Кровь и туман

— Твоя мама ничего, — Бен хмыкает. — Знает, как с мужиками общаться.

— Обычно, она не такая, просто… В связи с последними событиями многие сильно изменились.

— Это да. Марк стал параноиком, а дед не пускает в свою комнату никого, кроме старой гвардии, и есть предположение, что они там далеко не пиво пьют и футбол смотрят.

— Дмитрий почти не спит и не ест. Не то, чтобы я сильно о нём беспокоилась, и всё же он мой отец… Даня совсем расклеился, а Ваня стал жёстче, чем те сухари, которые ты достал вчера из своей тумбочки.

— Стоит отметить, что я банально про них забыл. Недели полторы назад они были ещё ничего.

Я качаю головой и поворачиваюсь лицом к Бену.

— Ты отвратителен.

— Это всего лишь чёрствый хлеб. Подумаешь, немного с плесенью.

— И снова: ты отвратителен.

Бен морщится, делая очередную затяжку. Я представляю горький привкус табака, ассоциируя его с тем, какой он на запах. Не понимаю, зачем кому-то может хотеться добровольно наполнять свои лёгкие ядом… А затем ухмыляюсь, когда провожу параллели между этим и ядовитыми мыслями, заполняющими мою собственную голову.

Каждому своё.

— Значит, вы уходите? — спрашивает Бен.

Хотя знает точно. Он присутствовал при всех наших встречах с Севером. В этом не было необходимости, но отказать Бену, нуждающемуся в том, чтобы занять себя хоть чем-то полезным, я не смогла.

— Уходим.

— Сегодня?

— Сегодня. Ночью.

— Ладно, — протягивает Бен.

Но как будто не ладно, на самом-то деле. Как будто до этого самого «ладно» ещё целые километры.

— Только не говори мне, что ты пришёл сюда, чтобы промывать мне мозги очередными лекциями о необходимости остаться, как это делает Нина.

— Она переживает за вашу, эту, — удерживая сигарету в зубах, свободными руками Бен машет вокруг своей головы, — связь. Типа, мало ли что случится.

— Она может пойти со мной, — предлагаю я.

— Она не может. Ты же знаешь, для её здоровья такие путешествия могут быть опасными.

— Точно. К чему тогда этот твой разговор?

— К тому, что если тебе важно моё мнение… — Бен замолкает, многозначительно смотря на меня. Я киваю, мол, важно, продолжай. — Я знаю тебя достаточно, чтобы с уверенностью сказать, что ты с ума сойдёшь, если не поступишь так, как считаешь нужным, даже если это впоследствии будет самой страшной ошибкой в твоей жизни.

Я хмурюсь.

— Как-то это… не очень воодушевляет.

— Я вообще о том, — продолжает Бен, — что мы здесь справимся и без тебя. Ты не единственный герой этой истории, Слав. К тому же, ты дала обещание своему лучшему другу, а это легко перевешивает чашу весов в свою сторону.

— Такое чувство, что ты меня выгоняешь, — говорю я, усмехаясь.

— Ну, — Бен докуривает и недолго раздумывает, прежде чем бросить окурок себе под ноги и затушить носком кроссовка. — Я не в восторге от самой идеи, но к причинам и мотивации прицепиться не могу при всём желании.

Порывистый ветер продувает насквозь, несмотря на то, что на мне тёплая зимняя куртка и шапка с шарфом. Последний я хочу дотянуть до самого носа, но перед этим, схватившись за вязаную ткань, спрашиваю у Бена:

— И когда же это успело произойти? — Он глядит на меня с вопросом в глазах, и я поясняю: — Помню времена, когда ты бы скорее кожу со ступней содрал и прошёлся по раскалённым углям, чем заговорил со мной.

— Да, я тоже помню, — говорит Бен, придерживая кепку, которую он наотрез отказывается менять на что-то более тёплое, несмотря на то, что неприкрытые края ушей посинели от холода. — Говорят же, что от любви до ненависти — один шаг. Полагаю, обратный путь тоже существует.

Я не уверена, что правильно понимаю смысл его слов, а потому выбираю самую логичную реакцию и позволяю шарфу скрыть мою улыбку.

— Знаешь, что, коротышка? — продолжает Бен. — В этот раз ты уходишь без меня, и за тобой некому будет присмотреть, так что… будь осторожна, ладно?

— Ладно.

— И возвращайся. Только в этот мир и в это настоящее, а то я тебя знаю. — Бен тоже улыбается. Улыбкой, которую я не знаю. Улыбкой, говорящей: «Я в порядке», когда это далеко нет так. Улыбкой, присущей кому угодно, кроме Андрея Прохорова. — Возвращайся, — повторяет он, словно есть сомнения, и они больше, чем ему хотелось бы.

— Обязательно, — говорю я.

Удовлетворённый моим ответом, Бен кивает. Окурок превратился в расплющенный блин, но Бен продолжает втаптывать его в землю, пока тот не теряется среди комков земли.

— Я буду скучать, — признаюсь я, и мне совсем не стыдно.

— Не начинай, — просит Бен. — Помнишь, что произошло, когда мы в последний раз друг друга подбадривали?

Мне нужно некоторое время, чтобы вспомнить. Когда это происходит, мои щёки горят.

— Ты меня поцеловал, — выпаливаю я.

Бен заметно напрягается, и я начинаю лихорадочно перебирать другие возможные варианты ответа, но в голову ничего другого не приходит.

— Я запаниковал, — наконец говорит Бен.

Я мысленно выдыхаю и смеюсь. Коротко, но искренне.

— Чтоб ты знал, это был не самый неприятный в моей жизни поцелуй, — отвечаю я, не забывая, но не упоминая о том, что он был вообще-то моим первым.

— Разумеется. Я же мастер в таких штуках. — Он как всегда острит, но выражение лица его слишком серьёзно для глупостей. — Береги себя.

— Ты тоже, — прошу я.

Двустороннее молчание. Ни он, ни я ничего не отвечаем другому, потому что не хотим давать обещания, которые не сумеем сдержать. * * *

Вечером Дмитрий решает провести внеочередное собрание. Он словно знает, что я планирую сделать, и поэтому тянет время, долго ожидая, пока соберётся как можно больше народа (чего обычно он никогда не делает, потому что считает дурным тоном опаздывать на объявленное директором мероприятие).

А когда всё наконец начинается, он разглагольствует обо всём, что уже произошло, зачем-то пускаясь в аналитику и нечто вроде попыток вынести из всего этого то ли мораль, то ли урок, то ли вывод. Лия, сидящая рядом со мной (которой, вообще-то, не должно быть на собрании, но сейчас всем абсолютно плевать на подобную мелочь), толкает меня локтем в бок. Получив моё внимание, она кивает в сторону двух фигур, стоящих в дальнем углу у стеллажей с книгами. Их чёрные одежды, серьёзные лица и руки, скрещенные на груди, говорят мне о том, что именно в них скрывается причина странного поведения Дмитрия.

Члены Совета крепко схватили его за то место, с помощью которого теперь могли легко им манипулировать.

— Как вы знаете, у нас появилась информация о том, что с гнори можно договориться, если иметь стоящее предложение.

«Появилась информация». Пф. Нет, чтобы мне спасибо сказать за то, что я пока ещё могу терпеть Эдзе!

— Содружественная с нами часть Волшебного народца в лице королевы Летнего двора рассказала о недавних происшествиях в их мире и вскользь упомянула о том, что они стали свидетелями переломного события, когда враг, единый для любого народа, помиловал их, уйдя уже на следующий день после своего прибытия. Как мы поняли, именно о гнори и перитонах шла речь.

— Королева Зимнего двора заключила сделку с гнори, чтобы они забирали своих домашних питомцев и валили нахрен с их территории, что тут непонятно, — раздражённо ворчит Бен. Разумеется, он не делает это достаточно громко, чтобы его услышал Дмитрий или члены Совета, но громкости хватает, чтобы я, близнецы и тётя Аня, Марк и Лена, сидящие и стоящие рядом, обернулись и отреагировали каждый по-своему.

— Теперь мы знаем, что убийство — не единственный способ возможной расправы с врагом, — продолжает Дмитрий, словно не осознавая, что он переливает из пустого в порожнее.

Эта тема, как и любая другая связанная с продолжающимися нападениями гнори и перитонов, обсасывалась на всех собраниях до этого и ещё ни разу не приводила к какому-то конечному решению. Но сегодня, возможно из-за членов Совета, мне кажется, что стоит ждать чего-то нового.

— Можно? — в воздух поднимается Ленина рука. Дмитрия это удивляет, и всё же он кивает. — Директор, это предложение или констатация факта?

— Уточни.

— С тех пор, как мы знаем о возможности заключения сделки, всё время поднимается эта тема, озвучивается одно и тоже. Складывается впечатление, что нам пытаются промыть мозги. Вдолбить единственную истину, чтобы в конце концов она стала нашим собственным решением за неимением альтернативы.

Дмитрий не отвечает, держит паузу. Это не играет ему на руку, и по собравшейся толпе пробегают глухие возмущения.

— Мы что, собираемся поступить как трусы? — спрашивает Марсель.

— Будто в первый раз. — Снова комментарий от Бена, и снова «в кулак».

— Не логичнее было бы сначала разобраться с предателем? — спрашивает Татьяна.

Я нахожу её стоящей у подоконника. По левую руку от неё — Евгений, по правую — Антон. Уровень серьёзности этого трио где-то так же высок, как раздражение Бена и искреннее непонимание Марселя.

— Мы работаем над этим, — с напором произносит Дмитрий.

— Ага, играем в «угадайку», кто на такое способен, а кто — нет.

— Мы все знаем, кто относится к первой группе, — подаёт голос тётя Аня. Она делает несколько шагов до того крохотного островка свободного места, где до этого Дмитрий стоял и вещал один. — Никого не хочу обидеть, но только в каждом страже я уверена как в себе. Потому что связанные не просто словами, а клятвой, никогда не станут нарушать их и помогать кучке бродячих собак выпускать на свободу преступников, ранее пойманных с таким трудом.

— Мам, один из тех, про кого ты так «завуалированно» говоришь, спас мне жизнь, — напоминает Ваня. — Не все оборотни — преступники. Как и не все стражи — честные люди. Нужно проверить всех.

— Согласен, — говорит Дмитрий. — Но считаю, что начинать нужно с очевидных претендентов.

Дмитрий говорит о Лизе, Тае и Боунсе. Ему плевать, что все они разве только из шкуры вон не лезут, чтобы всячески нам помочь. Всё, что он видит — это их принадлежность к противоборствующей стороне. При этом он совершенно не берёт в расчёт то, что при достаточной мотивации на сторону врага может переметнуться кто угодно.

— Оборотни…

— Не все из оборотней хотят войны, — обрывает Дмитрия Ваня.

— Пока всё, что видим мы, доказывает обратное, — наседает Дмитрий, не понимая, что кроме его правды вполне может существовать и другая.

— Хаос для нас хуже смерти, — произносят за моей спиной. Оборачиваясь, я вижу Боунса. Кажется, словно между нашей последней встречей и сегодняшней прошло едва ли больше пяти минут. На оборотне та же одежда, у него тот же осунувшийся усталый вид. Даже запах, сопровождающий его, тот же — машинное масло и одеколон. — Те, кто поддаются хаосу, становятся омегами и теряют рассудок. Не все, но абсолютное большинство оборотней предпочтут пойти за тираном, деспотом и убийцей, чем остаться одним и медленно сходить с ума. — Я делаю шаг в сторону, когда Боунс проходит мимо. Он протягивает ладонь Дмитрию, и тот жмёт её в приветственном жесте. — Трещина по отношениям в стае Амадеуса пошла ещё тогда, когда он привёл в стаю Ольгу. Но они не хотели смерти своему альфе, это было бы неразумно. Разве что не было среди его приближённых того, кто был бы не против подсидеть Амадеуса на тёплом местечке.