Зеркальщик. Счастье из осколков

- Мне бы водички…

Варенька кивнула головой, и один из конвоиров, недовольно ворча что-то себе под нос, принёс арестованному воды. Иван Аркадьевич жадно выпил, хрипло дыша, вытер рот рукавом и усмехнулся:

- Благодарю. Так об чём Вы хотели со мной потолковать, милая барышня?

Варвара Алексеевна благоразумно решила пропустить мимо ушей несколько фамильярное обращение. В самом деле, ей с этим студентом детей не крестить, ради дела можно и потерпеть. Чай, не помрёт от чужой фамильярности.

- За что вы убили своего дядюшку?

Бледное, измождённое лицо Ивана Аркадьевича исказила гримаса то ли боли, то ли презрения, то ли какой-то нечеловеческой тоски.

- Отца. Василий Афонович Пряников был моим отцом.

Единый возглас удивления пронёсся по кабинету, а после него воцарилась гробовая тишина, в коей раздавался лишь хриплый и монотонный голос студента.

Мать Ивана, Аглая Филипповна, была настоящей красавицей: пышногрудая, крупнобёдрая, одна из тех, коих принято величать дородными. Помимо крепости и красы телесной наградила её судьба богатством, унаследованным от покойного тятеньки, занимавшегося торговлей мехами, а по слухам, беспощадно грабившим проезжих купцов. Как бы то ни было, но батюшку своего Аглая Филипповна видела редко, помер он, когда девочке едва минуло десять, а маменька её была женщина настолько глупая, что научить чему-нибудь путному свою единственную дочь никак не могла. Да не сильно и старалась, после смерти мужа охотно привечая в дому всевозможных гадалок, странниц и прочих прорицательниц, слетавшихся в богатый дом словно вороньё на пепелище. Стоит ли удивляться тому, что к моменту появления на свет Ванечки богатство почти растаяло, словно снег под жаркими лучами солнца, а в пору, когда мальчику исполнилось пятнадцать, семейство и вовсе разорилось.

Дом отписали за долги, земли без должного ухода заросли бурьяном и были безжалостно оттяпаны завистливыми и жадными соседями. Безутешная Аглая Филипповна вместо того, чтобы образумиться и попытаться выправить положение, сыграв на последнем оставшемся у неё козыре – красоте, и окрутить какого-нибудь вдовца посолидней, с головой погрузилась во всевозможные ритуалы, в попытке удержать уходящую молодость. Попытке тщетной, но оттого не менее желанной. Теперь вместо гадалок и странниц к женщине валом повалили всевозможные целители, кудесники и прочие шарлатаны, всего за год превратившие пышнотелую женщину в ссохшуюся беззубую старуху с трясущейся головой и скверной памятью. Иван своей матери откровенно стыдился, и когда через полгода ему отписали о её кончине, искренно обрадовался. Наконец-то постылая обуза свалилась с плеч, перестав тянуть к земле и обременять многочисленными слезливыми посланиями, столь же глупыми по смыслу, сколь и малограмотными по написанию!

В небольшой домик, в коем Аглая Филипповна проживала последнее время, Иван ехал полный самых радужных надежд. Из достоверных источников он знал, что земля, на коей располагался домишко, дрянь, но отводилась под строительство новой императорской забавы: железной дороги, а потому ему, как домовладельцу, полагалась солидная компенсация. Мысленно Иванушка уже распланировал, сколько денег положит в банк под проценты, сколько оставит на учёбу, сколько пойдёт на очарование какой-нибудь глупой богатой девицы. Конечно, очень жаль тратить деньги на какую-нибудь расфуфыренную перезрелую невесту, эта дура должна быть счастлива уже тем, что за ней ухаживает такой блестящий кавалер, но правила приличия, чёрт бы их побрал, требовали от кавалера цветов и конфект. А ещё каких-нибудь милых сердцу безделушек для матери невесты и непременного вручения кофия или табака её отцу. Одним словом, золотой сундук открывался золотым же ключиком.

Иван Аркадьевич так чудненько всё себе представил, едва ли не до детей со внуками всё распланировал, но судьба, словно злая сказочная мачеха, со всего размаха ударила его в спину. Выяснилось, что домишко, та самая развалюшка, на которую молодец ставил так много, принадлежал не Аглае Филипповне, а какой-то то ли няньке, то ли мамке, ранее служившей у барыни и в трудный час протянувшей ей руку помощи. Иванушке от матушки достались лишь пара подвенечных перчаток да потрепанный молитвенник, коий молодец поспешил вручить хлюпающей носом старухе-благодетельнице с приличествующими случаю словами. Перчатки же Ванечка распотрошил едва ли не по стежочку в поисках возможных припрятанных сокровищ. Увы, удача не желала поворачиваться лицом: никаких жемчугов или же золотых монет в перчатках не было. Иван остался без самого дорогого для себя на земле – денег.

Мириться со злой судьбой Иван Аркадьевич не возжелал, крутился как только мог: вдалбливал толстым бестолковым недорослям из богатых домов математику, переводил скучнейшие зубодробительные тексты из иноземных газет, самолично варил мази и притирания для перезрелых кокоток. При этом Иванушка всегда твёрдо помнил о своём главном козыре: красоте и обаянии, кои могли отворить двери если не во все, то в очень многие дома города. Поэтому Иван Аркадьевич одевался всегда с парижским шиком, не жалел денег на перчатки и через своих людей, чаще всего босоногих мальчишек-беспризорников, шарлатанов и даже продажных девок, внимательно следил за выставленным на рынок невест товаром. Да-да, все невесты были для господина студента (а представлялся Иван так и только так) лишь товаром, чем-то сродни крепостным, коих по прихоти хозяина можно было продать либо купить.

Когда в обществе впервые появилась очаровательно-провинциальная Дарья Пряникова, воплощённая слезливая история о несчастной сиротке, пригретой богатым купцом, Иван Аркадьевич по привычке познакомился с ней, протанцевал один танец и подарил крохотную бутоньерку. Для него это был ставший уже привычным ритуал, а вот Дарья всю дорогу домой только и делала, что щебетала о галантном господине студенте. Разговорами барышни заинтересовалась Дуня, которая никогда не упускала возможности завести себе нового любовника, а студенты пользовались у неё особым предпочтением. Иван Аркадьевич, без труда угадав в девице родственную душу, предложил ей, дабы появилась возможность встречаться как можно чаще, с помощью какой-нибудь галантной комбинации ввести его в дом купца Пряникова. Дуня с жаром согласилась.

- Не знаю, как она уболтала купца, может, опоила чем, - Иван Аркадьевич гадливо усмехнулся, передёрнул плечами, - только Василий Афонович согласился встретиться со мной. Снизошёл, так сказать.

Во время встречи, произошедшей прямо в кабинете купца, Ивана Аркадьевича долго пытали: кто он, да откуда, как звали его родителей, особенно налегая на облик маменьки и то, где она проживала. Иван отвечал честно, тем самым, по своему рассуждению, убивая двух зайцев: демонстрируя собственную искренность и пробуждая жалость к своей печальной юдоли. На первый взгляд, всё прошло великолепно, Василий Афонович разразился рыданиями, стиснул Ивана Аркадьевича в поистине медвежьих объятиях и громогласно назвал его своим племянником.

- Вот, - наставительно поднял вверх палец Лев Фёдорович, - видите, племянником, а не сыном! Чай, Василий Афонович знал, кого как величать.

Иван зло оскалился, стиснул кулаки, но, метнув быстрый хищный взгляд по сторонам, сник и продолжил рассказ.

В купеческом доме Иван Аркадьевич развернулся во всю мощь. Старательно очаровывал всех обитателей кроме Василия Афоновича, коий держался так, словно насквозь племянничка видел, закрутил амурную историю с Дуней, а когда служанка вздумала путаться под ногами, мешая покорению Дарьи, быстренько нашёл умельца-Зеркальщика, давшего амулет с проклятием, искажающим внешность. Изуродованная прислуга стала поводом для гонений и насмешек всех обитателей дома, а Иван тем временем тайно обвенчался с Дарьей. Не по любви, супругу свою студент откровенно презирал за глупость и доверчивость, а ради упрочения своего положения в доме купца Пряникова. И вот, когда Иван Аркадьевич официально породнился с Василием Афоновичем и уже начал обдумывать галантную комбинацию по избавлению от излишне умного родственника, купец пригласил племянника к себе.

Вызов сей, неожиданный, а потому ещё более неприятный, изрядно обеспокоил предприимчивого молодого человека. Что стряслось? Василий Афонович прознал о женитьбе? Коли так, сия беда не велика, наплести про любовь великую дело не хитрое, да и Дарья все слова мужа подтвердит и всю вину на себя возьмёт. Она же ради своего Иванушки готова и в адово пламя, и в Безмерный океан, дура романтичная. Об интригах проведал? В сём случае оправдаться тяжелее будет, ну да ладно, можно попытаться вину на жену свалить, мол, для неё, любушки своей, старался. А узнать о помыслах смертоубийственных купчина ну никак не мог, мысли читать он, слава богу, не умеет.

Василий Афонович встретил племянничка в кабинете за письменным столом. Глаза поднял, коротко на кресло кивнул и опять в чтение погрузился. Иван Аркадьевич послушно на указанное место присел, очи долу, как того требуется от почтительного молодого человека, опустил и замер, терпеливо дожидаясь, когда к нему с вопросом обратятся. Купчина не спешил, тем самым дав своему родственнику не только слова красивые да убедительные подобрать, но даже выражение лица на каждый случай продумать. Где уместно будет плечами пожать, где покаянно голову опустить, где гневом праведным вспыхнуть – всё Иван продумал, отрепетировал, словно к выходу на сцену але сражению на поле боя готовился.

Наконец, Василий Афонович от бумаг оторвался, ладонью по столу прихлопнул, тишину нарушая и к вниманию призывая:

- Вот что, Иван, пришло нам время поговорить по-серьёзному, как подобает людям серьёзным купеческого сословия.

Иван Аркадьевич насторожился, однако ничем себя постарался не выдать, голову склонил почтительно, ответил ласково:

- Я слушаю Вас, дядюшка.

- Скажи, хороша моя жена? Молодая, горячая, бесстыжая.

Племяннику показалось, словно ему в лицо кипятком плеснули.

- П-простите, дядюшка, я Вас не понимаю, - пролепетал Иван, поспешно обдумывая, кто мог проболтаться супругу о жёниной измене. Не сама же она, право слово, сболтнула! Хотя… Баба-то дура, язык у неё, словно флюгер на ветру, удержу не знает. Мало ли, может, подруге шепнула, али Дунька, змеища, проследила, да и сам Василий Афонович проведать мог, чай, в одном доме все проживают.

- Да ладно тебе, - добродушно отмахнулся купец, вышел из-за стола, подошёл к невольно вжавшемуся в кресло Ивану и жарко выдохнул:

- А хочешь на законных правах женой моей владеть? И всем богатством нажитым в придачу? Домом, лавками, золотом, людьми всеми, хочешь?

- Как это? – выдохнул Иван Аркадьевич, обдумывая: спятил старик или же просто издевается, на самом сокровенном играет.

Василий Афонович хищно усмехнулся, блеснул зубами, точно клыки обнажил:

- А очень просто, мной станешь.

На миг Ивану помстилось, что сквозь облик купца Пряникова проглянуло отродье диавольское, серой повеяло, студент даже руку вскинул в крестном знамении.

- Да брось, - усмехнулся Василий Афонович, мягко останавливая племянника. – Ничего бесовского тут нет, так, обрядец один для наследника.