Омут

* * *

Цвету Бесена нашла на прежнем месте: в заброшке на втором этаже, у груды строительного мусора. Теперь деревянная девушка была закутана в одеяло, но сама все меньше походила на человека — еще чуть-чуть, и не отличишь от поваленного ствола дерева, поросшего кукушкиным льном и поганками. Рядом с Цветой лежал термос, наверное, с чайным квасом. Видимо, для успокоения Глафиры — ведь это тело уже не могло самостоятельно пить.

Бесена вздохнула и нырнула в омут Цветы.

Подменыш все так же удрученно сидела на диване и смотрела в окно на мир. Но в этот раз Бесена заметила кое-что еще. Ей даже вспомнилось, что она видела это и в прошлый раз, просто не придала значения.

Из дивана что-то торчало.

Но обивка не могла из него вылезти. Во-первых, дивану было меньше месяца. Во-вторых, он был всего лишь миражом.

Это торчащее нечто сотворила Цвета — простой вариант, оставался только вопрос: зачем? А может, в сердечном домике оно появилось само — сложный вариант, и с этим нужно было разобраться.

Бесена подошла ближе и украдкой глянула на красный велюр обивки. Из дивана торчали несколько тончайших волосков то ли веточек, то ли травинок.

Что это?

Сама Цвета молчала, и Бесена решила не тревожить ее зря, поэтому с деланой беспечностью заметила:

— Опять растишь омут?

— Вроде ты это как раз приветствуешь, — съязвила Цвета и отвернулась от подселенки.

Подменыш была не в духе, но Бесена ее понимала, поэтому только фыркнула:

— Ты уже та овца, с которой не добыть и шерсти клок. Одна ниточка осталась, и та почти усохла…

— Значит, я овца, — ядовито повторила Цвета. — Мы ведь уже решили, что ты избавлена от договора. Так что ты тут забыла? С меня же нечего взять, сама сказала.

— Просто навестить пришла, — буркнула Бесена. — Я не злая. Это люди меня такой считают.

— Но ты же ешь человеческие души, — напомнила подменыш.

— А некоторые люди едят собак, и при этом собака — друг человека, — парировала Бесена.

— Щипала, что ли, душу какого-то корейца? — вздохнула Цвета, знания подселенки ее уже не удивляли. — А я вот не охочусь и никого не ем.

— Это ты зря, — заметила Бесена.

— Я… Я… — Цвета подергала прядку темных волос, в сердечном домике они всё еще были не мшистые, а вполне себе человеческие. — Я не знаю, чего хочу, и боюсь этой новой жизни, к которой ты меня толкаешь. Ведь в ней я тоже буду одинока. Я не знаю, стоит ли мне ловить этих лярв. Ведь я даже в лесу не бывала, только однажды, в раннем детстве. А тут меня кидают в море и говорят: «Плыви — это твой дом!»

Бесена раздраженно заурчала.

— Не в море, а в лес! Да что вы все такие робкие, сами не знаете, чего хотите! Я вот точно знаю, чего хочу, но никак не могу это получить! И мне-то никто не помогает!

По щекам подселенки поползли крупные слезы. Цвета удивленно посмотрела на нее:

— Ты что, плачешь?

— Конечно нет! — ответила Бесена, всхлипывая. — У меня же нет тела! Я изображаю плач, чтобы ты поняла мои чувства!

Цвета промолчала. На самом деле она кое о чем хотела рассказать Бесене, но поняла, что сейчас не время. А хотелось ей поведать о бабушке. Что Глафира приходит каждый день, заботится о теле, вливает в рот чайный квас, укутывает одеялом, хоть Цвета и не чувствует холода. А еще разговаривает с ней.

Иногда Глафира рассказывает что-то из жизни, иногда читает книги или газеты, типа «Дачной», а иногда начинает рассуждать: «Ты мне дорога, внученька. Я должна бы тебя избегать, как все люди. Но нет. Может, потому что я знахарка. Я тоже не такая, как они, да еще и с бесом связана. Я-то буду поближе к тебе, чем твоя мама Вера, ведь это я служила бабке-шептунье, чтобы заполучить семечко. Но если б я знала, что ты украденный ребенок, то никогда бы на это не пошла. Прости меня!.. Я издалека наблюдала, как ты растешь. Просто боялась, что бесы тебя отнимут, что я приведу их за собой, если мы будем видеться… Так и случилось. Бес нашел тебя в моем доме. Сколько я ни остерегалась, а от судьбы уйти не смогла. Напрасно держалась поодаль. А может, если бы я не избегала тебя, говорила бы с тобой по душам, то все сложилось бы по-другому. Ты не была бы такой одинокой. Не знаю, отличаются ли нити любви от настоящих нитей связи, но, сама знаешь, ты держалась. А потом я обидела тебя…»

Цвете хотелось ответить, что она больше не сердится на бабушку, но губы ее не слушались.

Если она начнет питаться лярвами и избавится от человеческой оболочки, то сможет уйти в лес, к семье. Но кто ее семья?

Наверное, сейчас это бабушка.

А еще у Цветы появилась Бесена. И вот она пожаловала безо всяких договоров. Просто навестить.

Получается, что Цвета — лебедь, который хочет остаться с утками?

— Вернуться в лес — твоя единственная надежда выжить, — повторила в который раз Бесена, перестав лить крокодильи слезы.

— Выбора мне не дано, — обреченно вздохнула подменыш.

— Но ты же как-то пыталась остаться в лесу, — заметила Бесена.

— В тот единственный раз? Я не помню ту прогулку, ведь была совсем маленькой, не помню, почему хотела остаться. Знаешь, мне кажется, что я просто тогда заблудилась, как обычный человеческий ребенок. А бабушка напридумывала себе со страху.

Бесена фыркнула.

— Дюймовочке в стране эльфов дали красивое имя и нацепили крылья, и она осталась с ними, потому что просто не знала свой народ. Но это было не ее место.

— Кажется, мне пора уже жить не сказками, а своей головой, — пробормотала Цвета.

Бесена вспылила и закружила вокруг дивана, пытаясь поймать взгляд подменыша, но та упорно отворачивалась.

— Ты больше не можешь притворяться человеком! Здесь, в сердечном домике, ты выглядишь как девушка, но твое тело уже совсем другое. Тебе надо есть лярв! И вернуться в лес!

Цвета молчала. Бесена хотела сесть рядом с ней, но опасливо покосилась на диванные ростки.

— Ты умираешь, — тихо, но твердо произнесла она.

— Я подожду еще немного, а потом попробую поохотиться, — прошептала Цвета.

Бесена раздраженно заскрипела зубами.

— Какая же ты упрямая! Если не хочешь помогать себе, то и я умываю руки! Пока!

Она сердито хлопнула дверью сердечного домика, после чего вылетела из заброшки и устремилась к Тихому Омуту, домой. Но в голове у нее крутились мысли, не давая покоя.

Цвета — дух, подменыш, запертый в теле. Чтобы тело жило, ему надо есть человеческую пищу. Чтобы жил дух, ему надо ловить иногда лярв…

Решение вертелось где-то рядом, но словно мыльный пузырь: вроде вот он, а тронешь — и нет ничего.

Бесена снова подумала о тех травинках на диване в сердечном домике.

Кошки ближе к духам, чем к душам. Они поддерживают тело пищей, едят лярв, у них нет нитей связи, они не «пришивают» себя к телу. Они «вьют гнезда». Это позволяет внутренним кошкам выходить на охоту за одноклеточными чувствами. Потому-то кошки так много спят.

Бесена на полпути зависла в воздухе. Она видела лярв в сердечном домике Цветы, а еще видела нити души. И Цвета их тоже видела.

Подменыш пила чайный квас с растворенными в нем нитями связи. И это поддерживало в ней жизнь.

Бесена никогда не задумывалась о том, что даст Цвете поцелуй любви, за которым та тоже гонялась. Она привычно считала, что поцелуй пришьет подменыша к телу. А если он должен был не пришить ее, а угнездить? Видно, изначально, в чреве человеческой матери, заколдованный знахаркой дух стал расти неправильно, не как положено семечку. Да и нет у лесных духов тел, они же все-таки не кошки.

Но подменыш развивалась, как душа, обрастала нитями — недолговечными, теперь засыхающими. Смог бы поцелуй любви помочь? Нити связи, растворенные в комбуче, смогли… План сработал, немного не так, как ожидала Бесена, но сработал.

Цвета, значит, тоже могла есть нити связи. Есть и растить собственные.

Бесена машинально сунула руку в карман, но вспомнила, что уже сама съела мерцающий клубок. Она тряхнула головой, прогоняя непрошеные рассуждения. Это всего лишь теория. Нечего забивать голову проблемами Цветы. Если та хочет сидеть на диване и грустить, кто Бесена такая, чтобы ей мешать?

А вот собственный запас нитей стоит пополнить.