Предисловие к Мирозданию

II.

Бард:

Злодей и одиночество.Они не разделимы.Есть в том вселенская усталостьот повтора.И в зле есть творчество,хотя не сразу зримо.Что тонкий мир, что наш твердо —размерный – спасает щедрость, наблюдающая жалость.
. . . .Нет декораций,нет вообще границ пространства.Он шевелит ногами, но под ним нет дна.Панели стен, то собираютсяв многоугольник, то разлетаютсяопять движением гардин.Одна стена,что флаг под ветром плещет.Подсветка серая, и по углам – багрянцы.Черты лица то смазаны, то проступают резче.Шаги размерены, плывёт или летит,а кажется, что в танце…Он Малколам, он сам с собою на один.

Малколам:

И петухов раздастся крик четвёртый.
За чёрствый
хлеб, за скисшее вино
не на живот, а на смерть. И чем мёртвый
живого лучше?
Тем, что всё равно
ему. Покуда тучи
застилают землю,
покуда ветер с ног,
я всех приемлю,
как платёж в оброк.
Вот и старейшего отправил в пустоту.
Нехитрым способом, закон о тайнах Гаардвал нарушил,
стал беззащитен, потому
его простейший купидон свалил.
Печально лишь, что честно службу
сослужил,
а сам при этом растворился в небытие.
Но этих ангелочков – стрел бросовых пернатых —
влюблённые рождают непрерывно в своём нытье.
Их только приручить нужны затраты
да терпенье. Сегодня вот, пока ещё в сырую,
их новая прибавка
(видно, с Земли) прелестных и розовощеких.
Кто в нашем мире доживёт до завтра,
тех пересмотрим и отсортируем.
Жаль большинство из них исправно
теряют свойства.
Любовь без верности придать не может форму купидону,
а верность – это та же стойкость.
Так высыхает всё, что кажется бездонным.
. . . .
Ты циник, Малколам. Зато правдивый. Век в одиночестве
отучит от лукавства.
С твоей гордыней в нашем тонком царстве
не хочется
найти себя в полнейшей темноте.
Что знанье? – только форма света, богатство,
сохраненное в тщете.

Бард:

Вот Малколам отодвигает как бы плёнкувоздуха, подходит к тени в нише.Что-то шепчет, открывая крышкупроявленного из тумана сундука.И вот его мохнатая рукауже несёт к груди чуть бледного ребенка.

Малколам:

Пора, пора.
Вот свежий купидон.
Пока влюблён
художник в свой предмет искусства,
пускай летит стрела.
Мне надо купидона к наступлению утра
успеть послать к Адели. Он в ней включит чувство
к Пабло. Да, это без сомненья,
она же человек теперь,
подвластная страстям и правилам творенья.
Вот, верь – не верь,
бывает, провиденье
подарит там, где раньше было пусто.
Так. Купидона выкупать, костям придать расположенье,
похлопать по щекам, в нос дунуть – и готов
к отправке.
Да записать событие в тетради.
Шикарен! На младенце ни помарки,
лишь родинка под левою лопаткой,
но не беда. Нет больше колдунов,
чтоб купидона цель перенаправить.

Бард:

Он делает всё то, что говорит.Взволнован, но все точные движенья,так экономны. А тёмный глаз его горитот раздраженьяиль от предвкушенья?

Малколам:

Ну вот и всё. Отправлен купидончик
по линии земной почтовой
срочной
связи. Теперь, едва Адель проснётся,
он будет ждать её готовый,
чтоб стрелкой просверлить ей сердце.
Пускай наш ангел остаётся
на Земле. Теперь ей никуда не деться —
ничто прочнее ангелов не держит, чем к человеку чувство.
Желанье разделять и радости, и боли.
Любовь? – как это грустно!
Пусть остается там, где вирусу раздолье.