Без срока давности

Надя и Степан

Резкий стук в дверь разбудил Надежду Белошенко. «Неужели оттуда?..» Надя ждала связного с минуты на минуту, но задремала у стола. Стук повторился: требовательный и злой. «Нет, Степан стучит не так. У него стук особый — один длинный и два коротких... Неужели опять обыск?»

Открыла. Ввалились трое. Впереди Копыленко.

— Гутен морген, фрау Белошенко! Вы удивлены и, признайтесь, испуганы... Ночью да еще без приглашения. — Копыленко вплотную подошел к Наде. — Обыск, пташка!

— Что же тут искать? — стараясь успокоиться, спросила Надя.

— Посмотрим, — зло бросил вахман. — Дом твой на отшибе: лесок рядом, кладбище... Глядишь, залетела какая птаха погреться.

— Разрешение на обыск у вас есть? — спросила Надя.

— Шутишь, — хохотнул Копыленко. Он поднял пальцем подбородок девушки. — Гестапо не спрашивает разрешения даже у самого господа бога! Начинайте! Перевернуть все от подвала до чердака! — приказал Копыленко полицаям, направляясь в спальню.

Надя загородила ему проход:

— Там дети...

Из комнаты донесся плач: шум и грубые окрики полицаев разбудили ребятишек. Копыленко отступил.

Вернулся один из полицаев. Доложил:

— Ничего подозрительного...

— Хорошо, хлопцы! Торопиться нам некуда. Эту пташку приказано охранять. Располагайтесь, будьте как дома. Погода нынче прескверная: самый раз погреться у хорошей хозяйки.

Пригород встретил партизана тишиной, теменью. В домике сестры горел свет. «Надежда вестей ждет...» — с теплотой подумал Степан о сестре, на долю которой легли все заботы о племянниках — детях Степана.

Он прокрался к палисаднику, осторожно придвинулся к освещенному окну и, ахнув, присел. У стола, забросанного окурками, сидели полицаи. В центре — Копыленко. «Вот тебе, Степан, задачка с тремя неизвестными... Куда теперь? Комендантский час, патрули на улицах... — подумал он. — Можно в город, на запасную явочную, но командир строго предупредил: в комендантский час по улицам не ходить!»

Разведчику показалось, что где-то поблизости хрустнула ветка. Он прислушался, осторожно двинулся к выходу из палисадника.

В то же мгновение в бок уткнулось дуло пистолета.

— Стоять!..

Степан рванулся. Кто-то цепко свил руки на шее, закричал:

— Голову наклоняй! Голову!..

Страшный удар опрокинул его на спину. Степан приподнялся, потянулся за гранатой на поясе, но сил не хватило... Окровавленного, со связанными руками, его втащили в дом.

Копыленко несколько раз обошел партизана, словно все еще не верил в удачу.

— С благополучным прибытием, товарищ Белошенко! А то, признаться, заждались. — Копыленко приблизился к Степану, взял за волосы, приподнял голову. — Ты, говорят, давненько ищешь со мной встречи? Только не рада нам твоя сестрица, да и ты стал брыкаться, как годовалый бычок. Нехорошо... Правда, ты можешь исправиться, если поздравишь меня с премией, которая причитается нам за голову партизанского связного. — Он ударил Степана в лицо и повернулся к Наде. — Что скажешь теперь? Молчишь! — Матерясь, он выхватил пистолет. — Убрать ее! Поговорим с гостем. Как добирался? Где партизаны? Отвечать быстро! И запомни, если мы сволокем тебя сейчас в гестапо, то ты пожалеешь, что родился на свет божий...

Степан ухмыльнулся разбитыми губами:

— Продался сам, теперь меня за собой тянешь! Дешево ценишь партизанскую клятву, сволочь! — Степан рванулся, головой ударил в подбородок Копыленко.

На него набросились... Кровь заливала глаза. Передние зубы были выбиты после первых ударов. Соленая влага накапливалась во рту, стекала на подбородок. Но странное дело, он не испытывал боли. Только прислушивался, как стучит сердце. «Дорогая сестренка, — беззвучно шептали губы, — прости за все — подвел... В гестапо они не остановятся ни перед чем...»

Степан собрал последние силы, попытался улыбнуться, до боли напрягая мускулы лица, но губы едва шевелились — так крепко были сжаты челюсти.

Увидев глаза партизана, Копыленко попятился, бешено вскинул пистолет.