Очерки из будущего

III

Одно из последствий успеха партии "Личная свобода" не заставило себя долго ждать. Клуб личной свободы, созданный для продвижения новых идей, был вынужден собираться в частных домах, поскольку консервативное правительство чинило им всяческие препятствия. Теперь, однако, правительство было в их собственных руках, и клуб регулярно собирался в ратуше, к глубокому возмущению старого консервативного элемента, который рассматривал это движение как революционное и ведущее к анархии. Однако свобода публичного слова и собраний была чрезвычайно прочно закреплена законом, чтобы оказать эффективное сопротивление, и клуб продолжал процветать. Кроме того, предложение о создании большего разнообразия в промышленности соответствовало принципам личной свободы новой партии, и поэтому в этом вопросе они пользовались поддержкой старой прогрессивной партии.

В Вашингтон была направлена петиция с просьбой о создании других отраслей бизнеса в городе, подкрепленная резолюцией городского совета, но она была встречена резким отказом. Это вызвало протест сторонников личной свободы, и они стали ходатайствовать о переводе шерстяных фабрик на сельскохозяйственные поля, прилегающие к городу. Промышленные управляющие, сочувствующие движению, удовлетворяли эти ходатайства, пока шерстяные фабрики не стали испытывать нехватку рабочих рук.

Как раз в это время состоялся ежегодный визит правительственного инспектора. Он представил властям в Вашингтоне пространный доклад о положении дел, и они всерьез занялись этим вопросом. Они перевезли большое количество рабочих с шерстяных фабрик Огайо, сократили рабочее время в этой отрасли промышленности и распорядились не допускать дальнейших переводов.

Вашингтонские власти ожидали, что ввоз новых рабочих принесет новый элемент, достаточно сильный, чтобы противостоять революционным тенденциям партии "Личная свобода", но они были разочарованы. На самом деле, рабочие из Огайо были явно удручены тем, что их увезли из родных мест и от прежнего круга знакомых, поселили в общине, где они были чужими, и заставили работать в непривычном для них климате и окружении. Поначалу они также встретили значительную враждебность, поскольку их привезли с целью сломить независимость города.

Однако новая партия была сильна среди членов промышленной армии, а насильственная перевозка рабочих из Огайо дала сторонникам Личной свободы мощный аргумент. Некоторые из новых людей посетили одно из собраний "Личной свободы", затем пришли другие, и вскоре партия обнаружила, что набрала большое количество новых членов из числа приехавших рабочих. У каждого из них была какая-то конкретная жалоба, какой-то акт угнетения, которым была ограничена его личная свобода, и собрания становились все более интересными, когда каждый выступал и рассказывал о своем опыте.

Многие из мужчин Огайо были знакомы с книгой Оррина, и они сообщили, что он приобрел много новообращенных в районе, откуда они были вывезены.

– Нам говорят, что со временем мы все станем избирателями, – сказал один из них, – но как долго нам еще ждать этого? К тому времени, когда мы будем иметь право голоса в правительстве, мы уже будем настолько стары, что не сможем воспринять никаких новых идей. Всем известно, что прогресс приходит только через принятие новых идей, а для их распространения необходим энтузиазм молодости. Старик – это обязательно консерватор, а правительство, полностью состоящее из консерваторов, – это неизбежно правительство застоя.

– Какая нам польза от того, что мы редактируем газеты? – сказал Нотер. – Избиратели не обращают никакого внимания на то, что мы в них говорим. Коллективизм – это достаточно хорошо, но коллективизм и деспотизм соединились в этом правительстве. Когда у нас был наш недавний спор с Англией, все знают, что молодые люди страны были против объявления войны, которая была спровоцировано нашим правительством. И когда война действительно началась и было объявлено о прекращении отношений, мы пострадали больше, чем Англия. На самом деле, я верю обвинению, выдвинутому во многих газетах того времени, что президент был движим личной неприязнью к губернатору внешней торговли. Всем известно, что война, ведущаяся в настоящее время только путем отказа от коммерческих отношений, ничего не даст. Если нам суждено вести войну, почему бы не вернуться к старым методам прошлого века и не сделать ее достаточно разрушительной, чтобы она чего-то стоила? Если бы у нас в правительстве был молодой человек, мы бы никогда не пошли на такой глупый шаг.

Это неофициальное заявление о недовольстве обсуждалось в ратуше, где все ждали, когда заседание Клуба личной свободы будет призвано к порядку.

Когда собрание было призвано к порядку, их ждал сюрприз, к которому они были совершенно не готовы. Оррин поднялся на трибуну и объявил, что ему нужно сделать важное сообщение.

– Эта бумага, – сказал он, доставая из кармана официальный документ, – была вручена мне сегодня. Я прочту её вам.

Среди глубокого молчания он прочел следующее :

"Департамент Дисциплины, Вашингтон, округ Колумбия,

Джо Оррину Картеру, Ладорер,

Сэр:

До сведения нашего департамента дошло, что вы разжигаете революционное движение и подстрекаете рабочих Сан-Паулу к восстанию против естественной и необходимой дисциплины промышленной армии, и поскольку такое поведение подрывает благополучие националистического государства, настоящим вам предписывается немедленно явиться в офис нашего департамента в Вашингтоне, чтобы ответить на выдвинутые против вас обвинения, а пока вы должны считать себя арестованным.

Вручено собственноручно и с печатью Департамента дисциплины 24 июня 2054 года нашей эры.

У. А. Мастингли,

Главный блюститель дисциплины."

Когда Оррин закончил читать, во всех концах зала послышались громкие крики и поднялась общая суматоха. Крики "Не уходите", "Деспотизм", "Долой Департамент дисциплины" раздавались со всех сторон.

– Я тщательно обдумал этот вопрос с момента публикации этой газеты, – сказал Оррин, когда воцарилась тишина, – и решил, что это кризис, с которым нужно бороться решительными мерами. Справедливость нашего дела настолько очевидна, что ископаемые в Вашингтоне встревожились и хотят раздавить нас. Их усилия до сих пор были более чем тщетны, и теперь они предлагают использовать силу деспотизма, чтобы победить нас. Я решил отказаться подчиняться этому приказу и завтра опубликую заявление о своей позиции в "Экспозитор".

Несколько раз во время его краткого выступления Оррина прерывали аплодисментами, а когда он сел на место, ему аплодировали несколько минут. Резолюции, поддерживающие его позицию, были приняты, и собрание закрылось на фоне энтузиазма всех присутствующих.

На следующий день в газете "Экспозитор" было опубликовано заявление Оррина об игнорировании приказа и призыв к общественности убедиться, что справедливость восторжествовала и право на свободную дискуссию защищено. Вашингтонские власти, узнав о том, что было сделано на собрании, решили во что бы то ни стало положить конец движению. Последовали долгие и серьезные дискуссии о том, какие средства лучше всего использовать. Ситуация была такой, к которой они оказались совершенно не готовы. Полиция страны сократилась из-за отсутствия спроса на ее услуги, а такая вещь, как армия, была неизвестна на протяжении многих поколений.

Но надо было что-то делать, потому что каждый день происходили новые поразительные события. Во всех уголках страны проходили собрания, и принимались резолюции, поддерживающие позицию Оррина. Коллективизм, как было заявлено, не противоречит свободе личности. Деспотизм – это злоупотребление, которое разрослось, и довольство ослепило народ, чтобы он вовремя заметил его рост. Настало время выступить против него, и Оррина призвали настойчиво придерживаться своего курса.

Правительство, признавая серьезность ситуации, решило принять суровые меры. Антиквары были привлечены к изучению вопроса, а затем отправлены в Калифорнию, чтобы организовать армию и подавить революцию силой. Этот шаг со стороны правительства был встречен аналогичным шагом со стороны сторонников личной свободы. Сторонники стекались в Сан-Паулу со всех сторон, и вскоре Оррин организовал армию, которая должна была противостоять армии националистов. Старый институт войны должен был возродиться.

Вечером накануне битвы, когда обе армии расположились лагерем друг против друга, была предпринята последняя попытка найти компромисс, но безрезультатно. Оррин потребовал признания своего принципа личной свободы, и в этом ему было отказано. Генерал националистической армии вернулся в свой лагерь и приготовился к бою на следующий день. Подняв свои войска, он обратился к ним со следующей речью:

– Друзья-рабочие и сторонники коллективного содружества. На нас возложена великая обязанность защитить государство от величайшей опасности, которая когда-либо угрожала ему. Обостренный случай атавизма поместил в нашу среду человека со всеми деградировавшими, эгоистичными чертами прошлого века. Он коварно подрывает социальную структуру, пока все её здание не рухнет. Должны ли мы позволить ему преуспеть в его усилиях? Неужели националистическое государство не способно справиться с этой чрезвычайной ситуацией? От того, какие усилия мы предпримем завтра, от судьбы завтрашней битвы зависит ответ.

История зафиксировала её результат.

1890 год