Кровь и туман

— Магдалена, — говорит Бен.

— Вполне возможно, — кивает Боунс. — Так или иначе, когда был убит Амадеус, стая перестала быть ячейкой как таковой и начала существовать как сумма отдельных частей, не имеющая ни ценности, ни веса. К таким стаям в Ликаонии начинают относится без уважения. Они автоматически становятся низшим слоем общества.

— Война против нас для них — не только месть, но и способ доказать, что они всё ещё чего-то стоят, — догадывается Ваня.

— Не просто стоят. В случае победы, они станут той самой стаей, что перекроила вековые устои под себя и, в теории, подчинила себе человека. — Боунс замолкает. Его взгляд останавливается на Ване. Боунс смотрит на него так… странно. — К тому же, Магдалене нужно было показать своё могущество, ведь она не может стать полноправным альфой на всех уровнях. — Боунс трясёт головой, словно выходя из некоего транса. — В каждой стае выбор и инициация нового альфы имеет свои особенности. В моей, например, это обязательно должен быть мужчина, обладающий определённым уровнем силы духа и тела, что, в свою очередь, проверяется чередой долгих и временами мучительных испытаний. Начинать могут десятки, но к концу целым и невредимым остаётся только один.

Боунс снимает кепку, зажимает её под мышкой. Проводит ладонью по платиновым волосам, перекидывая их на одну сторону. Под копной скрываются многочисленные проплешины-шрамы в виде овалов, чей размер не превышает сантиметр в диаметре.

Бен открывает было рот, чтобы задать логичный вопрос, но Боунс перебивает его:

— Ты не захочешь знать, — говорит он, снова надевая кепку. — Поверь мне.

— И каков этот процесс в стае Амадеуса? — интересуюсь я.

— В краю, где они проживают, есть Дикий лес…

— Это не совсем и лес, — вмешивается Ваня. В каком бы состоянии он не находился, он никогда не упустит шанс продемонстрировать свои познания. — Он больше напоминает многокилометровый лабиринт, состоящий из лиственных густо посаженных деревьев. Плюс ко всему, это дом для омег всей Ликаонии. Стая Амадеуса использует преодолевание этого леса как марш-бросок для двоих: действующего альфы и претендента. Даже если действующий альфа оставляет должность по собственному желанию, ему всё равно необходимо пройти через лес вместе с тем, кто планирует занять его место. Выбраться должен только один. — Ваня замолкает, словно вспоминая, всё ли он сказал. — Ах, да. Альфой может стать только потомок предыдущего, независимо от пола.

— Это ужасно, — протягиваю я. — Получается, что отец или мать должны добровольно пойти на самоубийство, чтобы передать титул дочери или сыну?

— Да. И это лишь в случае, если ребёнку вообще удастся выйти из леса.

— Амадеус мёртв, но у него остались дети: Лиза и Тай. Кто-то из них может стать альфой?

— Ага. Другие претенденты, даже в том случае, если будут выбраны членами стаи, конечно, тоже смогут, но их связь в коллективе не будет являться… духовной, если хотите. Я больше предпочитаю слово «инстинктивной».

— Значит, мы можем остановить войну! — хорошо, что я стою. А сидела бы — вскочила от отличной новости. — Если Лиза займёт…

— Сейчас её едва ли примут обратно с распростёртыми объятьями, — говорит Ваня. — Да и даже если она решится, испытание всё равно будет обязано состояться.

Я плохо знаю Лизу, но на общем фоне, как мне кажется, мы с ней можем даже назваться приятельницами. Я уверена, что уговаривать её встрять в это будет крайне сложно, ведь она уже была на «противоположной» стороне со своей стаей и едва ли снова добровольно решит пойти на такой шаг.

Если только вопрос не встанет ребром к тому, ради кого она бросила вызов своих соратникам и ушла, став предательницей.

Разговор в гостиной продолжается, но я уже не слушаю, отвлекаясь на телефон и проверяя время. Осталось тридцать минут до комендантского часа и два с половиной до того момента, как придётся покинуть Дубров, а это значит, что у меня всё-таки ещё есть возможность обмолвится парой фраз с Таем.

Поэтому, пока все увлечены беседой, я покидаю гостиную. Даже если кто-то и заметит моё отсутствие, остановить меня всё равно уже не получится. * * *

Я нахожу юного оборотня там, где он, как мне кажется, проводит большинство своего свободного времени — за ничегонеделанием у прилавка в магазинчике на заправке Боунса. Боунс продолжает оставлять Тая за продавца в надежде на то, что парень будет более собранным и самостоятельным. Но тот вместо всего этого листает журналы и пьёт газировку, оплачивая каждую банку со своих же карманных денег.

О моём приходе сообщает дверной колокольчик, однако Тай не отвлекается от своего занятия, лишь только причмокивать перестаёт.

— Ты один? — спрашиваю я.

— Абсолютно, — тут же отвечает Тай. — И свободен, как трусы без резинки. — Журнал со шлепком опускается на прилавок. — Есть предложение?

— Ага, на миллион просто.

— О! — Тай искренне воодушевляется. — Превращаюсь весь в один большой волчий слух!

Я обхожу оскудевшие ряды с дешёвой едой и напитками, химическими средствами для автомобиля, газетами и журналами и останавливаюсь напротив кассы.

— Мне тут интересную историю рассказали… — начинаю я.

— Люблю интересные истории.

— … о том, что вы с Лизой сейчас — самые первые претенденты на место альфы в своей стае.

— Ах, это, — Тай корчит рожицу, словно я подсунула ему под нос половинку лимона и, сжав его, брызнула парню соком прямо в лицо. — Не, такие истории я не хочу слушать.

— Почему?

— Потому что не могу я смотреть на этих предателей, — Тай делает следящий жест, указывая средним и указательным пальцами на свои глаза. — Ни в глаза, никуда. Будь воля моя, вычеркнул бы их из стаи чёрным водостойким маркером.

— Вот как раз это ты и сможешь сделать на правах альфы, — подмечаю я, а у самой кошки на душе скребутся. Науськиваю мальца, чтобы впоследствии спровоцировать его сестру, которая наверняка не даст брату глупости совершать — это же до какого дна нужно скатиться, чтобы считать такую идею гениальной?

— Допустим, — протягивает Тай. — Но это ж какой геморрой!

— Ну ты же большой парень. Справишься.

На мои слова Тай хмурит брови. Сейчас он в ловушке, в какую попадают все излишне импульсивные, но при этом совершенно не готовые к тому, чтобы проявлять мудрость, подростки. Они требуют ответственности, а, получая её, не представляют, как с ней обращаться.

— Не знаю, — Тай чешет затылок. — Как-то это… типа, неправильно. Я же их ненавижу. Не могу я быть их лидером.

— Мне кажется, у вас с Лизой найдётся гораздо больше союзников, чем вы сейчас думаете.

— Я всё ещё не уверен. К тому же и представить боюсь, что скажет Лиза, если я заявлю ей, что решил участвовать в инициации.

— Она будет в ярости.

Нельзя показывать своё удовлетворение, но это именно то, что мне нужно.

— Но только представь — ты сможешь остановить войну и стать героем.

Последнее слово я произношу, понижая голос и надеясь, что это превратит его в нечто сакральное. И Тай ведётся. Как красная тряпка для быка или лазерная указка для кошки. Он весь мой, и всё его внимание — моё.

Осталось довести начатое до конца:

— Встреться с их нынешним лидером. Я слышала, что это женщина по имени Магдалена. Даже если она сейчас считает себя альфой, это не является таковым по факту до тех пор, пока она не пройдёт через инициацию и не сразится с потомком предыдущего лидера. И я не знаю, на что способна та волчица, но ты, Тай, удивительный. И будешь отличным альфой, несмотря на юный возраст.

Гордость переполняет сияющие голубые глаза Тая. Рыбка на крючке — только подсекай.

— Я стану альфой! — громогласно произносит Тай, поднимая руки к потолку.

Я улыбаюсь ему, несмотря на горечь во рту, и повторяю:

— Ты станешь альфой.

Посмотри на себя, Романова. Бросаешь парня на амбразуру, а сама наотрез отказываешься понимать и принимать зеркально такое же предложение Дмитрия перевести внимание гнори на иной мир, чтобы спасти наш.

У медали две стороны. Всегда. И я прекрасно знаю об этом, как и о том, насколько важно не закрывать глаза на наличие второй, когда всё внимание уделяешь первой.

Так почему же я делаю вид, словно живу в двухмерном мире? * * *

Возвращаясь в штаб, я сразу принимаюсь к сбору вещей. Собственно говоря, сумки собраны уже давно — лежат под кроватью и ждут своего часа. Я лишь проверяю, наверное, в сотый раз, всё ли взяла и ничего ли не забыла. За полчаса до выхода приходит Влас. Он молча следит за тем, как я заканчиваю с сумками, затем переодеваюсь в более удобную и практичную одежду. Только когда замираю, хлопая себя по бокам и немо объявляя, что всё готово, Влас говорит:

— Там на улице ребята ждут.

Он явно имеет в виду не Севера или пиратов. Мне начинает это не нравиться. Если они задумали брать меня количеством, чтобы убедить остаться, то им лучше сейчас же передумать, а иначе я кого-нибудь точно убью.

— Зачем? — спрашиваю я у Власа.

— Пойдём — и увидишь.

Нет времени на препирания, и я, хватая куртку, плетусь за Власом. Он ведёт меня на первый этаж, затем — на задний двор. Первое, что я вижу — яркое пятно костра в десятке шагов впереди.

А первое, что слышу — музыку укулеле.

— Что вы тут устроили? — спрашиваю, подходя ближе.

У костра, разбросанные по кругу парочками, трио и одиночками, расселись мои хорошие знакомые, уже почти приятели и давно как друзья. Здесь Бен с Ниной, близнецы, Лия, Марк, Лена, Артур, Шиго и Саша. У последнего в одной руке укулеле, а в другой — бутылка. Её содержимое угадывать не приходится.

— Смотрите-ка, а раньше меня одного алкоголиком называли, — смеясь, сообщает Саша.

Шиго реагирует на его слова моментально; рука только и успевает взмыть вверх, как Саша восклицает и принимается тереть затылок.

— За что?

— Ты в завязке, — отчеканивает она.

— Кто сказал?

— Я.

Бен, сидящий плечом к плечу с Марком, достаёт из-за уха давно припасенную сигарету. Я продолжаю топтаться на месте рядом с Власом, глядя на ребят сверху вниз. Бен успевает поджечь кончик и затянуться, когда Шиго наконец улавливает запах и резко оборачивается в его сторону.

— Вы, люди, самые неразумные существа из всех, что я встречала! — недовольно заявляет она. — Как можно знать, что вы не бессмертны, и всё равно продолжать собственноручно убивать себя день за днём?

— Так мы устроены, — протягивает Бен, выпуская струйку густого дыма. — Саморазрушаться, чтобы создавать хотя бы видимость движения, потому что движение — это жизнь.

— Но вы не вверх идёте, а катитесь вниз. Грош цена такому движению.

— Психология человека устроена иначе, — подает голос Лия. — Тебе не понять. — Она произносит это не с неким превосходством, скорее, с разочарованностью. — Собственно, никому из нас не понять.

Она сидит, сложив ноги в позе лотоса. Бросает на меня взгляд из-под опущенный ресниц, и я решаю сесть сейчас именно рядом с ней. Бен уже понял и отпустил меня. Как и Даня, за которым присматривать останется Лена, потому что Ваня наотрез отказался рассматривать любой вариант, кроме того, где он идёт со мной. Нина до сих пор сомневается в правильности моих приоритетов, но не показывает это. Артур свои переживания даже не скрывает.