Кровь и туман

— Отнюдь, Марк Михайлович, отнюдь, — усмехаясь и тряся указательным пальцем, заверяет друга Бен.

Я улыбаюсь. Секунда милования над подобным зрелищем приносит за собой ещё одну порцию воспоминаний о Лие, Кирилле и том, чего мне уже не вернуть.

— Ты с нами? — покидая нагретое местечко, спрашивает у меня Бен.

Он подходит к Марку, встаёт рядом. Я вижу ту самую разницу, которая всегда бросалась в глаза, когда эти двое входили в помещение: и внешняя, и внутренняя, они наперебой кричали окружающим о том, что такие полярные люди попросту не могут быть вместе.

Но Бену и Марку это удаётся.

— Нет, — качаю головой. — Посижу ещё немного, да пойду в комнату, попытаюсь перехватить пару часов сна.

— Если что — ты знаешь, где нас искать, — даря мне улыбку, сообщает Марк.

Прежде чем уйти прочь, оставляя нас с Беном ещё ненадолго почти, — не считая Нины, — одних, он подходит и обнимает меня за плечи. От его жёлтого свитера пахнет влажной землёй, а от волос — хвойным шампунем.

— Конечно, — отвечаю я ему за спину.

И старательно, изо всех сил избегаю пристального Бенова взгляда.

— Что ж, — говорит Бен, стоит только Марку выйти. — Наверное, будет справедливым сказать тебе спасибо за то, что позвонила и вытащила меня хоть ненадолго из комнаты, полной смеха моего лучшего друга и шуточек девчонки, которая, кажись, на него запала.

— Это какая-то Тильда?

— Она вместо Виолы с нами в оперативной команде.

— Ясно, — киваю я. — И не за… хотя, знаешь, что? Будешь должен.

Бен ухмыляется, но головой качает, мол, понял, никуда не денусь.

— А ещё, я не сбежала, — замечаю я.

— Что?

— Ты говорил, пошёл искать меня, когда я сбежала. В тот самый первый день. Так вот, чтоб ты знал — я не сбежала.

— Сбежала, сбежала. Волосы назад, пятки сверкают.

— Ты был полуголым, я испугалась.

— Ой, испугалась ли?

— Дрон! — доносится из коридора голос Марка.

Он заканчивает разговор вместо нас, освобождая от необходимости лихорадочно продумывать в голове слова, пусть и недолгого, но прощания. Поэтому Бен покидает медкорпус молча. А я сползаю на стуле, устраиваясь, как мне кажется, максимально удобно в моём положении, и прикрываю глаза.

Моей колыбельной становится размеренное тиканье аппарата искусственной вентиляции лёгких.* * *

По дороге в тренировочный зал я пытаюсь себя разбудить. Глаза слипаются, хочется плюнуть на всё, подняться в комнату «Дельты» и вырубиться часов на двенадцать. Единственное, что останавливает меня — Бен, идущий чуть позади, словно надсмотрщик.

— Я помню, что обещала начать посещать все занятия и окончательно войти в режим, но, — я бегло оборачиваюсь на Бена через плечо, — может, с завтрашнего дня?

— Сейчас ударю, — предупреждает Бен. — Давай, давай! Шементом.

Я тяжело вздыхаю, но Бен на это не реагирует так, как мне хочется — наоборот только толкает, больно впиваясь костяшками пальцев в позвоночник.

— Сегодня по расписанию огневая подготовка, но что-то мне подсказывает, сейчас нам расписание тренировочного зала можно спокойно игнорировать, — Бен нагоняет меня. Наши плечи соприкасаются. — Показательные вступления же.

— Да, — снова вздох, но теперь он выходит сам, без моего контроля. — Спросишь, готова ли я опозориться?

— А чего спрашивать-то? — на подходе к металлической лестнице, Бен опережает меня. — Ты для этого была рождена готовой.

Я замахиваюсь, чтобы отвесить Бену подзатыльник, но раньше этого случаются две вещи: Бен пускается вниз бегом и кто-то перехватывает мою руку, спасая Бена от увечий.

Пальцы переплетаются. Чужие — они длиннее и тоньше моих, — увешаны тонкими кольцами из чёрного матового металла.

Мне не надо оборачиваться, чтобы понять, кому они принадлежат.

— Доброе утро, — говорит Влас.

Чтобы не образовывать пробку, он утягивает меня прочь от лестницы к деревянным часам с кукушкой и пышному растению в, кажется, очень древней вазе.

— Доброе.

Его рука в моей руке — половина моих волнений. Остальное — то, что он наклоняется к моему лицу. Я успеваю чуть повернуть голову, чтобы губы Власа, соскользнув, лишь мазнули мою щёку.

Разумеется, ему не кажется это чем-то случайным, ведь он далеко не дурак. Беглый взгляд, который я ловлю на себе сразу после этого, заставляет меня поёжиться.

— Как вам временный куратор? — спрашивает Влас.

Как член Совета, он обязан быть политиком: объективным, спокойным и лояльным в любой ситуации. Именно это, как мне кажется, не позволяет ему сейчас пуститься в расспросы касаемо моего поведения.

— Странный.

— Татьяна оставила о нём отличные рекомендации.… А ещё сказала, что если Дмитрий его не возьмёт, она ни в какое путешествие не поедет, но в этом случае всему штабу придётся отдуваться за то, что она не погреется на пляже у моря. Так что у нас не было другого выбора.

Я пропускаю короткий смешок. Это очень похоже на ту Татьяну, которая выпускала в меня стрелы из арбалета в попытке чему-то научить.

— Я, собственно, другое хотел спросить, — Влас трясёт головой, отросшая чёлка падает ему на лоб. — Не хочешь вечером сходить куда-нибудь?

— Сходить?

— Ну да, — Влас коварно улыбается. — Свидание.

Последнее его слово обрушивается мне на голову настоящим камнепадом. В попытке ответить ему на улыбку, я, кажется, перебарщиваю, потому как стоит только губам растянуться в подобие оскала, Влас в лице меняется безвозвратно.

— Ты в порядке? — интересуется он. — Хорошо себя чувствуешь?

Резонный вопрос.

— Да, я… — где хоть какие-то слова? Где хоть что-то? На языке вертятся одни только нечленораздельные звуки. — Да… Да! Давай сходим.

Вдобавок киваю как ненормальный болванчик на приборной панели легковушки. Влас сводит брови к переносице.

— Ты уверена, что всё нормально?

Влас хоть и спрашивает, но ответа не требует. Он произносит эти слова лишь потому, что раньше я всегда и всё безоговорочно ему доверяла. Какие вообще у меня от него могли быть секреты, если Влас находится рядом со мной буквально с моего рождения?

А ещё, кажется, ему правда важно иметь представление о моём состоянии. Я знакома с людьми, задающими подобные вопросы только в качестве вежливости: они не хотят знать правду, лишь услышать дежурное «нормально» и, при необходимости, перевести тему на себя или в более комфортное обоим собеседникам русло.

Влас спрашивает, потому что Власу интересно. И я уверена — сейчас он не поверит в «нормально», как делал это несколько раз прежде, когда я пыталась оттолкнуть его от себя как можно дальше.

— Это сложно объяснить, — говорю я. Влас отводит взгляд в сторону, и я кладу ладонь свободной от его хватки руки ему на грудь, переманивая его внимание обратно на себя. — Не проходит и секунды, чтобы я не думала о том, чтобы рассказать всё тебе, Артуру или родителям. Но я не могу…

— Не можешь нам, — перебивает Влас, выделяя последнее слово. — Андрею — можешь.

— При чём здесь Андрей?

— Я знаю, он — твой друг, но… — хватка Власа слабеет. Мои пальцы соскальзывают, рука верёвкой падает вниз, и я тут же цепляюсь ею за шлёвку на джинсах.

Влас недоговаривает. Нас начинают замечать случайные прохожие. Их взгляды колют иглами любопытства, пытаются пробраться под одежду и мысли, ощупывают в поисках наживы.

— Ладно, — тяжело вздыхает Влас. — Мне давно не семнадцать лет, чтобы устраивать разборки подобного рода, — произносит он, и, как мне кажется, больше пытается убедить в этом самого себя, чем меня. — Давай просто проведём этот вечер вместе, чтобы я понял, что у меня всё ещё есть девушка.

Я киваю, скрывая поджатые от неловкости губы за улыбкой. Если раньше я проигрывала перед попытками Власа сблизиться, но теперь у нас ничья: он сдаёт позиции, а я, преисполненная чувством вины, пытаюсь немного вытолкнуть себя на передовую.

Именно поэтому, — может и потому, что губы у Власа очень красивые, — я встаю на носочки и легко целую его. А, едва отстранившись, разворачиваюсь на пятках и лечу к лестнице. Там — вниз, по следам Бена и с той же скоростью.

Желание обернуться подавляю в зародыше. Оставляю только надежду, что Власу моего поцелуя достаточно в качестве доказательства: ещё не всё потеряно.

Я буду стараться. * * *

Антон и правда делает это. А я снова перемещаюсь на школьный урок физкультуры, где нужно было сдавать нормативы на глазах у всего класса. Только если там отличные результаты были исключением, то здесь, в зале, пропахшем порохом и потом, это определённо правило.

Все ребята слишком хороши. Они осознают, что этот шанс — настоящая удача, а потому используют его всего, без остатка, не позволяя себе расслабиться или схалтурить.

— Я даже немного удивлён, — слышу я голос Антона, сидящего на единственном установленном напротив временной площадки стуле. Мы, защитники, стоим в две шеренги по обе стороны от него. — Не так плохо, как описывала Татьяна.

— Могу поспорить, она нас сравнивала с обезьянами, — шепчет Бен.

— Она сказала, что сравнивать вас с обезьянами — значит сильно обидеть последних.

Бен косо глядит на меня, мол: слышала? Я киваю. Понимаю, чему он удивлён — Антон не вспыхивает и не злится. Здесь, в тренировочном зале, привыкли, что за каждое сказанное без разрешения слово можно тут же получить, поэтому то, как новый куратор с улыбкой отвечает на сарказм Бена, смущает не только его и меня, но и остальных ребят тоже.

— Неплохо, Матвеев, — Антон удовлетворённо качает головой, провожая взглядом высокого юношу с длинными каштановыми волосами, собранными в низкий хвост, до своего места в строю. Только что он продемонстрировал, причём весьма успешно, свои умения в цикличном порядке, установленном самим куратором на импровизированной полосе препятствий, больше напоминающей, лично для меня, дорогу в последний путь. — Кто следующий?

Бен в шутку толкает меня. От неожиданности я делаю выпад вперёд, который Антон принимает за добровольное желание.

— Девчонка из коридора, — протягивает он, внимательно осматривая моё лицо. — Фамилия?

— Романова.

— Однофамилица?

— Нет, всё гораздо прозаичнее! — выкрикивает кто-то из строя.

По тренировочному залу пробегают смешки, которые, даже если и должны, совсем меня не задевают.

— Ну ладно, — Антон дарит мне кроткую одобряющую улыбку. — Посмотрим, на что способна капитанская дочка.

Подхожу к краю, где начинается полоса препятствий. Передо мной отрезок для скоростного бега, лабиринт с движущимися частями, которые мне необходимо будет отбить, как если бы это были удары моего противника, забор с наклонной доской, на вершине которого меня ждут подвешенные к потолку груши, разрушенный мост, ведущий к разрушенной лестнице и ещё одному лабиринту с всё теми же движущимися ударными частями, только теперь они имеют острые концы и норовят отрезать от пытающегося пройти их кусочек, стенка с проломами и небольшая площадка точно после с натянутой колючей проволокой.

Всё это нужно преодолеть в форме и с личным оружием.

Я оборачиваюсь через плечо на Антона.

«Может сразу убить нас, к чему такие трудности-то?», — думаю про себя, пока жду знака от новоиспечённого куратора. Он коротко кивает. В этот же момент раздаётся щелчок включённого секундомера.