Чертополох и золотая пряжа

3.6 Один из дюжины

Когда кабан был съеден, а от танцев устали даже сиды, пришло спокойное время сказаний. Абарта забрал щиты и ушел в лес. Ану, прихватив всхлипывающего пажа и поклонившись Ноденсу на прощание, отбыла в свой Холм. Калдер помелькал волнистой гривой и ускакал с одной из древесных дев вглубь владений Хозяина Холмов. Остальные расселись кто вдоль мшистых земляных стен, кто за неиссякаемым столом.

Даже имея право покидать холмы с Самхейна по Йоль, сиды не спешили на поверхность, закрывшись в собственном бессмертном мирке.

Маленький, невзрачный скальд с жидкой, словно выдранной бороденкой, не зная устали, пел балладу на двенадцать голосов. Как и все скальды, он говорил о быстротечности о любви и неизбежности смерти.

Румпель сидел по правую руку от Хозяина Холмов, на месте его не пришедшей дочери. Лавка жгла. Вопрос: связано ли отсутствие сиды с замужеством Айлин - рвался наружу, но Румпель молчал. Спросить о таком – показать свою слабость. А сидам нельзя давать такой власти над собой.

— Думается мне, ты явился не для того, чтобы вмешаться в спор туатов и показать свою удаль, — наконец не выдержал правитель.

— Я знаю, насколько хитра и коварна Кайлех.

— И я знаю… Тем не менее, отправляясь сюда, ты не предполагал, что так будет.

— Верно, – согласился Румпель и неожиданно для самого себя продолжил: — Я видел дивную госпожу Бенни. Она стирала твою рубаху.

— Отстирала? – Ноденс вопросительно изогнул бровь.

— Нет.

Хозяин Холмов безразлично пожал плечом. Сейчас из его внешности исчезли все звериные черты, но даже так он мало походил на человека.

«Скорее, на бога. Как их люди себе представляют. А еще на Айлин. Хотя это она похожа на него. Жаль, тут нет ее матери, может, рассказала бы чего…»

— Я ей говорил, — отвлек от размышлений Ноденс, — только Бенни упрямая девочка. Сильно расстроилась?

Румпель кивнул, но любопытство все же взяло верх.

— Ты так спокойно принимаешь свою смерть?

Сид благодушно ухмыльнулся, оперся локтями о столешницу и положил подбородок на сцепленные пальцы рук.

— Это моя цена и она не велика, учитывая, что дети богини Дану бессмертны, — произнес он, пристально глядя Румпелю в глаза. И маг впервые осознал, насколько сид стар. Понял, что ему намного больше тех пятисот лет, о которых говорилось в хрониках. С прекрасного утонченного лица на него глядела вечность.

— Но вас можно убить, – Румпель пытался понять, к чему клонит правитель. Людей маг привык читать с полувзгляда, но с сидом приходилось быть начеку пока не придет понимание, какую сеть он плетет, и что за роль уготована ему. Помощника? Наживки? Добычи. — Тяжело, не спорю, но не невозможно. Та же Кайлех была проткнута моим мечом насквозь, хоть и успела подменить свое тело на кабанье, а дух увести в холмы.

Ноденс хотел было что-то сказать, но оборвал сам себя на середине мысли и удивленно спросил:

— А что стало с тем кабаном? Надеюсь, это не его мы нынче делили?

— Нет. Его забрал мой брат. Думаю, на столе Гарольда тот и нашел свой покой.

— Как интересно…— Ноденс потер тонкими пальцами подбородок. — Ладно, не о том сейчас речь. Туаты бессмертны и не потому, что нас сложно убить или потому, что мы можем воскрешать павших в бою, если тело не начало тлеть. Не смотри на меня так: тот источник, что засыпал твой отец, хоть был самым большим, но далеко не единственным. Да и природа восстанавливается, если ей не мешать. Но я о другом. Для нас не существует смерти, а лишь потеря оболочки. Мы можем лишиться тела, стать облаком, дождем, личинкой и возродиться вновь. Кто-то помнит свои прошлые жизни, кто-то нет, но сути это не меняет.

— Как-то я привык в иное верить и жить здесь и сейчас, не ожидая других попыток.

Ноденс вдруг улыбнулся широко, искренне, мягко. Прозрачное лицо его словно наполнилось внутренним светом.

— Это мне и нравится в людях. Этого и не хватает туатам. Ты видел среди нас детей? Нет. Потому что с каждым годом, с каждым столетием возрождаться стихиями, силами природы становится проще. Мы знаем, что смерти нет, и делаемся аморфными, инертными, в результате перестаем перерождаться, как положено. За последнее столетие погибло около тысячи, а родилось меньше десятка туатов…Это я считаю вместе с тобой и моей Эйнслин.

Имя засело в памяти и принялось царапать сознание раскаленным гвоздем: где-то Румпель его слышал. Даже нет, не так. Он сам некогда произносил его.

Ноденс продолжал:

— Я даже посчитал твою мать, возродившуюся в человеческом теле.

— Кам жива?! – Румпель воскликнул это так, что Кайлех на другом конце стола подскочила с места.

— Ты не узнал ее? – Ноденс удивленно прищурился и тут же торопливо отмахнулся: — Не бери в голову. Ей все равно не снять твоего проклятия. Тем более она отбыла на север. Так вот нет печали в том, чтобы умереть. А не суметь вырваться из круга, навсегда остаться болотным огнем, грозовой тучей или жуком – вот это страшно.

— Зачем ты мне это говоришь?

— Затем, что я в третий раз тебя спрашиваю: для чего ты пришел в Холмы?

— Гарольд решил вырубить Бернамский лес. – И снова вышло громче, чем нужно. Многие туаты стали подходить или подсаживаться поближе, переключая внимание с баллады на разговор двух мужей. Ноденс нахмурился. Кустистые брови сомкнулись на переносице и позеленели. Из волос вновь полезли ветвистые рога.

— Это повод, юный туат де Даннан, – прошипел он. — Какова причина?

Румпель открыл было рот, но резкие слова так и застряли в горле. На плечи легли тонкие, холодные девичьи руки. Маг медленно обернулся.

За спиной стояла Кайлех. Неимоверно красивая, иссиня-белая, словно вылепленная из снега. Ее алые губы дрогнули, угольные ресницы затрепетали, а пальцы потянулись к жемчужной нитке бус.

— Я подошла поздороваться…и поздравить тебя, брат. Ты достойно сражался, — еле слышно произнесла она, нервно теребя изящное украшение. — Мне жаль, что все так вышло… Сейчас, конечно, не время, но подходящего времени может не настать, да и неподходящее имеет свойство заканчиваться.

С этими словами сида сорвала с шеи нитку бус и кинула ее перед собой. Жемчужины брызнули во все стороны и застучали по полу барабанной дробью. Ноденс взвился, роняя кресло, и замер, не способный сдвинуться с места. Каждый в зале, кто увидел то, как скачут сияющие слезы моря, застыл ледяной статуей.

Румпель смотрел, как нутро холма покрывается льдом: стекленеет пол, индевеют стены, превращается в снежные сугробы мох. Сам маг чувствовал, что холод растекается по венам, доходит до горла и, обжегшись о трехлепестковую застежку, шипя, сползает вниз. Румпель попытался дотянуться до меча, но руки не пожелали подчиняться, пальцы онемели, и не способны были даже руну начертить на поверхности стола, не то, что сжать рукоять оружия.

Кайлех, острозубо скалясь, обвела взглядом зал. Остановилась на брате и склонила голову на бок.

— А ты силен, человеческий выкормыш, ну ничего, я с удовольствием, по праву старшей в роду выпью твою силу… а вместе с ней и жизнь.

Румпель с трудом начал поднимать руку. Сдернуть капюшон, и его проклятье хоть раз послужит во благо.

— Э-нет, — Кайлех заметила движение, – Знаешь, мне всегда было любопытно, каким уродцем сделала тебя мать. Думаю, невероятным, — сида приблизилась вплотную. Разломала между пальцев жемчужину, растерла ее в порошок и подула в лицо. Маг почувствовал, как что-то холодное прилипает к коже.

— Вот теперь можно и продолжить, — Кайлех сдернула капюшон и, любуясь искристой, текучей, словно ртуть, полумаской, продолжила: – Точно урод. От твоего вида молоко должно в кувшинах киснуть. Даа, матушка знала толк в проклятьях. Кстати, ты не знаешь, что этот рогатый говорил? Кам переродилась? Так быстро? Почему тогда она не нашла меня?.. А, впрочем, неважно. Она погибла напрасно, этот лесной царек обманул нас! – Кайлех подошла к Ноденсу и провела удлинившимся когтем по его щеке. — Хотя что ждать от труса и предателя? Говорят, бабушка любила его. Не вот его, конечно, а Нуада! Потому и отпустила. Как по мне, совершеннейшая глупость! Ничего. Забрав твои силы, я стану той, с кем ему придется считаться. И смогу взять то, что мне принадлежит по праву.

Кайлех подлетела к магу и впилась в его губы. Румпель почувствовал, как рот наполняется кровью. Сида с шипением отстранилась.

«Никто не смеет коснуться меня, не поранившись, даже ты, сестрица! - Злость придала силы, рука легла на столешницу. – Нужна простая и сильная руна. Желательно огненная, чтобы растопить лед. Соул. Направить на себя или на Ноденса?»

Додумать маг не успел, Кайлех отошла от первого потрясения и вновь вонзилась поцелуем. Ее кровь потекла по подбородку Румпеля, закапала на ворот рубахи.

— Отойди, ведьма! – Звонкий девичий голос отразился от заледеневших стен.

У входа в большой зал Холма, сжав руки в кулаки, стояла Айлин.

Румпель мысленно простонал и влил все оставшиеся силы в руну Соул, направленную на Ноденса. Мир начал темнеть, и последнее, что увидел маг – испуг в ярко-бирюзовых глазах.

«Она же видела меня, так почему сейчас ужас на лице?»

Упасть Румпелю не позволила магия Кайлех, он так и стоял, отвернувшись от стола, а по столешнице тонким ручейком текла рунная магия.

***

Красный клубок резво катился вперед. Айлин уходила все дальше и дальше от материнского дома, и все безрадостней становились ее мысли. Примет ли ее маг после того, как она прогнала его. «Это я матери так пылко ответила, а на самом деле надежду в сердце одолевают сомнения. А что, если не справлюсь? Или справлюсь, но не нужна буду. Ведь это на его пальце горит красным кольцо, в моей душе лишь тлеют угли надежды. Он ведь совершенно правдиво упрекнул меня. Ведь ясама, без принуждения, согласилась лечь с одним, будучи невестой другого. Повела себя как прелестница, а потом еще и у огня в жены себя предложила». – Айлин осела на землю и закрыла лицо руками, теряя из вида путеводную нить…

А когда отнимает руки, то видит перед собой покои Восточной башни и события минувшей ночи. Вот Темный лэрд долго молчит, размышляет угрюмо, потом называет цену. Его глаза горят надеждой и гаснут, когда он слышит ответ. Айлин видит, как маг отвернулся к окну, как плещется в его глазах разочарование. Айлин поднимается, кричит, но крик захлебывается в том, другом:

«Уходите прочь!»

Айлин бежит, пытается схватить, удержать обернувшегося ветром лэрда, но руки проходят сквозь воздух и упираются в громадный обомшелый камень. Не успела. Тяжелое дыхание тонет в белом густом тумане. Не видно даже вытянутой руки. Айлин опускает глаза на землю, пытаясь отыскать алую нить собственного пути, но тщетно, клубок растворился в белесой мгле. Айлин падает на колени, шаря руками по земле, шурша опавшей листвой. Где-то насмешливо каркает ворон, затем еще один. Дева ползает по земле, и страх ее настолько осязаем, что вот-вот отделится от тела и превратится в призрачную гончую, способную разорвать своего создателя на куски. Но тут туман пронзает плач, Айлин вздрагивает и оборачивается на шум. А за спиной вновь опостылевшие покои Восточной башни. У окна стоит сида, прижимая младенца к груди обрубками рук. Прекрасное лицо женщины изуродовано гримасой презрения.