Его Искушение

Глава 42

Иван Кац

Всего лишь несколько слов. Одна фраза, произнесенная тихим шепотом, как выстрел, словно нож вогнали в бок, почти достав сердце, и ощущение, что лезвие сломалось, застряло между ребер.

Беременна.

Моя женщина рыдает, признаваясь в этом.

Значит, залетела в самый первый раз. Смотрю в ее зеленые глаза и вижу, как сгибается под гнетом этих слов. А внутри меня злость поднимает голову, потому что баба не должна рыдать из-за того, что залетела.

Это капец как неправильно.

Сцепляю зубы. Считаю до десяти. Лажанул Цветочек по-крупному. Шкуру спущу наживую, если не исполнил приказ.

- Ты не выпила таблетку?

Хочу понять все для себя, и ответом надрывным и голос дрожит:

— Выпила, но я была на нервах и дома меня стошнило, я была не в себе и не подумала о том, что нужно пойти и купить новую…

Верю. Каждому ее слову. То, как дрожит, как губы пухлые кусает нервно, известие о беременности для нее шоковое.

И внутри словно когтями что-то царапает смутным пониманием, что не хочет носить мое дитя, а мысль, что решила скинуть нежеланную ношу, доводит до исступления.

Выжидаю. Если скажет, что хочет сделать аборт, если она только посмеет…

Иррациональная мысль. Решить вопрос сейчас логично. У меня война в разгаре, а девчонка… да еще и беременная…

Можно открывать сезон охоты на ее худенькую фигурку. Небывалый рычаг давления на человека без прошлого и без болевых, но вот она — моя самая большая слабость, дрожит и бледнеет на глазах.

— Есть еще что-то, что ты хочешь мне сказать?

Заикается. Бесит. А я сдерживаю себя. Контроль держу. Хочу услышать ее. Хочу понять до конца с кем имею дело. Хорошая такая проверка на вшивость.

Всхлипывает, слов связать не может, но глаза загораются протестом, да, куколка, вот так, покажи коготки.

— Ну же, Аврора. Я хочу услышать тебя.

Направляю. Сам внутренне напрягаюсь. Давай, моя маленькая, прояви норов. Мне нужно понять тебя.

Вскакивает. Выпячивает нижнюю губу, и я сдерживаюсь, чтобы не наброситься на эти искусанные по-детски припухлые капризные губы, чтобы не зажевать до крови. Чертовка доводит до исступления.

Хищник внутри, завороженный происходящим, встает на дыбы. Даже сейчас она до безумия прекрасна и мне хочется ее брать до исступления, зацеловывая, погружаясь в те чувства, которые она дает.

Или же.

Одно неверное слово, фальшь или ложь. Я пойму. Вырву занозу, осознав, что очередная подстилка.

— Откуда ты взялся на мою голову?! Из-за тебя вся моя жизнь летит к чертям!

Бежит ко мне и бьется, как бабочка, в моих руках, плачет, всхлипывает. Током бьет, все нутро опаляет ядом, так и пальцы тянутся сжать ее тоненькую шею и свернуть, если бы не дитя, что уже живет в ее чреве.

Если только скажет, что аборт хочет…

— Ты все уничтожаешь! Все, чего касаешься, гибнет! Я… моя карьера… Ты все у меня отнял! Все рушишь и… Я ведь не нужна тебе и беременность эта не нужна!

Всматриваюсь в полыхающие ядовитые глаза, зеленые, затягивающие.

— Не отрицаю. У меня война зреет. Но случившегося не изменить. Аврора, я тебя захотел и ты стала моей.

Доношу истину. Я ведь с самого первого взгляда ее выцепил. Невозможное случилось, но если ошибся…

— Карьера модели, конечно, хорошо. Если ты хоть краем разума подумала о том, чтобы…

Если я в тебе ошибся, девочка, если ты такая же шкура, как все прочие, я тебя уничтожу.

Машет головой отрицательно и вопит мне в лицо, бьется, чтобы выпустил из хватки с отчаянной храбростью самки, защищающей свое дитя.

Халат спадает с плеч куколи, рассматриваю ее тело. Красивая. Как статуэтка и в чреве ее жизнь.

Впиваюсь в мокрые золотые тяжелые пряди, заставляю встать на цыпочки, призывно выпятить грудь, царапается, кошка.

— Я никогда не причиню вреда своему ребенку! Убей меня сейчас! Нас! Потому что аборта я не сделаю! Это мой ребенок! Мой! И отнять его у тебя не получится!

Обнимаю ее сильнее. Не ошибся. Тигрица с зелеными глазами. Своих не сдает, бьется до последнего.

Собственник внутри опускает взгляд на плоский животик и понимает, что решение уже принято. Оно неоспоримо.

— Успокойся. Девочка. Тсс, — шепчу и глажу по тоненькой спине, рассматриваю лицо. Щеки раскраснелись и грудь тяжело вздымается, — все хорошо, никто не навредит… ни тебе, ни моему ребенку.

Глаза прикрывает, истерика прошла и тихо выдыхает.

— Я думала, что заставишь опять выпить какую-то дрянь, чтобы решить проблему, или пошлешь на аборт! Ридли мне сказал тогда, что нельзя тебе иметь ни детей, ни семью…

Стреляет и попадает в цель. Мне слабости противопоказаны. Ситуация назревает. И все равно внутри зреет непоколебимая уверенность. Каждого с землей сровняю, но свое не отдам, зубами рвать буду.

— Моя женщина и мой ребенок неприкосновенны.

Истина.

Не могу больше терпеть. Сминаю дрожащие губы, пью ее стон. Провожу руками по ее телу. Хочется выпустить свою ярость и в ответ испить ее нежность до капли, испытать удовольствие, которое мне дает только это роскошное тело, дуреть от ее запаха, который усиливается.

Целую ее пухлые губы, пью дыхание и на языке ощущаю брусничную сладость.

Порву всех. За нее, за нас. В ней мое семя дает плоды и это правильно.

Это самое правильное, что было в моей жизни. И право на свое я готов вырвать у самой смерти.

Сильнее впиваюсь в податливые мягкие губы, пальцами сжимаю, ласкаю, прохожусь по ребрам, очерчиваю тонкую талию.

- Бесовка зеленоглазая, — скорее, себе, чем ей.

Отдается, цепляется и запрокидывает голову.

Все в ней наполнено жизнью, в то время как я сама смерть.