Любовь на уме

Глава 12

Шмак: Этот твит GRE становится какой-то особенной штукой, да?

Мари: Это точно.

Если под «немного» он подразумевает «много». А если под «штукой» он подразумевает «говношторм».

Я понятия не имею, как это вообще произошло. В тот день, когда я отправила твит, я легла спать, прочитав комментарии людей, рассказывающих о своем негативном опыте с тестом. Когда я проснулась, появился хэштег (#FairGraduateAdmissions), и десятки ассоциаций женщин и меньшинств в STEM объявили забастовку GRE, призывая студентов подавать документы в аспирантуру без GRE.

@OliviaWeiBio Если все это сделают, у аспирантов не останется выбора, кроме как оценивать нас на основе нашего опыта, резюме, предыдущих усилий и навыков. В общем, то, что они уже должны делать.

Я уже говорила, как сильно я люблю женщин в STEM? Потому что я обожаю женщин в STEM.

Через два часа мне написал журналист из The Atlantic с просьбой об интервью. Затем CNN. Потом Chronicle of Higher Ed. Потом Fox News. Я объединилась со Шмаком, чтобы охватить еще более широкую аудиторию, и вместе мы опубликовали эссе из тысячи слов, в котором кратко описали отсутствие научных данных, подтверждающих использование GRE в качестве инструмента для поступления. Я призвала новостные издания взять интервью у женщин, которые запустили хэштег (кроме Fox News, который я оставила на прочтение). Несколько человек откликнулись и рассказали СМИ о количестве часов минимальной заработной платы, необходимых для того, чтобы позволить себе пройти тест, о своем разочаровании, когда более богатые одноклассники, имеющие доступ к частным репетиторам, показали лучшие результаты, о сокрушительном разочаровании от того, что их отвергли в учебных заведениях мечты, несмотря на идеальный средний балл и опыт исследовательской работы, потому что их баллы не соответствовали какому-то произвольному срезу на несколько процентных пунктов. Они все еще продолжают распространяться, и все больше людей открывают их.

#FairGraduateAdmissions — это движение, и у него есть реальный шанс избавиться от этого глупого, несправедливого теста. Я была в полном восторге.

А знаете, кто еще был в восторге? Росио. Которая ворвалась в офис и заявила: — Я больше не буду готовиться к GRE, в знак солидарности с моими собратьями. Джонсу Хопкинсу придется признать, какая я крутая, из других моих материалов для поступления.

Я подняла глаза от своего ноутбука и кивнула. — Я поддерживаю это.

— Ты ведь знаешь, почему это происходит? — Она заговорщически склонилась над моим столом. — На днях мы говорили о том, насколько дерьмовым является GRE, а теперь люди выступают против него, потому что Мари начала разговор. Это не может быть совпадением.

— О, — заикнулся я, — ну, возможно, это просто совпадение…

— Совпадений не бывает, — сказала она, глядя в мои прекрасные темные глаза. — Би, мы обе знаем, кому я этим обязана.

— О, я уверена…

— Ла Ллорон. — Она достала из кармана телефон и показала мне фотографии красивых ручьев. Ее глаза сияли. — Я посещаю близлежащие места, где ее видели, и оставляю маленькие знаки благодарности.

— Жетоны?

— Да. Таро, стихи, которые я написала, восхваляя красоту макабра, пентаграммы, сделанные из веток. Как обычно.

— Как… как обычно.

— Я думаю, это ее способ сказать: — Росио, я узнала в тебе родственную душу, возможно, даже преемника. — Она улыбнулась мне, поставив сумку на стол. — Я так счастлива, Би.

Я улыбнулась в ответ и вернулась к работе, испытывая облегчение от того, что Росио не подозревает, кто стоит за WWMD. Иногда я задаюсь вопросом, была ли у доктора Кюри тоже тайна, которую она не могла раскрыть. С точки зрения периода, она могла бы быть Джеком Потрошителем. Никогда не говори никогда, верно?

Мари: Как ты думаешь, мы действительно избавимся от GRE?

Шмак: Мы близки к этому как никогда, это точно.

Мари: Согласна. Кстати, спасибо за помощь.

У нас со Шмаком одинаковое количество подписчиков, но совершенно разный охват. Я ненавижу благодарить парней за Sausage Referencing, но правда в том, что есть много мужчин-академиков, которые предпочитают пить сгущенное молоко, а не заниматься WWMD. И это прекрасно, потому что я не хочу ничего больше, чем вливать галлоны свернувшегося молока в их глотки. Тем не менее, #FairGraduateAdmissions может воспользоваться любой поддержкой, которую она может получить.

Мари: Как девушка?

Шмак: Как Верблюжий Член?

Мари: Удивительно, но мы почти ладим. Если мы еще не сошлись, то сотрудничаем ли мы вообще? И еще, отличный прогиб. Расскажи мне о девушке.

Шмак: Все хорошо.

Мари: У «хорошо» разные определения. Сузь его.

Шмак: Насколько сузить?

Мари: Очень.

Шмак: Хорошо. В узком смысле: все отлично, в худшем из возможных вариантов. Мы много работаем вместе, потому что этого требует проект. Возможно, поэтому я пью уже четвертую кружку пива в четверг вечером.

Мари: Почему работать вместе плохо?

Шмак: Просто… Я кое-что о ней знаю.

Мари: Кое-что?

Шмак: Я знаю, что она любит есть, какие передачи смотрит, что заставляет ее смеяться, ее мнение о домашних животных. Я знаю, что ей не нравится (кроме меня). Я каталогизировал миллион ее маленьких причуд в своей голове, и они очаровательны. Она очаровательна. Умная, веселая, невероятный ученый. И… есть вещи. Вещи, о которых я думаю. Но я пьян, и это неуместно.

Мари: Я люблю неуместность.

Шмак: Правда?

Мари: Иногда. Ударь меня.

Шмак: Я хочу, чтобы ты знала, что я никогда не сделаю ничего такого, что заставит ее чувствовать себя неловко.

Мари: Шмак, я знаю это. И если ты когда-нибудь сделаешь это, я отрежу твой член ржавым скальпелем.

Шмак: Справедливо.

Мари: Расскажи мне.

Часы на кухне тикают. За окном раздаются тихие звуки ночных машин, и экран моего телефона становится черным. Я не думаю, что Шмак будет продолжать. Я не думаю, что он откроется, и мне от этого грустно. Хотя я ничего не знаю о его жизни, у меня складывается впечатление, что если у него не получается со мной, то не получится и ни с кем другим. Мои глаза закрываются, привыкая к темноте, и в этот момент экран снова загорается.

Воздух вырывается из моих легких.

Шмак: Я знаю, чем она пахнет. Эта маленькая веснушка на шее, когда она поднимает волосы. Ее верхняя губа немного пухлее нижней. Изгиб ее запястья, когда она держит ручку. Это неправильно, очень неправильно, но я знаю ее форму. Я ложусь спать, думая об этом, а потом просыпаюсь, иду на работу, а она там, и это невозможно. Я говорю ей то, на что, как я знаю, она согласится, только чтобы услышать, как она хмыкает в ответ. Это как горячая вода по моему гребаному позвоночнику. Она замужем. Она гениальна. Она доверяет мне, а я только и думаю о том, как отведу ее в свой кабинет, раздену, сделаю с ней невыразимые вещи. И я хочу сказать ей. Я хочу сказать ей, что она светится, она такая яркая в моем сознании, что иногда я не могу сосредоточиться. Иногда я забываю, зачем я пришел в эту комнату. Я отвлекаюсь. Я хочу прижать ее к стене, и хочу, чтобы она оттолкнулась. Я хочу вернуться в прошлое и ударить ее глупого мужа в тот день, когда я его встретил, а потом отправиться в будущее и ударить его снова. Я хочу покупать ей цветы, еду, книги. Я хочу держать ее за руку и запирать в своей спальне. Она — все, чего я когда-либо хотел, и я хочу ввести ее в свои вены, а также никогда больше не видеть. Нет ничего лучше ее, и эти чувства, они чертовски невыносимы. Они были полусонными, пока ее не было, но теперь она здесь, и мое тело думает, что это гребаный подросток, и я не знаю, что делать. Я не знаю, что делать. Я ничего не могу сделать, так что я просто… не буду.

Я не могу дышать. Я не могу двигаться. Я даже не могу проглотить комок в горле. Я могу заплакать. Из-за него. Ради этой девушки, которая никогда не узнает, что кто-то хранит в себе эти горы желания. И, возможно, из-за меня, потому что я сделала выбор никогда не чувствовать этого, никогда больше. Никогда, и я понимаю сейчас, сейчас впервые, какую ужасную цену я заплачу. Какая это будет потеря.

Мари: О, Шмак.

Что еще можно сказать? Он влюблен в ту, кто не любит его в ответ. Которая замужем. У этой истории нет счастливого конца. И я думаю, что он знает, потому что только отвечает:

Шмак: Да.

— Привет, Би.

Я откладываю свою статью и улыбаюсь Ламару. — Как дела?

— Ничего особенного. Просто хотел сказать тебе, что я обновил систему журналов на сервере.

— О?

— Да. С твоей стороны ничего не изменилось, но теперь пользователи, удаляющие, заменяющие или изменяющие файлы, автоматически отслеживаются. Если что-то не так, мы будем знать, кто за это отвечает.

— Отлично. — Я нахмурилась. — Почему ты это сделал?

— Из-за проблем.

— Проблем?

— Да. Пропавшие файлы и все такое. Леви созвал инженерное совещание, чтобы порвать нас по новой, и попросил меня изменить код сервера. — Он пожимает плечами. — Извини за беспорядок. — Он выскользнул из моего кабинета, оставив пялиться на свою статью. Я все еще смотрю на нее три минуты спустя, когда кто-то еще стучит в дверную раму.

— Что у тебя с вентиляцией? — Леви стоит на входе, заполняя его так, как не смог бы Ламар. — У нее нет решетки. Я позвоню в ремонт…

— Нет! — Я поворачиваюсь. — Так Фелисетт попадает внутрь ночью. Чтобы съесть лакомства, которые я оставляю для нее!

Он поднимает одну бровь. — Ты хочешь незакрытую форточку, потому что твоя воображаемая кошка…

— Она не воображаемая. На днях я нашла отпечаток лапы рядом со своим компьютером. Я отправила тебе смс. — А он ответил: «Похоже на пятно от «Постной кухни». Я его ненавижу.

— Точно. Завтра мы должны выехать пораньше, так как до Нового Орлеана более пяти часов езды. Я не против взять машину напрокат и поехать. Ты можешь спать в машине, но я бы хотел выехать около шести…

— Ты назначил встречу.

Он качает головой. Прядь черных волос падает ему на лоб. — Прости?

— Ты рассказал инженерам о пропавших файлах.

— Ах. — Он поджимает губы. — Да.

Я встаю, не зная почему. Положила руки на бедра, все еще не зная почему. — Я просила тебя не делать этого.

— Би. Это нужно было сделать.

— Мы договорились, что не будем этого делать, пока у нас не будет доказательств.

Он складывает руки на груди, упрямая линия его плеч. — Мы не договорились. Ты сказал мне, что не хочешь созывать по этому поводу полное собрание, и я не стал. Но я глава инженерного отдела, и я решил рассказать своей команде об этой проблеме.

Я фыркнула. — Твоя команда — это все, кроме меня и Росио. Отличная лазейка.

— Почему тебя это так беспокоит?

— Потому что.

— Ты должна быть немного более внятной, чем это.

— Потому что ты сделал это за моей спиной. — Я вздрогнула. — Как месяц назад, когда ты не сказал мне о том, что NASA пытается добиться отмены BLINK.

— Это совсем не одно и то же.

— Теоретически это так. И это вопрос принципа. — Я прикусила внутреннюю сторону щеки. — Если мы соруководители, мы должны договориться, прежде чем принимать дисциплинарные меры.

— Никаких дисциплинарных мер принято не было. Это было пятиминутное совещание, на котором я попросил свою команду прекратить возиться с важными файлами. Я жестко управляю кораблем, и моя команда знает это — никто не поднял шума по этому поводу, кроме тебя.