Ангелы плачут в июне

* * *

Врачебная амбулатория Тумановки располагалась почти в центре села в большом старом, давно требующем капитального ремонта здании. Войнич остановился в нескольких метрах от входа и из машины выходить не собирался, свалив всю грязную работу на меня. Ну и зачем, скажите на милость, мне такой ассистент? Проще таксиста нанять, он хотя бы ворчать не будет.

В больнице было пусто, только пожилая, на удивление высокая, крепко сбитая санитарка в кипельно-белом халате старательно натирала полы. Я поздоровалась и объяснила, что ищу врача или медсестру, которые работали здесь более пятнадцати лет назад. Женщина, оказавшаяся при ближайшем рассмотрении не такой уж пожилой, румяной, круглощёкой и голубоглазой посоветовала пообщаться с заведующей амбулаторией — Анной Григорьевной, её трудовой стаж насчитывал 21 год.

Умудрённую стажем и опытом Анну Григорьевну я нашла возле её кабинета. Она отчитывала худенькую тщедушную старушку в платье ядовито-зелёного цвета, украшенном непропорционально крупными и почему-то синими ромашками:

— Пелагея Михайловна, что же вы дома сидели с таким коньюктивитом! Так ведь и глаз можно потерять, его лечить нужно!

— Так я и лечила, — тоненьким неожиданно звонким голосом оправдывалась старушка. — Кукиш крутила.

— Какой ещё кукиш?! — простонала Анна Григорьевна. — Пелагея Григорьевна, ну не в каменном ведь веке живём!

— А чего такого, раньше всегда помогало! Покажешь ячменю кукиш, скажешь «Ячмень, ячмень, на тебе кукиш, чего хочешь, купишь» — на утро и следа не остаётся.

— У вас не ячмень! Почему вы не пользовались каплями, которые я дала? Вы же обещали!

— Как же не пользовалась? — возмутилась Пелагея Григорьевна. — Да я два флакона выпила, а толку никакого! Только пронесло, как от зелёных абрикосов! До сих пор живот болит!

Врач воздела руки к потолку.

— Да их не пить, а в глаза закапывать надо! Я же вам всё на листочке написала!

— И как я с такими глазами твои листочки должна читать?! — возмущение бабульки переросло в праведный гнев. — Объяснять лучше надо!

— Хорошо, — с тяжёлым вздохом завершила дискуссию заведующая. — Идёмте в процедурный, Марина покажет вам, как закапывать капли и заложит тетрациклиновую мазь. А потом зайдёте ко мне — разберёмся с болями в желудочно-кишечном тракте.

— В каком теракте?! — не поняла Пелагея Григорьевна.

— В животе! — терпеливо объяснила женщина.

Она проводила продолжающую ворчать старушку в соседний кабинет, а вернувшись, заметила меня и поинтересовалась целью визита.

Сочинять истории я не мастерица, поэтому представившись, просто сказала, что ищу Василису Зайцеву, работавшую здесь в конце девяностых годов. Анна Григорьевна, не задумываясь, отрицательно покачала головой:

— Нет, она у нас не работала. Я пришла сюда в 1992 году, с тех пор коллектив менялся лишь однажды: двое ушли на пенсию, двое пришли. Никакой Василисы в амбулатории никогда не было, вас ввели в заблуждении.

— Как же так? — мне даже не пришлось изображать сожаление, разочарование было искренним. — Может, она совсем недолго работала! Ну, вспомните, у неё ещё бейдж с именем на халате был.

— Бейдж в конце девяностых? — усмехнулась заведующая. — Да они у нас вот только лет шесть назад появились. Извините, ничем не могу помочь.

Я попрощалась и вышла, гадая, что предпринять дальше. Следствие, как говорится, зашло в тупик. На улице меня окликнула встреченная ранее уборщица.

— Девушка, извините, я тут случайно услышала ваш разговор. Вы Василису Зайцеву ищите?

— Да, вы её знаете? — я с надеждой заглянула в голубые глаза, полные какого-то поразительного простодушия, всепонимания и всепрощения. Такой взгляд сейчас можно встретить только в провинциальной глубинке, ещё не вкусившей сполна всей отравы больших городов.

— Не то чтобы. Вы у Ворсиной Лидии Фёдоровны спросите, она здесь тогда фельдшером работала. Василиса была подругой её дочери Маши, напросилась вместе с ней проходить практику.

— Практику?

— Да, девочки учились вместе в медицинском училище в соседнем городе. Они сдружились и решили летнюю практику проходить вместе здесь, у нас.

— Почему же её никто не помнит? У вас бывает так много практикантов?

— Так она и двух дней не проработала. В первый же день поехала на вызов с Константиновной (несчастный случай в лесу) и сломала ногу, бедняжка. Я помогала гипс накладывать, потому и помню. Тем же вечером девочку забрали родители.

— А Константиновна уже не работает?

— Что вы! — женщина перекрестилась. — Она уж шесть лет как покойница — от рака лёгких сгорела, горемычная.

— Сожалею. Спасибо за помощь, а где мне найти Машу?

— Дома. После развода с мужем она с матерью живёт.

Женщина объяснила, как до них добраться, это было совсем близко — на соседней улице.

Марии Ворсиной (после развода с мужем она вернула девичью фамилию) дома не оказалось, а Лидия Фёдоровна в точности подтвердила слова уборщицы. Я сказала, что разыскиваю Василису по просьбе тётушки и знаю о ней лишь то, что она проходила практику в Тумановке. Женщина рассказала мне ту же историю про перелом ноги на дежурстве почившей с миром Константиновны. После того как Василису увезли, она девушку больше не видела и адреса её не знает. Маша после окончания учёбы с ней какое-то время переписывалась и перезванивалась, а потом ниточка оборвалась — ответы перестали приходить, трубку никто не брал, наверное, Зайцевы переехали.

— А какого числа она сломала ногу, случайно не помните? Видимо у меня ошибочные сведения.

— Помню, у нас тут как раз трагедия в селе случилась — девочку похитили. А через два дня у Маши практика началась, получается, это было девятнадцатого июня.

Сердце пропустила удар. Вот так совпадение: девятнадцатого — предполагаемый день смерти Ларисы Малининой. Но шестнадцатого — в день её похищения Василисы Зайцевой в Тумановке ещё не было, кажется.

— Извините Лидия Фёдоровна, а Василиса приехала в день практики или раньше?

— Вечером восемнадцатого вместе с Машей. Ночь переночевали, а утром отправились в больницу и бедной девочке сразу не повезло.

На всякий случай про бейдж я тоже спросила (якобы тётушка упомнила такую деталь), просто уточнить — действительно ли он имелся. Лидия Фёдоровна заливисто рассмеялась:

— Да, девчушка любила поважничать, сказано — городская! Табличку эту прицепила, на шею фонендоскоп повесила — прямо образцовый врач, а не практикантка. На неё пациенты, как на восьмое чудо света пялились, особенно на табличку эту. А зачем ты её разыскиваешь-то? Столько лет прошло?

Ох, опять сочинять придётся. Так я скоро романы писать смогу.

— Э… понимаете, моя тётя очень больна, а Василису она когда-то сильно обидела, — на ходу фантазировала я. — Вот и хочет попросить прощение — облегчить душу, перед тем как отойти в мир иной.

Значит, девятнадцатое! Не верю я в такие совпадения. Надеюсь, прояснить ситуацию сможет Маша, вот только вернётся она, по словам матери, лишь послезавтра.