Право на эшафот

— Ничего страшного, сеньорита. Я понимаю.

Он улыбнулся, а я подумала, что по этикету будет совершенно невоспитанно встать и сбежать из столовой, хотя очень хочется. Начни он меня сейчас расспрашивать о жизни в Муриции, скомпрометирую себя, как есть скомпрометирую.

— Ко мне не нужно обращаться «Ваше Высочество», — продолжил он. — Здесь меня называют сеньор Медина.

Я удивлённо вскинула голову. Сеньор? Даже не дон? Или доном называют только Сиятельных, а не любых аристократов? Свои вопросы я благоразумно оставила при себе.

— Рауль, а не изменится ли теперь?..

Альварес не договорил, но Рауль его понял и нехорошо усмехнулся.

— Это зависит от того, кого отцу удастся найти: согласную выйти за меня Сиятельную или согласного жениться на Марселе Сиятельного. Если ты не помнишь, то Теодоро согласился на брак не потому, что ему так хотелось приплюсовать к Муриции Теофрению, а потому что у него есть какое-то предсказание.

Я навострила уши, но Рауль больше ничего про Теодоро не сказал. Возможно, потому что его прервала Ракель, пробурчав:

— Жили без Сиятельных и дальше как-нибудь проживём.

— Сеньорита — приверженец Легиона? — понятливо спросил Рауль. — Увы, не проживём. Сил наших магов не хватает, чтобы стабилизировать процесс. Ехать сюда без гарантий верховной власти никто не хочет. А гарантии возникают только в случае Сиятельного на троне. Или Сиятельной. Его Величество в настоящее время пытается искать обходные пути, и у него даже что-то получается. Возможно, результат мы увидим на этой неделе. Но обсуждение таких вещей портит аппетит, не так ли, сеньориты?

— Вовсе нет, — ответила я. — Если вас что-то беспокоит, лучше выговориться, а не оставлять это при себе.

Но выговариваться при посторонних Рауль не захотел: тема для него была неприятной, хотя он и не выглядел расстроенным, говоря о том, что трон пролетел мимо его носа.

— Я лучше пойду. — Он нахмурился и встал из-за стола. — Приятного аппетита, Хосе Игнасио, сеньориты. Было приятно познакомиться.

Аппетита после его уходу ни у кого не появилось, да и разговор не завязывался. Альварес о чём-то мрачно размышлял, у меня же желания вытаскивать его из размышлений не было. С Ракель мы доели почти одновременно, и сразу встали из-за стола.

— Ну ты даёшь, — сказала она, стоило нам отойти от столовой. — Это же Рауль. Его все знают.

— Я долго жила вне Теофрении, — напомнила я. — Поэтому меня к тебе огромнейшая просьба: в следующий раз при появлении значимой персоны предупреждай меня сразу, пока я не успела сесть в лужу. В такую глубокую, как сегодня, уже не получится, но и мелкие тоже будут лишние.

Она рассмеялась и пообещала. Но в этот день больше ни с кем мы не столкнулись, и я ложилась спать в уверенности, что хоть день и начался так себе, но закончился прекрасно.

Стоило голове коснуться плоской подушки, как сразу пришёл сон. Сон нехороший, мутный. Снилось мне, что все горгульи со всех зданий переползают на общежитие. И если бы просто на общежитие — они целенаправленно двигались к моему окну, с трудом переставляя каменные конечности и впиваясь в каменную кладку каменными же когтями. Самые первые уже достигли цели и копошились перед окном, что-то невнятно бурча и всё больше и больше надавливая на хрупкую преграду между нами. Стекло не выдержало и брызнуло блестящим крошевом под напором горгулий, а я заорала.

Но внутрь через разбитое окно пролезла не горгулья, а Теодоро собственной персоной. Он отряхнул камзол от осколков элегантным движением и невозмутимо спросил:

— И куда ты спряталась, Эстефания?

А я поняла, что вся моя маскировка в присутствии короля слетела, а я сияю так, что любой сразу поймёт, с кем имеет дело. Хорошо, что это происходило во сне, а не наяву, а то Ракель непременно бы расстроилась от такого соседства. И одного Сиятельного для неё много, а тут сразу два.

— Вламываться в спальню к девушке неприлично, не так ли, Теодоро?

— Ваше Величество, — поправил он.

Он стоял у окна, но не потому, что не хотел пройти дальше, а потому, что не мог. Что-то его не пускало, а ещё не давало разглядеть ничего, кроме меня. А я не видела ничего, кроме него. Он сиял так, что всё остальное меркло на его фоне, становилось неважным и ненужным. Меня тянуло к нему с почти непреодолимой силой. Это было явно наведённое, поэтому я насторожилась.

— Мой сон, — заупрямилась я. — Как хочу, так и называю. Что хочу, то и делаю. Хочу — целую, хочу — посылаю далеко и надолго.

— Ну так поцелуй меня, Эстефания. Я возражать не буду. Я так долго тебя искал, что не могу поверить, что наконец-то нашёл.

Он протянул ко мне руки, но я не торопилась идти навстречу. Похоже было, что этот сон — не простой сон, а значит, нёс для меня опасность. И если Теодоро по каким-то причинам не мог подойти ко мне, было бы форменным идиотизмом облегчать ему жизнь.

— Не заслужил, — отрезала я. — Я бегаю по всей стране от сдуревшей от вседозволенности тётки, а ты за этим просто наблюдаешь со стороны.

— Эстефания, как ты разговариваешь с сюзереном? — шокированно спросил он.

— У сюзерена есть обязательства перед вассалами, я сейчас о них напоминаю.

— А если я пообщаю защитить тебя от доньи Хаго, ты меня поцелуешь? — вкрадчиво спросил он.

— Обещать — не значит жениться, — отрезала я. — Обещания ничего не стоят, Теодоро, даже королевские. Вот если защитишь, то я подумаю. А пока уходи.

Я махнула рукой, и неожиданно Теодоро вынесло из комнаты, и не просто вынесло, а вместе с осколками, которые сразу вставали на свои места, образуя совершенно целое стекло. Я подошла к окну: ни горгулий, ни Теодоро. Лишь радужное марево, которое постепенно перешло в уютную темноту обычного сна.