и… наследники де Орво… — с некоторым трудом выдавила я. Неприязнь к старику не должна затмевать уважение к погибшим.

— Вы. — Улаф протестующе мотнул головой. — Меня на севере в тот день не было, я на востоке служил, домой попал только во время Большого Прорыва. В городок поехал, где родители и сестры жили. Не нашел.

— Родню… не нашли? — выдавил Тристан. — Соболезную, лорд командор…

Я только и смогла, что торопливо сжать руку Улафа. Они здесь просто не понимают…

— Города не нашел. — сухо обронил северянин и направился обратно к своему месту.

— Вы… я слышал, вы в столице во время войны были, а вовсе не на севере! — голос у мальчишки-дорожника дрожал от обиды, он судорожно кусал губы и смотрел на меня волком.

Даже Баррака нервно дернулся и уставился на мальчишку возмущенно. Мои глаза вдруг встретились с глазами Зарембы — полицейский едва заметно улыбался.

— Мне нельзя было оставаться, слишком много алеманцев знали меня в лицо. Все-таки я очень слабый иллюзор. — я развела руками. — Тогда готовили Большой Прорыв, к нам прилетел лорд-эмиссар Генштаба, он и вывез меня на своем драконе.

Дракон был маленький, но скоростной и маневренный, самое то, чтобы проскочить через линию фронта. Одному человеку. Второй, даже тощая девчонка, какой я была тогда, оказалась слишком тяжелой ношей для юркого зверя с темной, почти не различимой на фоне ночного неба, чешуей. Всю дорогу сквозь ветер и ночь, прижимаясь спиной к груди вцепившегося в поводья лорда-штабиста, я была уверена, что мы упадем. Но мы дотянули, правда, когда сели, оказалось, что тело одеревенело, руки и у меня, и у него свело судорогой и расцепиться мы не можем. Так нас и стаскивали с тяжело поводящего боками дракона, точно приклеившихся друг к другу. Вокруг хохотали и кричали лорду-эмиссару, что теперь он обязан на мне жениться. Он тогда обернулся — с трудом, слышно было как позвонки в шее хрустнули — и серые, как северные озера, и такие же непроницаемые глаза вдруг обожгли меня таким взглядом, что от вспыхнувшего внизу живота тепла, кажется, даже намерзшая за полёт корка на одежде начала таять. А потом кровь потекла у него из сапога, кто-то заорал и нас поволокли в лазарет.

— И сколько вы пробыли на севере? — с подчеркнутым уважением спросила Анита.

— Девять месяцев. — я не глядя бросила себе что-то на тарелку.

Я носила войну в себе, как ребенка. И ждала нашего наступления, как другие женщины ждут появления на свет первенца. А меня уволокли оттуда перед самыми «родами»! Ох как же я злилась! И стыдилась перед теми, кто остался умирать без меня. Потом в узких столичных переулках одного моего начальника разорвали в клочья, потому что он не умел убивать сразу и быстро, без раздумий, зато второй выжил, потому что я умела. Я поняла, что в столице своя война и больше мне стыдно не было.

— За это надо выпить! — сощурив глаза до щелочек, торжественно провозгласил Ка Хонг.

— За завтраком? — опешила Марита.

— Так ведь имперскую героиню не каждый день за завтраком встречаешь! — помотал косицей степняк.

— Конечно, конечно! Костас! — Тристан замахал стоящему у буфета дворецкому так, будто боялся, что тот его не увидит. — Несите наше вино!!

Между мной и Тристаном возникла «придымленная» пылью бутылка с нарисованной от руки яркой розой на этикетке и надписью «Марита». Надо же, как трогательно…

Рука Костаса в перчатке выставила передо мной бокал.

— Я… Честное слово, я не знал. — голос Тристана упал до едва слышного шепота. — Даже не думал, что ты… Я… Я не узнавал! — как в омут головой, покаянно выдохнул брат. — Я был так на тебя зол, когда ты сбежала! — и тут же торопливо отвернулся, и выхватил у Костаса обернутую салфеткой бутылку. — Я сам тебе налью! Понюхай, какой аромат. — Тристан провел вскрытой бутылкой у самого моего носа, и я с жадностью втянула воздух. С этими столичными пивом, виски и грогами я и впрямь начала забывать, как пахнет настоящее южное вино.

— Я восстановил старые отцовские виноградники — пока только для себя, а не на продажу, но мы уже третий год пьем только свое вино.

— И что, это покрывает убытки от фабрики? — качая вином в бокале, мило спросила я.

И полюбовалась как радостное оживление сбегает с лица брата. Да-да, нехорошая я, ведь он так трепетно признал вину, а я не прониклась и не растаяла. Как бы тебе объяснить, братик, что своим признанием ты вину только усугубил. Ты злился, что я уехала учиться с пользой для себя, вместо того, чтоб выйти замуж с пользой для тебя. А, никак не буду объяснять!

— Какое волшебное вино вы пьете… и даже без нашей Эрики, а ведь она больше всех имеет тут право все-все попробовать! Как будущая хозяйка! — пропела госпожа Тутс.

По гостям прошло легкое шевеление: надо же, новость за новостью!

— Барышня Эрика что-то не спешит порадовать нас своим присутствием. — сквозь зубы процедила побелевшая Марита.

— Так я ее потороплю! Должна же она познакомиться с нашей военной родственницей! — и подхватив юбки, госпожа Тутс ринулась вон.

— Какое счастье, что вы хотя бы в пожарной части не служили, дорогая Летиция! А то быть бы вам их пожарной родственницей! — сдавленно прошипела мне над ухом Марита, а я чуть не фыркнула хохотом прямо в вино. Пришлось поставить бокал и укрыться за салфеткой.

— Вы что… смеетесь? — теперь голос у Мариты был как у завязанной узлом змеи — шипит, но с трудом.

— Вы пошутили, дорогая невестка, я посмеялась. Или вы шутили, чтоб я заплакала?

За дверью столовой кто-то явно пререкался.

— Ступай немедленно, неблагодарная девчонка, и только посмей испортить все дело! — пронзительно завопила госпожа Тутс, дверь распахнулась и на пороге явилась сама госпожа. За талию она обнимала дочь… в моем платье. Которое я оставила ночью в шкафу вместо юбки и блузы.

— А вот и мы! — с торжеством заявила госпожа. — Представляете, какая глупая, не хотела одевать ваш чудный, чудный подарок, лорд Тристан! Девочка в нем выглядит так свежо!

Эрика невольно сморщила нос. Ну да, я же в этом платье в багажном отделении спала…

— Она теперь совсем как настоящая южанка, правда? Это так мило, что настоящие южанки одеваются совсем как столичные гувернантки, или там секретарши…

В наступившей тишине мой смешок прозвучал особенно отчетливо:

— Меньше слушайте лорда де Орво, госпожа Тутс — на самом деле южные герцогства еще не настолько обнищали!

Да-да, мне всегда говорили, что у меня страсть дергать тигра за усы. На службе ее постоянно приходится сдерживать, вот и стараюсь удовлетворить при любой возможности — иначе ведь лопнуть можно!

Тристан побагровел и резко отбросил салфетку:

— Довольно! Дорогая Эрика… я не буду возражать, если вы не станете носить этот… подарочек… от нашей семьи… — он с ненавистью посмотрел на меня. — Костас, подавайте чай… — поглядел на уже полупустые чашки на столе. — Кофе… Что-нибудь подавайте, Костас, а мы, с вашего разрешения, вас ненадолго покинем, лорды и леди, господа и дамы! Марита… Летиция… Извольте обе следовать за мной!

— Леди Летиция! — подрагивающий голос юного Сигурда задержал меня на пороге. — Я спросить хотел… а воинское звание у вас есть?

Я мгновение подумала, пожала плечами и сказала правду:

— Войну капитаном закончила.

И ушла, снова оставляя за собой глухую тишину.