Любовь на уме

Глава 20

Отец Леви, как выяснилось, вполне способен меня ненавидеть. А также мать Леви и его старший брат, которые присоединяются к нам за ужином в менее чем приятно-удивительном повороте сюжета.

Но сначала о главном. Перед ужином проходят дни интенсивной подготовки к предстоящей демонстрации BLINK. Болты затягиваются; частоты стимуляции настраиваются; Гая прощупывают, протыкают и бьют током по его скальпу. Он — десантник: демонстрация проходит в шлеме, но как испытуемый номер один он будет в центре внимания, и понятно, что он нервничает по этому поводу. В последние пару дней он был угрюм, тревожен и устал больше, чем когда-либо. Я думаю, он держит свои страхи при себе, чтобы не нарушать моральный дух, и мне хочется его обнять. Как-то вечером я зашла к нему в офис, чтобы проверить, как он там: он вздрогнул, как витая пружина, и быстро закрыл все свои вкладки. Наверное, даже астронавты снимают стресс на YouPorn?

Росио и Кейли становятся все болтливее и болтливее. Я подслушиваю их разговор в комнате отдыха, когда разогреваю жаркое, которое приготовила вчера в попытке произвести впечатление на Леви единственным блюдом, которое умею готовить — что привело к болезненному осознанию того, что я умею готовить ноль блюд.

— Если она захочет сказать несколько слов о том, как началось движение, это было бы замечательно, — говорит Росио.

— Она кажется довольно закрытой.

— Мы могли бы размыть ее лицо. Автонастроить ее. Использовать гелиевый голос.

— Малыш, это снизит серьезность послания.

— Как насчет маски Гая Фокса?

— Я люблю «V for Vendetta», но нет.

— О чем вы, ребята, говорите? — спрашиваю я, отрезая кусочек моркови, которая умудряется быть одновременно подгоревшей и недожаренной. Потрясающе. Это должно быть передаваемым навыком.

— Ты ведь знаешь #FairGraduateAdmissions, верно? — спрашивает Кейли.

Я опускаю морковку обратно в тапперную посуду. — А… смутно.

— Речь идет о гарантировании инклюзивности в процессе приема. Студенческие организации очень активны в этом движении, но Ро и я технически не студенты, так что… — Она поворачивает свой ноутбук. — Мы делаем сайт #FairGraduateAdmissions! Он еще не готов, но мы скоро его запустим. Там будет информация, ресурсы, возможности для наставничества. И мы попросим Мари Кюри об интервью.

Я заканчиваю жевать и глотаю. Хотя я так и не положила морковку в рот. Наверное, я ем свой язык. — Мари Кюри?

— Не настоящую Мари Кюри! Хотя это было бы уморительно! — Кейли хихикает над этим недоразумением около полуминуты. Росио смотрит на нее все это время, не отрывая глаз. Ах, юная любовь. — Это человек, который начал разговор. Мы хотим запустить сайт с ее интервью, но она довольно анонимна. — Она разводит руками. Ее ногти переливчатого голубого цвета.

Я прочищаю горло. — Возможно, она согласится сделать это по электронной почте.

— На самом деле это отличная идея! — Ро и Кейли обмениваются оскорбленно-впечатленными взглядами. Затем Кейли облизывает большой палец и вытирает что-то из уголка глаза Росио. — Подожди, детка. У тебя пятно.

Я выхожу из комнаты, провожая Росио взглядом и говоря: — Пока.

Я не могу переоценить, как мне нравится такое развитие отношений.

Когда в пятницу на карту поставлено так много, все слишком суетятся, чтобы заметить, что Леви стал приносить кофе на мое рабочее место; следить за тем, чтобы я не задерживалась без перерыва; слабо улыбаться и спрашивать, не упаду ли я в обморок, когда в лабораторию влетает жук; дразнить меня за маленькие кучки угощений, которые я оставляю для Фелисетт.

Я заметила. И я знаю, что он просто друг, добрый человек, замечательный сотрудник, но мне немного больно. Не больно. Но эти маленькие мурашки, которые я испытываю, когда Леви смотрит на меня? Когда мы бежим вместе, и он без труда подгоняет свой темп под мой? Когда он оставляет мне желтые веганские M&Ms, потому что знает, что они мои любимые? (Да, они вкуснее, чем красные.) Так вот, эти маленькие уколы начинают становиться немного болезненными. Нож в области груди.

Странно. Странно. Странно. Странно. Я сделала пометку в приложении «Напоминания»: Посетить врача первичного звена в Бетесде. Я просрочила осмотр.

Как бы то ни было. Работа фантастическая, секс еще лучше, а #FairGraduateAdmissions собирается всколыхнуть все в академической среде, последнем бастионе средневековой модели ученичества в гильдии. Все идет отлично, верно?

Неправильно. Давайте вернемся к «Ужину».

Первый намек на то, что он может пройти не очень хорошо (или, как я думаю об этом, мой первый О-ох), появляется, когда я узнаю, что семья Леви предложила поужинать в элитном стейк-хаусе. И когда я говорю «предложили», я имею в виду готовое решение. Я не против того, чтобы люди ели мясо, но полное пренебрежение диетическими предпочтениями Леви выглядит не совсем по-отцовски.

Запах жареного стейка окутывает нас, как только мы заходим внутрь. Я поднимаю взгляд на Леви, и он извиняющимся тоном говорит: — Я приготовлю тебе ужин после. — Что вызывает во мне небольшое… цунами. Серьезно. Это ерунда. Меня захлестывает нелепый всплеск привязанности к этому вегетарианцу, чьи, вероятно, надоедливые родители пригласили его в стейкхаус, и чья первая забота — чтобы я не осталась голодной сегодня вечером. Это теплое чувство грозит взорваться в моей груди, поэтому я останавливаю его у входа, кладу руку на его серую рубашку на пуговицах и притягиваю к себе для поцелуя.

Мы не очень-то целуемся на людях. И даже наедине я обычно не являюсь инициатором контакта. Его глаза расширяются, но он тут же наклоняется, чтобы встретить меня на полпути.

— Я также, гм, — пробормотала я ему в губы, — сделаю для тебя кое-что. После. — Вау. Очень сексуально, Би. Очень гладко, ты искусительница.

Он вспыхивает от жара. — Ты… да?

Я киваю, внезапно застеснявшись. Но мы целуемся, и это мое второе «О-ох». Потому что позади нас прочищается горло, и я сразу понимаю, кто это.

Упс.

Отец Леви — более низкий, чуть менее красивый и чуть менее крепкий. От матери у него волнистые волосы и зеленые глаза. А третий человек… С ними еще один человек, и понятно, что Леви удивлен. Учитывая сходство, также ясно, что это его брат.

Боже мой. Это семья Леви. Жизнь Леви. Мне становится невероятно любопытно. Я хочу знать о нем все. Возможно, поэтому я смотрю слишком пристально и пропускаю вступления. Возможно, третье О-ох.

— …мой старший брат, Айзек. А это Би Кенигсвассер.

Я улыбаюсь, готовая к своему ярчайшему «Приятно познакомиться», но отец Леви прерывает меня. — Подружка, да?

Я стараюсь не напрягаться. — Да. И коллега тоже.

Он равнодушно кивает и направляется к столу, бросая равнодушное «Я же говорила тебе, что он, вероятно, не гей» своей жене, которая следует за ним со здоровой дозой безразличия. Айзек идет следом, после короткой улыбки нам двоим, с чуть меньшим безразличием. Самое удивительное, что когда я смотрю на Леви, он тоже кажется равнодушным. Он просто берет меня за руку и ведет к столу.

— Ты можешь уйти в любое время, хорошо? — Интересно, кому он это говорит?

Нам с Леви требуется примерно полсекунды на изучение меню, чтобы сделать заказ (домашний салат, без сыра, заправка из оливкового масла). Мы молчим, пока его родители продолжают разговор с Айзеком, который явно начался в машине. Никто не спросил Леви даже «Как дела?», и он, кажется… тревожно не против. Если уж на то пошло, он смотрит куда-то в сторону. Смотрит вдаль, играет пальцами моей левой руки под столом, как будто я — чудодейственная антистрессовая игрушка. Я не эксперт в семейных ужинах или в семьях, но это полный пиздец. Поэтому, когда наступает момент тишины, я пытаюсь напомнить Уордам о нашем существовании.

— Мистер Уорд, вы…

— Полковник, — говорит он. — Пожалуйста, зовите меня полковником. — И тут же поворачивается, чтобы сказать что-то Айзеку. Как вам четвертое «О-ох»?

Первое взаимодействие происходит после того, как приносят еду. — Как твой салат, Леви? — спрашивает его мать.

Он заканчивает жевать и отвечает: — Отлично. — Ему удается говорить искренне, как будто он не шестидесятикилограммовый двухсотфунтовый крепыш, которому требуется четыре тысячи калорий в день. Я смотрю на него с недоверием и понимаю кое-что: он не спокоен, не безразличен, не расслаблен. Он замкнут. Замкнут. Непостижим.

— Все хорошо на работе? — спрашивает Айзек.

— Да. Пара новых проектов.

— Недавно у нас был прорыв в чем-то, что может стать великим, — взволнованно говорю я. — Что-то, что ведет Леви…

— Как-нибудь NASA может пересмотреть твое заявление о приеме в корпус астронавтов? — спрашивает полковник, игнорируя меня. Пять. Это должна была быть игра на выпивку?

— Сомневаюсь. Если только я не отрежу себе ноги.

— Мне не нравится твой тон, сынок.

— Они не пересмотрят. — Голос Леви мягкий. Невозмутимый.

— У ВВС нет ограничений по росту, — говорит Айзек с набитым ртом. — И им нравятся люди с модными дипломами.

— Да, Леви. — Теперь его мать. — И в ВВС тебя возьмут только до тридцати девяти лет. Военно-морской флот…

— Сорок два, — снабжает Айзек.

— Да, сорок два. У тебя не так много времени, чтобы принять решение.

Я думала, что родители Леви, вероятно, не такие ужасные, какими он их выставляет, но они в десять раз хуже.

— А в армии тридцать пять — сколько тебе лет, Леви?

— Тридцать два, мама.

— Ну, армия, вероятно, не будет твоим первым выбором…

— А как насчет Французского Иностранного Легиона? — спрашиваю я, закручивая прядь фиолетовых волос. Вилки перестают звенеть. Три пары глаз изучают меня с недоверием. Леви просто… насторожен, как будто ему любопытно, что может произойти. Боже, что эти люди с ним сделали? — Каковы возрастные требования для Французского Иностранного Легиона?

— Зачем ему вступать в армию другой страны? — ледяным тоном спросил полковник.

— Почему он хочет вступить в армию США? — отвечаю я. Я не могу поверить, что гнилой Тим Карсон произошел из любящей, идеальной семьи, а кто-то такой же идеальный и любящий, как Леви, происходит от таких гнилых родственников. — Или ВВС, или ВМФ, или бойскауты? Это явно не его призвание. Он же не работает бухгалтером, отмывающим деньги для наркокартеля. Он инженер NASA, которого цитируют тысячи людей. У него высокооплачиваемая должность. — На самом деле я понятия не имею, сколько зарабатывает Леви, но я поднимаю одну бровь и продолжаю. — Он не тратит свою жизнь на тупиковую работу.

«О-ох» номер шесть. Игра с выпивкой была совершенно упущенной возможностью. Это, конечно, сделало бы молчание более терпимым, пока оно тянется. И тянется. И тянется.

Пока полковник не нарушает ее. — Мисс Кенигсвассер, вы очень грубы…

— Это не так, — твердо прерывает Леви. Спокойно. Но решительно. — И она врач. — Леви на мгновение выдерживает взгляд отца, а затем переходит к брату. — А как насчет тебя, Айзек? Как работа?

Я откидываюсь в кресле, замечая, с какой подозрительностью и ненавистью полковник смотрит на меня. Я даю ему фальшивую, яркую улыбку и настраиваюсь на то, что говорит Леви.

Как только мы оказываемся в грузовике, я снимаю конверсы, упираюсь подошвами ног в приборную панель и — Квазимото на виду — взрываюсь. — Я не могу в это поверить!