Омут

Эпилог

8 января

Ром выскочил из поезда, из вагонной духоты, и глубоко, с наслаждением втянул острый морозный воздух, пахнущий то ли мазутом, то ли соляркой, то ли всем сразу, — типичный запах вокзалов и путешествий. А вот и Илья — машет рукой, торопится встретить.

На Новый год родители решили подарить Рому поездку к друзьям.

— Ты тогда нехорошо попрощался со всеми, — сказал Князев-отец. — Этот несчастный случай с Демьяном…

В первую секунду Ром обрадовался, а потом вдруг сник. Он не знал, хочет ли ехать туда, где у него больше не было дома, и встречаться с дружинниками.

Тот вечер, когда его провожали, все изменил. Переезд уже не казался ему катастрофой, наоборот, хотелось побыстрее уехать, сбежать. Подальше от страшного вечера, подальше от той минуты, которую Ром снова и снова проживал во сне: распластанный на сером цементном полу Демьян и ощущение, что еще секунду назад все можно было исправить.

Это он был виноват в том, что случилось с другом. В тот вечер в него словно бес вселился. Если бы они не вышли тогда вдвоем на улицу. Если бы…

Ром просыпался, сердце колотилось от ужаса, и лишь через несколько вязких секунд он вспоминал, что День здоров, а у него самого новая жизнь и все непонятки уже не важны, потому что остались в жизни старой. Вместе с дружбой.

А теперь родители предлагали ему вернуться. На пару дней, но все-таки. Стоило ли ехать?

В своей комнате Ром сел за ноутбук, полистал чаты и нашел на дне переписок затихший — «Дружина». В последний раз чат оживал, когда День вышел из больницы и всем сообщил, что он «как новенький, даже прошивка у мозга слетела, но наливку Горыныча запомнил». Тем вечером дружинники собрались у Демьяна, и Жар-птица предложила Ночке выйти в «скайп», но Ром соврал, что не может.

Сейчас он елозил курсором по аватарке «Дружины». Вот они все, мелкие, как муравьи, но ему не обязательно разглядывать людей на фотографии, он и так знает, где кто: Ночка, День, Кощей, Горыныч, Феникс и Жар-птица — на всех пририсованные в фотошопе луковки богатырских шлемов.

Ром так ничего и не написал в их чате. Закрыл его, выбил пальцами нервную дробь по столешнице, потом прокрутил список чатов выше и нашел Русалку. Она сменила фотографию профиля. И имидж тоже — срезала волны волос. Теперь у нее было каре, короче даже, чем у Сони.

«Привет, на каникулах приезжаю на пару дней. Можно будет у тебя собраться?»— написал ей Ром.

В ожидании ответа он просматривал переписку. Нейтральные слова складывались в нейтральные фразы. Октябрьские поцелуи теперь казались ночными фантазиями.

«Как здорово, Ночь, что ты приезжаешь! А мы всей семьей в Питере. Жалко, что не встретимся! Но, надеюсь, ты в наши края не в последний раз».

В новой школе никто не звал Рома Ночкой. И это обращение из прошлого царапнуло одновременно больно и сладко.

«Хорошо погулять вам в Питере», — ответил Ром и захлопнул крышку ноутбука.

Написать Дружине он решился только накануне отъезда. Коротко выдохнул, щелкнул мышкой, открывая окно переписки, и воскресил мертвый чат:

«Привет! Как дела? Приеду завтра на пару дней».

«Клопославль так просто не отпускает!»— сразу ответил День и добавил смеющийся смайлик.

Ром иногда переписывался с Демьяном, в основном под выложенными фотографиями — комментировал их, получал ответы. Кажется, Демьян ничего не помнил о памятном вечере, по крайней мере, он никогда не касался этой темы, не вспоминал о том, что произошло до его падения. Ром тоже почти уверился, что все случившееся тогда было лишь глюками от наливки.

День же прислал второе сообщение: «Мы у бабушки в деревне. Колька с нами. Может, вырвемся».

Мари написала следом: «У нас у тети юбилей. Снимают загородный дом. Но где-нибудь там извернемся, повидаемся».

Ром глянул на лежащий рядом с ноутбуком билет на поезд, напоминающий ему цветом заветренный ломтик лосося. И чего ради он потащится в этот Клопославль? Его там никто не ждет.

Но и перед родителями неловко было признавать, что его осенняя драма яйца выеденного не стоила. Они-то предлагают ему повидаться с друзьями, думают, что ему все еще это важно, а друзья не особо и соскучились. Хорошо, что отец забронировал номер в хостеле, а не стал спрашивать, будет ли Ром ночевать у друзей.

Но тут ответил Илья: «Я свободен. Ты где ночуешь? Можешь у меня».

Кощей, который был его другом еще до того, как стал Кощеем, до Дружины.

«Я тебе тогда в качестве новогоднего подарка презентую липкий валик,— отозвался Феникс. — Знаешь, как на черном видна шерсть! Ты еще ходишь в черном? Или на новом месте повеселел?»

Ром невольно улыбнулся. Все-таки он скучал по ним.

Хотя в новой школе оказалось не так уж и плохо, вполне терпимо. Вернее, нормально. Даже хорошо. И, стоя на перроне родного города, Ром ощущал, что приехал не домой, а в гости.

Он был рад увидеть Илью. Долговязого, худого, с неизменным постным лицом, как будто он на похороны пришел, а не встречать друга. И с остальными Ром тоже ждал встречи, даже с Колькой, отношения с которым быстро сошли на нет. Горыныч тогда написал ему только: «Там никого не было». И Ром, несколько раз перечитав это короткое сообщение, не нашел сил ответить хотя бы просто «спасибо», но мысленно поблагодарил его.

Ром знал, что у Кольки все хорошо, что он встречается с Мари и даже помирился с Демьяном, когда нашел его дурацкую кошку. Ту самую кошку, из-за которой День чуть не погиб.

А ведь Рому тем вечером показалось, что друг больше не дышит и пульс не прощупывается. Но он ничего не смыслил в медицине. Демьян жив, с ним все хорошо — это главное.

Илья у вокзала оглядел друга, спросил участливо:

— Рюкзак не тяжелый у тебя? Пуховик теплый? Шапка есть? — Он скептически прищурился на его лохматую прическу: звезды по-прежнему чертили белыми хвостами черное небо.

— Шапки нет. Да я почти ничего не взял, на пару дней же. Под курткой толстовка с начёсом, — отчитался Ром, но потом заподозрил неладное: — А что?

— Мне дико неудобно, — виновато заговорил Илья, — но маман попросила одну свою кошиндру отнести к вету. Можешь у нас пока один перекантоваться, телик посмотреть. Но, думаю, ты не захочешь.

Да уж, сидеть в компании сорока кошек не очень-то хотелось.

— Я пока по району погуляю, дойду до школы, — решил Ром. — Потом уже встретимся, как с делами разберешься. Долгополовы вроде хотели слинять с юбилея?

— Эпично погонят на «избушке», — хмыкнул Илья. — Ладно, давай. Позвоню, как освобожусь.

Они разошлись, и Ром направился к школе. Здание зеленело среди прозрачных берез «Аллеи мира», а на фоне снега походило на отблеск северного сияния. Все вокруг замерло в каникулярном оцепенении, и нигде не мелькала розовая шапка прозрачной, как сосулька, и, кажется, даже просвечивающей на солнце Ауки.

Ром втянул голову в воротник пуховика. А он-то надеялся случайно ее встретить.

Странное дело: мать Ауки рычала на него, требуя держаться подальше от ее дочки, а сама спелась с отцом чуть ли не главного школьного хулигана. А тогда, в последний их вечер, Горыныч хотел в шутку напугать Ауку. Знал ли Колька в ту минуту, что они с этой девочкой станут одной семьей?

Ничего он не знал, так же как не знал и Ром, чем закончится вечер его проводов. Не надо было приезжать в этот город, возвращаться к этим воспоминаниям.

Жизнь — непредсказуемая штука. И люди тоже непредсказуемы. Частенько даже для самих себя. Надо жить дальше и в это «дальше» забирать только самое нужное.

Ром потряс головой, стряхивая с волос мелкие снежинки, блестками сыплющиеся с неба, и накинул капюшон.

Сейчас все хорошо. У Ауки тоже все хорошо. Теперь в темноте есть тот, кто ее защитит.