Омут

Глава 22. Изгнанный бес

с 6 на 7 октября

Бесена отправилась навестить Цвету в первую же ночь, как поселилась у Демьяна.

Лесные духи обычно умирают на рассвете. Этим утром Бесена еще не превратилась в тину, а значит, у нее была целая ночь, чтобы помочь подменышу.

Хорошо бы все было просто! Если отыщется новое подходящее тело, а День подарит свой поцелуй, то Бесена, привязанная нитями связи, сможет заменить для тела душу и остаться целой.

Остаться с ним.

А что случится потом — не важно. Главное — это сейчас. Потому что век человека короток. Через триста лет они вряд ли снова встретятся, ведь неизвестно, куда занесет перерожденную душу.

Бесена оставила кошку спать на груди парня, а сама выскользнула в окно. Ей не давала покоя призрачная жуткая Глафира, ворвавшаяся в сердечный домик. Было ли чудище на самом деле охранником Цветы, сотворенным знахаркой? А вдруг оно и подменыша не пощадило?

В квартире Глафиры было тихо. Сама знахарка сидела в гостиной за столом, покрытым тяжелой бежевой скатертью в больших красных, как лужицы крови, розах. В островке света от настольной лампы лежал журнал со сканвордами, и Глафира водила над ним ручкой, шепча по слогам слова. Рядом стояли банка с грибом и чашка с чайным квасом… наполовину пустая!

Тут же, на разобранном диване, под пледом лежало в позе эмбриона и тело Цветы. Бесена уловила тихое дыхание. Девушка спала.

Родич в банке заволновался, и Глафира вскинула голову.

— Подселенец. Три буквы, — сказала она, не сводя взгляда с Бесены.

Та в ответ уставилась на знахарку.

— Только не говори, что видишь меня! — удивленно присвистнула подселенка.

— Вижу, — хмуро ответила Глафира.

Бесена безнадежно развела руками.

— Еще чуть-чуть, и я начну думать, что тоже обросла телом, — хмыкнула она. — Где ни появлюсь, везде меня видят. Или у вас это семейное?

— Мне тоже интересно, почему это я тебя вижу, — пробурчала Глафира и невольно положила руку на сердце, закрывая свой омут.

— Я тебя не трогала! — возмутилась Бесена. — Я не могу щипать твою душу, ты отдана родичу! За кого ты меня принимаешь? Я не ворую еду у детей!

— Вот уж в благородстве бесов я не сомневаюсь, да, — съязвила знахарка и окинула подселенку пристальным взглядом. — А чего ты такой облик себе выбрала? Ну чистый ангел: светлые локоны, кофточка синенькая, разве что крылышек не хватает.

— А как я должна выглядеть? Уродливым существом с копытами? — возмутилась Бесена. — Нет уж, это вы, люди, нас так изображаете, я такой быть не согласна! Тем более когда есть из чего выбирать. Могу, как князь Вольга, стать щукой, оленем, каплей воды, мыслью или красавицей.

— А что за трава в волосах? Надо было тогда уж цветы…

Бесена не успела ответить, как под потолок взвился родич, коричневый и влажный, с вытаращенными бусинками глаз.

— Она пила из моей банки! — пропищал он.

— Ага, ела из твоей миски, спала на твоей кровати, — поддакнула Бесена.

Родич возмущенно фыркнул, а подселенка присела на краешек дивана к Цвете и посмотрела на Глафиру.

— Ты же родича кровью поишь, да? Как и все знахарки… А я пила из банки, когда была в теле Цветы, не морить же тело жаждой. Попробовала твоей крови, вот поэтому ты меня и видишь. Этот, — она кивнула на родича, — вел нас в соседний район целую вечность. Так что все претензии к нему.

Глафира устало потерла глаза и посмотрела на виднеющуюся из-под пледа макушку Цветы.

— Она сейчас не ест и не пьет. Даю ей чайный квас, как ты велела… — Знахарка запнулась, ведь этот совет она получила перед тем, как изгнала Бесену из тела внучки, но собралась и продолжила как ни в чем не бывало: — Цвета его тоже глотает плохо, но удается впихнуть пару ложечек. Пытаюсь каждый час.

Бесена хмыкнула, заметив смущение знахарки, но ничего не ответила и наклонилась над девушкой. Выглядела та совсем плохо. Она словно постарела на несколько десятков лет и сейчас казалась старше своей названой бабушки. Сухая кожа шелушилась, отслаиваясь чешуйками, щеки ввалились, а губы потрескались. Глаза были открыты, но взгляд остекленел, и, кажется, тело даже забывало моргать.

— Да уж, то еще зрелище. А какое тело было! — вздохнула Бесена. — Но древляница еще жива. Ты нас тогда здорово напугала своими ритуалами.

Она выпрямилась и глянула на знахарку.

Глафира же, наоборот, еще ниже склонилась над журналом и тихо пробормотала:

— Я думала, что если изгоню беса и разорву ваш договор, то Цвете полегчает. А вышло наоборот.

— Разорвешь договор, — медленно повторила Бесена, — то есть я свободна и не превращусь в тину? Вот спасибо!

Подселенка вскочила с дивана и сделала сальто в воздухе.

— Здорово, что ты разобралась с моим промахом!

Лицо Глафиры вытянулось, как только она поняла, что натворила.

— Значит, ты не станешь нам помогать?

Бесена пожала плечами.

— Я еще не решила! — сказала она с восторгом преступника, который вдруг получил амнистию.

Глафира встала из-за стола и подошла к дивану. Цвета лежала истуканом, никак не реагируя на их разговор. Знахарка села на место, которое до этого занимала Бесена, и взяла холодную безжизненную руку внучки в свою.

— Может, посмотришь, как она там? — робко попросила старуха и умоляюще глянула на Бесену.

Та хмыкнула:

— Ты просишь, чтобы я вселилась в Цвету? Во дела! Ты же сама меня вчера изгнала!

Знахарка пристыженно молчала, и Бесена сказала уже серьезно:

— Я боюсь. Там теперь охранник.

Глафира сильнее сжала руку Цветы, словно боясь, что если отпустит, то внучка исчезнет.

— Родич тоже отказывается, — голос старухи напоминал отлив, будто из нее тоже уходила жизнь. — Я не хотела становиться знахаркой, но со временем привыкла к своей силе и даже вошла во вкус. Я стольким людям помогла, но не могу помочь своей внучке.

Она посмотрела на сервант, и, проследив за ее взглядом, Бесена увидела за стеклом фотографию в рамке. На ней была изображена вся их маленькая семья: Глафира и Вера с крошечной Цветой на руках. На фото Глафира, моложе на пятнадцать лет, походила больше на нынешнюю Веру, но у обеих что тогда, что сейчас были одинаковые волосы до плеч и одинаковые улыбки. Младенец же был просто младенцем, обыкновенным ребенком.

— За что ты любишь ее? — спросила Бесена, разглядывая фотографию.

Глафира пожала плечами.

— Она моя внучка.

— Она не твоя внучка, — возразила подселенка.

Глафира вздохнула и стала привычно теребить подол фартука, который не сняла даже в столь поздний час.

— Можешь упорно настаивать на этом и дальше. Но ведь главное — не кто родил, а кто воспитал.

Бесена хотела снова возразить, что Глафира не воспитывала Цвету, а только помогала деньгами, но почему-то промолчала, подумав вдруг, что эти слова будут не к месту. И сама удивилась этому чувству: да уж, скоро совсем очеловечится.

А знахарка, кажется, продолжала раздумывать над вопросом Бесены. Наконец она устало вздохнула и призналась:

— Я не знаю. Мы обе не от мира сего. Возможно, я просто привязалась к ней. Мысли о Цвете с Верой дают мне силы жить с моим проклятьем. А почему ты спрашиваешь?

— Мне кажется, я тоже привязалась, — задумчиво сказала Бесена, глядя на холмик пледа, но видя перед собой Демьяна, который сейчас спокойно спал в своей комнате с кошкой на груди.

Подселенка вдруг тряхнула локонами и встала:

— Мне пора!

— Подожди, а Цвета? — вскочила и Глафира.

— Придумаю что-нибудь, — ответила Бесена.