Чертополох и золотая пряжа

2.14 Дал слово - держи

Сколько раз пожалел Румпель о том, что взял говорливого коня с собой, столько же и порадовался. Неугомонный дух умудрялся на пустом месте попадать в передряги, из которых его едва удавалось вытащить. Но Румпель, внешне ругаясь, внутренне ликовал, чувствуя, что в кои-то веки нужен.

Не мудрено, что к сидам они добирались уже седмицу, и несмотря на то, что конь бурчал, якобы Хозяин Холмов путает нежеланных гостей, принц всем своим естеством чувствовал, что это не так.

Одним ранним утром, когда туман стелился по земле плотной кисеей, оседал серебром на бархатных листьях и шелестел, словно прибой, Румпеля разбудило странное чувство. Маг открыл глаза и огляделся.

«Надень капюшон», — зашелестело вокруг.

Румпель послушался. Привычным движением начертил руну, накинул худ и огляделся.

«Под ногами», — вновь послышался голос.

На земле подпрыгивал в нетерпенье маленький шерстяной клубок. Стоило взглядом за него зацепиться, как он понесся вперед, разматывая алую нить. Румпель поспешил следом. Путь оказался на удивление коротким, клубок исчез у огромного цветущего терна.

— Стой тут, — раздался мелодичный голос. – Зачем ты тревожишь покой Холмов?

Румпель нахмурился, вспоминая, где он мог его слышать.

— Я хочу понять, – сказал он наконец, — в моей голове много вопросов. Каждое утро я спрашиваю себя, отчего Кам так ненавидела меня, и каждый вечер засыпаю с мыслью, виноват ли мой отец в проклятье?

— Твои вопросы бесполезны так же, как удар палкой по воде. Спроси меня трижды и трижды я отвечу тебе, ничего не скрывая. Только прошу: думай, прежде чем размыкать губы.

Румпель нахмурился. Три вопроса это ничтожно мало. Как уместить в них весь ворох сомнений?

— Хорошо, раз ты готова, то скажи мне, как снять проклятье?

— Я-то готова говорить, – усмехнулась та, чье лицо он так и не разглядел под вуалью тумана. — Приготовься слушать, ибо эти слова произносятся в последний раз. Снимет проклятье любовь. Сильная, самоотверженная и крепкая. Та, которая не взирая на все. Та, которая ни за что и вопреки. Та, которой не будет важен титул, деньги, место и время. Та, которая сможет узнать и удержать. Та, которая не будет сомневаться, думать и взвешивать. Та, что своим напором снесет все запруды, разрушит все преграды и перевернет весь мир с ног на голову. Та, что сможет пробиться сквозь твой щит сомнений и нанесет удар в самое сердце. Скажи, принц Семи островов, ты готов к такой любви? Не оттолкнешь, не пройдешь мимо? Если нет, то и не ищи своей судьбы - ты не готов к ней. Не готов раскрыться, сделать шаг навстречу, поверить и протянуть руку. Ты сильный. Но достаточно ли, чтобы принять помощь? Я вижу, гроган сделал то, что не подвластно даже богам, но ты до сих пор не принял душой этот дар. Так сможешь ли ты идти дальше, зная, что спасет тебя та, кто заведомо слабее? Сумеешь ли найти силы взять то, что тебе дадут?

Румпель закрыл глаза, впитывая сказанное вместе с дурманящим ароматом колючей сливы. Слова манили, притягивали и одновременно жалили своей правдивостью.

—Но как мне ждать любви от женщины, если каждая, взглянувшая на меня, умирает?

— Глупый, глупый принц! Ты так ничего и не понял за эти годы. Сердцу глаза не нужны. Оно и так не слепо! А в проклятьях всегда действует буква, не дух! Оно сказано и неизменно. Всякая женщина, взглянув на тебя, умрет. Слушай и услышь, наконец: не всякая дочь - женщина, а то, что мертво, умереть не может. Не заставляй меня думать, что учителя плохо обучили тебя, а я зря потратила свое время.

Румпель попытался собрать все сказанное воедино, но из черепков кувшин не клеился.

— Спасибо тебе, всеведающая. Теперь скажи мне, что делать дальше? Как жить? Чего бояться и к чему стремиться? Что уготовано мне великими пряхами?

В ответ раздался звонкий смех.

— Эх, сколько лет прошло, наследник Семи островов, а ты все ждешь, что другие определят твой путь. Э-нет. Теперь ты свободен, а свобода – это великая ответственность. Ты ошибся, я не спакона, но знаю: норны редко ткут на заказ. Ты сам творишь свою судьбу, а они лишь запечатлевают результат. У тебя есть дар и обязательство, вспомни о них. Быть может, они и станут твоей опорой.

Туман рассеялся, а вместе с ним исчез и голос. Резко стало пусто и одиноко, хоть вой. Румпель лег на землю, вдохнул полной грудью пьянящий аромат и стал смотреть, как с неба падают белые лепестки отцветающего терна. Сыпятся на землю душистым снегом. Маг лежал, глядя на летний снегопад, пока вдали не послышался обеспокоенный голос Калдера.

— Нет, ну что за безобразие?! Тебя что, ночами тоже сторожить? Ты чего под терном разлегся? У костра не спится? О, смотри, колодец! – последнее было сказано с таким неподражаемым удивлением, что Румпель перекатился и поднялся на локтях, чтобы посмотреть, что там такого интересного нашел келпи. И действительно в пяти ярдах от тернового куста стоял колодец.

— Эге-ге-гей! – прокричал дух, опустив голову поглубже вниз, потом выпрямился и с каким-то обиженным выражением на лице пролепетал: — А у меня уздечка… то есть цепь с шеи соскользнула и вниз упала.

Румпель устало прикрыл глаза и поднялся. Начался новый день.

— Ты слышал всплеск воды? – Теперь уже две головы опустились в прохладную темноту колодца.

— Нет, если бы слышал, обернулся бы рыбой и прыгнул вслед.

— Ну все, друг, поздравляю, твоя цепь упала на самое дно. Скорее всего там живет троллиха, и она станет твоей хозяйкой и госпожой! – Румпель поднял голову, посмотрел на сникшего келпи и хрюкнул, пытаясь сдержать смех.

— Тебе все шутки! – водяной конь осуждающе посмотрел на друга. — А мне-то что делать? Может, ты спустишься вниз, а я тебя подстрахую.

— А почему не сам?

— Я высоты боюсь.

Румпель закатил глаза.

— Тут не высота, тут глубина. И это невероятное свинство второй раз за неделю просить меня вернуть тебе уздечку.

— До конца жизни буду обязан!

Румпель пробурчал в ответ нечто нечленораздельное, проверил крепость веревки на вороте. Подумал, начертил две руны: укрепляющую и замедляющую. Схватился двумя руками за конец пеньки и прыгнул вниз.

Дальше произошло что-то совершенно не поддающееся законам мирозданья. Уши на мгновенье заложило, в переносице защипало, и Румпель упал на мягкий мох. Прямо под ногами блеснула уздечка. Оглянулся. За спиной стоял брат-близнец лесного колодца. Дальше шелестела листвой буковая роща, а за ней виднелся каменный бок дома. Любопытство взяло верх, и Румпель, убрав в поясную сумку уздечку, зашагал по аккуратной тропинке.

Дверь дома оказалась заперта, но стоило магу взяться за ручку, как тут же со скрипом отворилась. Легкий ветерок пронесся по дому, разгоняя пыль и зажигая огонь в камине. Румпель осмотрелся. Комната небольшая, но светлая. Добротный стол, два крепких стула, полка со всякой утварью. Еще три двери по сторонам света, окна в каждой стене, лестница на второй уровень. Хорошо, уютно, словно домой попал, только вот… Маг не сразу понял, что его смутило, а когда понял, не поверил своим глазам. Одно окно выходило на край городской улицы, за другим на него уставилась удивленная коза, а из третьего хорошо были видны домики, разбросанные у подножья горы.

— Рыбьи потроха! Это что за сидский морок! – раздался за спиной удивленный возглас келпи. — Почему мы в четырех местах одновременно?

— Сидский, точно… — Румпель задумчиво потер изуродованную часть лица. – Отец говорил мне, что правитель сидов даровал мне колодец в Бернамском лесу. Видимо, я нашел свой подарок. Хорошо, хоть голову не придется ломать, где жить, — маг растерянно протянул уздечку Калдеру. — Ты как тут оказался?

— Так же, как и ты, спрыгнул.

— Ты ж боялся.

— Боялся, но за тебя, как оказалось, сильнее. Ну что, пойдем по городу гулять или скинем в колодец твою кобылу? Раз я смог, то и у нее получится.

Вскоре в разных уголках страны, сначала шепотом по большому секрету, потом громче и уверенней стали передавать друг другу страшную тайну: мол, завелся у них колдун темный, силы неведомой, мощи неслыханной. Явно знатный господин, ведь держит себя, как лэрд. Нелюдимый, молчаливый и страшный. Всякий может прийти к нему со своим делом, но не всякому будет в беде подспорье. Ни от щедрости даров, ни от громкости проклятий не зависит милость колдуна. Сплетни разлетались как осколки, и чем дальше они падали, тем невероятней истории рожали. Но самая интересная была скрыта от посторонних глаз.

Холодным осенним вечером Румпель почувствовал беспокойство. Ему послышался тихий плач. Одну за другой маг открывал двери, слушая вой вечерней стужи, но стоило закрыть их все, как снова слышались всхлипы. «Для банши слишком тихо», — он прикрыл глаза и мысленно потянулся к плачу. Всхлипы затихли, и Румпель недовольно поднял веки. Каково же было его удивление, когда он обнаружил себя не в собственном доме, а посреди уютной, но совершенно чужой комнаты. На высокой, устланной периной кровати зарычало что-то огромное и мохнатое. Румпель подобрался и потянулся к кинжалу. Но рука так и замерла у пояса, стоило из-за спины пса высунуться маленькой мордашке. Несколько секунд они разглядывали друг друга. Румпель смотрел на пепельноволосую девчонку, а она с любопытством глядела на черный провал капюшона.

— Фу, Грей! Не рычи! – осадила девочка пса. И маг аж задохнулся от возмущения.

— Ты что творишь, бедовая?! А вдруг я разбойник, душегуб или дух неприкаянный? Ты зачем пса успокаиваешь, он же тебя защищает.

Девочка склонила голову на бок и лукаво улыбнулась.

— Такой большой, а глупости говоришь. Дух неприкаянный стонал бы, звал, да силу тянул. А душегуб или разбойник, тем более маг, разговоры бы городить не стал, а сразу за дело бы свое темное принялся. Ты же, скорее всего, подарок матушкин.

— Чего?! – Румпель от удивления даже шаг назад сделал.

— Да не бойся ты меня, — серьезно посмотрела на него бирюзовыми глазами девчушка, — Не трону. И Грей зубы скалить больше не будет. Показать кое-чего хочу.

Румпель начертил в воздухе руну, развеивающую морок, но хитрая беловолосая бестия так и продолжила сидеть на кровати. Только розовую ногу вниз свесила, да болтала ей в воздухе. Все происходящее отказывалось укладываться на полку понимания, но интуиция и чувство опасности молчали. Маг заложил руки за спину и сделал шаг к кровати.

— Грей, подвинься! – девочка попыталась столкнуть мохнатую глыбу.

— Я постою, юная леди. И так верх неприличия оказаться ночью в вашей спальне, поэтому лучше не усугублять мое и без того незавидное положение.

Мелкая егоза прыснула в кулачок.

— Да, уж удивится папенька. Ладно, смотри, — она выложила на кровать свои сокровища. — Это наследство мне от матушки досталось.

Румпель взглянул на золотые брошь и кольцо. От них веяло магией Холмов, и он поднял на девочку недоуменный взгляд. Та заливисто засмеялась, словно и не плакала несколько минут назад.

— Вот и я на них так же смотрю. Где это видано, чтобы матушкиных даров прощальных только два было. Ни в одной книге я такого не читала. А вот теперь все сходится: ты - мой третий подарок. Мне было плохо-плохо. Грустно-грустно. И я так хотела разделить с кем-то одиночество. Ведь поделенное на две части, оно чуточку легче.