Без срока давности

Измена

Душной августовской мочью сорок первого года, после массированного бомбового удара, в отделении сержанта Боброва осталось два красноармейца.

Один из них — высокий, широкоплечий, черты лица — словно вырезаны решительным резцом скульптора — был контужен и лежал присыпанный землей.

Сержант не мог знать, что уже выброшен десант генерала Лера, что он находится в глухом тылу врага, что при попытке прорваться остатки полка наткнулась на противотанковые батареи и из пяти машин уцелела лишь одна.

Бобров разгреб землю и, подтаскивая бойца к берегу, позвал на помощь красноармейца, ушедшего вперед.

Тот нехотя подчинился приказу: вернулся, не скрывая злости, прохрипел:

— Чем ему поможешь? На ладан дышит, а ты его трясешь! Сам сидишь и меня держишь... Каюк нам будет. Понял, сержант!

— Не понял, — Бобров вскинул худое жесткое лицо.

В наступившей тишине было слышно, как плещет недалекая вода, да сопит озлобившийся боец.

Сержант первым нарушил молчание:

— На ту сторону метишь? Заспотыкался?

— Чего окрысился? — пятясь, пробормотал Копыленко.

— Выходить будем вместе. Других вариантов нет. И хватит... Бери каску, неси воду!

— Псих... — процедил сквозь зубы Копыленко и поплелся к берегу.

Бобров припал к груди бойца, уловив слабые толчки, обрадовался: «Так-то лучше, братишка! А я чуть в покойники тебя не записал... А все дружок твой... Ничего, выкрутимся — мозги ему вправим».

Копыленко зачерпнул воды, смочил голову, побрызгал на лицо, застонал: «Нельзя больше тянуть. Надо на что-то решаться».

Он достал из-за голенища обмотанную тряпкой финку. Отбросил тряпицу, погладил лезвие пальцами левой руки; затем еще раз посмотрел на сутулившуюся фигуру сержанта: «Ну, была не была...» И быстро пошел обратно, прижимая к груди пустую каску и нож.

Бобров осторожно опустил раненого на землю и протянул руку к каске с водой. Но тут же, метнув пристальный взгляд в лицо Копыленко, все понял и рванул из-за пояса пистолет. Выстрелить он не успел.

Копыленко рванул нагрудный карман убитого. Документы прилипли к влажным пальцам. Он выпрямился, отвернулся к реке, попятился от сержанта, прикрываясь локтем, словно защищался от предсмертного уничтожающего взгляда Боброва.

«К черту все...» — махнул он рукой, направляясь к хрустальной полоске тумана. Остановился у воды и твердым голосом, словно обращаясь не к себе, к постороннему, сказал:

— Топайте, господин Копыленко! Какого хрена слюни распустили?

Он умолк, прислушиваясь к тишине. Только невдалеке, в заводях всплескивалась рыба. Туман плавился, медленно обнажая темную ленту теплой днепровской воды. Спустившись к реке, Копыленко заметил как по едва примятой осоке тянется к воде след: похоже было, что по камышам тащили плоскодонку. Он вошел в воду и, раздвигая остатки гниющих водорослей, выбрался на чистую воду. Совсем рядом — рукой подать — стояла лодка.